Kashmir – Innuendo (продолжение)
«"Certum quia impossibile est"…если поверишь, то это будет, как у Тертуллиана. Помнишь? «Верую, потому что невозможно». Может быть, это вполне приемлемый довод».
«Потерянный горизонт»
Джеймс Хилтон
«Я думаю, однажды, когда в моей жизни все кардинально поменяется, я поеду в Кашмир, мне на самом деле придется уехать и подумать о будущем как мужчина, а не прыгающий мальчик…»
Роберт Плант (июль 1977)
«Это была потрясающая музыкальная пьеса и невероятное испытание для меня. Идея песни … не помпезная, а мощная. Она требовала некоего названия, абстрактной лирической атмосферы, которая может передать идею жизни как путешествия и последовательности моментов озарения».
Роберт Плант
«Kashmir»
Сложно написать что-то новое о песне, о которой, казалось, уже сказано все. Но я попробую.
Для начала даю ссылку на перевод двух песен и первую, сырую, попытку осмысления, опубликованную накануне.
https://zen.yandex.ru/media/id/5ca3d80d15bac500b33f8427/kashmir-innuendo-610e791aaf6d700e3dd13f26
Сначала общеизвестные факты.
Сразу после гастролей в США в 1973 году Пейдж и Плант в поисках новых впечатлений и вдохновения поехали на фестиваль фольклорной музыки в Марокко. Кажущаяся бесконечной дорога через Сахару вдохновила их на написание самой значимой песни в истории группы – «Kashmir».
Роберт Плант сказа, что предпочел бы, чтобы группу запомнили по песне Kashmir, а не Stairway to Heaven, и назвал песню величайшим музыкальным достижением группы.
Джимми Пейдж, отвечая на вопрос о лучшем риффе группы, указал на Kashmir.
На этом с мат базой все.
Перед нами стоит вопрос – понять, почему эта песня так высоко ценится группой.
А заодно решить загадку, почему песня, в которой нет ни слова о Кашмире, называется «Кашмир».
Спешу обратить ваше внимание на то, что опять же я разбираю здесь не музыку – я оставляю это музыкантам – а слова, идею песни.
Некое подобие подсказки – надо же нам от чего-то оттолкнуться! - может дать первое название этой песни – «Driving to Kashmir». Оно как бы совершенно недвусмысленно говорит, что Кашмир является не целью путешествия, а лишь вехой на пути к цели. Если мы откроем текст композиции, то увидим строки «I will return again\Sure as the dust that floats high in June\ When movin’ through Kashmir…» , на которые я может быть, и не обратила бы внимание, если бы не зацепилась за другое слово из текста – Шангри-Ла. Так, буквально вделав два шага, я вышла на повесть Джемса Хилтона «Потерянный Горизонт», написанную в 1933 году.
Для того, чтобы понять «Кашмир» надо ее прочитать. Она и оказывается тем ключом, который открывает двери в мир этой песни. Прежде, чем писать эту публикацию, я так и сделала. И не пожалела ни разу! Хорошо написанная приключенческая повесть с мистическими мотивами, местами утопия, местами фэнтези. Я думаю, именно факту знакомства юного Планта с этой книгой, мы обязаны тому, что мир обогатился лирикой «Кашмира».
Вкратце «Кашмир» это пересказ сюжета «Потерянного горизонта» с точки зрения не материального, а духовного мира. Кстати, меня всегда пленяет эта способность некоторых авторов вложить буквально в пару десятков строк содержание целого романа.
Фабула книги – трое европейцев и американец непостижимым образом оказываются заброшенными в таинственную страну посреди гор. Самолет ломается, пилот погибает. Их подбирают местные люди, условно, тибетцы. Наши представители рациональной западной культуры вынуждены провести длительное время в совершенной изоляции от цивилизованного мира. Не буду далее рассказывать – вдруг кто-то решит прочитать, а я возьму тут все и выложу. Но если я не скажу, что главный герой этой повести Конвэй решил вернуться в Шангри-Ла навсегда, у меня не получится логично доказать свой взгляд на «Кашмир». Логичный и рациональный западный мир потерпел крах при столкновении в духовным миром Востока.
Надо сказать, что идея книги совершенно не нова. Человек, в данном случае англосакс, выпадающий из привычного мира, где-то на краю империи, в которой солнце никогда не заходит, засасываемый в воронку сладкого восточного морока – такого манящего, но одновременно опасного – тема не новая. Для Великобритании таким место обычно является Индия или Китай (реже), для испанцев-латиноамериканцев – Мексика с ее вулканами и пирамидами. Это некие места силы, где законы рационального мира перестают действовать, смещаются пространства и измерения, и люди проваливаются в иную реальность, в которой в другом свете предстает наша привычная шкала ценностей.
Led Zeppelin были не единственными музыкантами, которые попали под обаяние Востока, надо сказать. Но не буду отклоняться от выбранного курса – наверняка вы и сами это знаете.
Маленькое отступление – и наша культура не чужда этому. «Восток – дело тонкое, Петруха». От «Хождения за три моря» Никитина и до «Золотого петушка» Пушкина – Восток (именно с большой буквы, потому что имею в виду не географию, а идею) и манит, и убивает. Там не действуют наши социальные нормы, там терпят крах наши представления и мнения. Восток подобен наркотическому трансу, из которого невозможно и порой не хочется вырваться.
Вот и у Планта в самом начале песни смещаются время и пространства и в то же время сразу четко очерчивается цель – «I am a traveller of both time and space\To be where I have been…» Это Конвэй который возвращается в свою Шангри-Ла. Это его духовный квест.
Тут же я скажу, что совершенно пересмотрела свой взгляд на то, кто такие эти Старейшины изысканной расы, после прочтения книги. Это сайт Genius меня с толку сбил. В этой песне Толкина нет и близко! Старейшины изысканной расы – это ламы в Шангри-Ла. И да! Я-таки просмотрела повесть в оригинале на предмет поиска фирменного словечка Планта – Lilt. Хочу сделать отдельный реверанс в его сторону.
Цитата из Хилтона
Then they began to sing amongst themselves, lilting barbaric tunes that Conway could imagine orchestrated by Massenet for some Tibetan ballet.
Совпадение буквально текстуальное. Это описание ритуальных песнопений местных мудрецов. Я убедилась - это не эльфы Толкина, это тибетские ламы.
Плант – «Talk and song from tongues of lilting grace\Whose sounds caressed my ears\But not a word I heard could I relate\The story was quite clear»…
Спешу сообщить, что Конвэй вернулся в привычный мир с амнезией. В «Кашмире» лирический герой не может передать ни слова из того, что услышал от Старейшин, хотя история была вполне ясной.
Интересно в этой связи проследить как музыка вообще становится еще один действующим персонажем повести. К Конвею возвращается память под ноктюрны Шопена, первое, что после этого он делает – уезжает на поиски обратного пути в Шангри-Ла, не обернувшись назад.
Еще одним почти одушевленным персонажем повести выступает ветер. Цитата –«Вскоре именно ветер стал их главной заботой, важнейшим испытанием в ту печальную ночь. Необычный это был ветер. Не просто сильный или холодный. Это было некое разгулявшееся сумасшествие. Хозяин, шагающий по своим владениям. Он раскачивал тяжелую машину, злобно сотрясал ее, а когда Конвэй выглядывал в окно, ему казалось, будто ветер выдувает искры света из звезд». (It was the wind, before much time had passed, that became the central preoccupation of them all - the leitmotif, as it were, of the whole mournful night. It was not an ordinary wind. It was not merely a strong wind or a cold wind. It was somehow a frenzy that lived all around them, a master stamping and ranting over his own domain. It tilted the loaded machine and shook it viciously, and when Conway glanced through the windows it seemed as if the wind were whirling splinters of light out of the stars.)
И вот этот ветер навел меня еще на одну мысль. Он – как бы последнее испытание, едва не убившее наших невольных путешественников. И отсюда следует, что …
…в этой книге я усмотрела свою любимую тему – трансформации через инициацию. Опережу вопрос внимательного читателя, ибо я и сама над ним думала – такое построение повествования происходит намеренно или интуитивно? Я думаю, что такая линия архетипична. И Фрезер, и Элиаде по сути описали ее в своих работах. Вероятно, она присуща человеческому сознанию. Напомню - герой живет ничем не примечательной жизнью – что-то происходит, какой-то внешний толчок, и герой пускается в путешествие, но это не простое путешествие, а Путешествие – он проходит испытания – последнее испытание его практически убивает (near-death experience) – он воскресает в ином статусе, поднимается на другую ступень иерархии. Путь обратно ему закрыт.
Вот ветер в «Последнем горизонте» и стал этим главным, последним испытанием, едва не убившим героев повести.
Можете сами попытаться проанализировать любое повествование с этой точки зрения. От «Золушки» до «Гарри Поттера», от «Властелина колец» до «Текста» или «Сумерек» Глуховского (первое, что в голову пришло) – все подчинено этой повествовательной линии. Вот именно такова линия и в «Потерянном горизонте». Попав в иное измерение, практически умерев физически, потеряв путь обратно во внешний мир, герой находит нечто неизмеримо более ценное – он находит себя.
Сразу поспешу опровергнуть идею, что Шангри-Ла – это такая Шамбала. Кроме внешнего созвучия, на которое, несомненно, ориентировался автор, больше эти понятия, не географические, разумеется, а духовные, ничего не роднит.
Начав читать повесть, уже во вступлении (а там реверсивная драматургия, что значит, вступление описывает финал тех событий, о которых мы прочитаем в романе) я увидела, что несколько раз упоминается Кашмир. В повести там происходят рациональные события, которые подготавливают путешествие в мир иррациональный.
Я писала про практически одушевленный ветер в повести. Плант –«Oh father of the four winds fill my sails\Across the sea of years\With no provision but an open face\Along the straits of fear…» Ветер – тот персонаж, который показывает Конвэю путь к его новой духовной родине.
А ведь забавно, что везде и всюду по поводу песни пишут, что она не имеет ничего общего с Индией и Кашмиром. Плант употребляет Кашмир не как географический термин, а как этап на пути к духовному просветлению. Многократно и Плант, и Пейдж в интервью рассказывали, что поехали в Марокко в поисках вдохновения. Они совершили тот же путь, что в повести совершил Конвэй – и Восток их так и не отпустил.
Отдельно про вокал Планта – бесконечные повторы текста звучат как мантры, пассажи, подобные пению муэдзина с минарета также подчеркивают духовность того, что происходит в песне. Об эмоциональном заряде я промолчу. В предыдущую публикацию я включила видео «Кашмира», в начале которого Пейдж играет на гитаре, имитируя ситар. К сожалению, я не могу дать ссылку на версию «Кашмира», исполняемого Пейджем и Плантом с египетским оркестром. Она великолепна.
Последнее – очень повеселили меня инсинуации (иннуэндо) на то, что в лирике «Кашмира» можно обнаружить одержимость Пейджа оккультизмом. Пишут, что Старейшины изысканной расы – это черт знает кто, сами понимаете… равно как и pilot of the storm (кормчий шторма). Но мы уже знаем, что к чему, и на эти приделывания пятого колеса к телеге не поддадимся…
Заключение
Лирика «Kashmir» Led Zeppelin написана Плантом, вдохновленным повестью Джемса Хилтона «Потерянный горизонт». Сюжетные линии песни и повести совпадают практически на 100 процентов. Совпадения даже текстуальные. Кашмир – это не географическое понятие. Это путь к духовности, на котором старые ценности утрачивают важность и заменяются новыми. Я бы даже сказал больше, «Кашмир» – это архетипическое путешествие героя, этап инициации, переход на другую более высокую ступень, с которой нет пути назад к прежней жизни и прежнему мироощущению.
Я называю текст этой песни гениальным.
Продолжение следует. На очереди лирика Innuendo.
По ссылке можно почитать "Потерянный горизонт"
https://www.litmir.me/bd/?b=146785&p=1
Если вам нравится мой канал, если вам интересно и время, проведенное за чтением, прошло не зря, вы можете поддержать меня.
Поддержка канала Сбербанк 4279 3806 2812 9613
© Copyright: Татьяна Чунгурова, 2021
Свидетельство о публикации №221081001599
#led zeppelin #kashmir #роберт плант #приключенческое фэнтези #рок-н-ролл