Прошедшие несколько дней мистер Смит если и вспоминал о своём деянии, то как о незначительном и обычном событии. От содеянного его настроение было на подъёме, он чуть не пел под хмурыми взглядами Алвы, всякий раз ехидно и иронично разговаривая с ней, пытаясь вывести её из холодного и бесстрастного состояния.

Дни на Стоура-Дуймун не отличались разнообразием, и он, навязавшись однажды Синдри Дьюрхусу, вышел с ним на забой гринд – чёрных дельфинов. Крики моряков, загоняющих гринд к берегу, вода, наполненная кровью, мёртвые туши животных, шум забоя и запах крови, мёртвых туш, разгорячённых тел и всеобщего воодушевления взбудоражили его. С диким блеском в глазах и торжествующими воплями он бросался на невинных животных, поражая Синдри яростью и безжалостностью. Утопая по колено в кровавой воде, мистер Смит был счастлив. Сколько хватало глаз вода была красной, что вызывало в нём желание окунуться в неё как в ванну с кровью. Одно омрачало его настроение: эту воду нельзя было пить, что он давно уже хотел попробовать, а купание в ней было бы неправильно понято моряками. Да и холодно было купаться. Но уже одно то, что он имел возможность безнаказанно убивать, пусть и гринд, отчасти примиряло его с невозможностью собственноручно убить человека. Всё же убийство отца Фолкора было с его стороны непреднамеренным. А он хотел ощущать, как одним мановением своей руки, как одним желанием своего разума он может как даровать жизнь, так и прекратить её существование. И, забивая гринд, он испытывал хоть отчасти то, что хотел испытать.

После нескольких выходов Синдри отказался брать с собой мистера Смита: моряки традиционно забивали гринд для своих нужд, это был их ритуал, дань прошлому и заработок и обеспечение пропитания в настоящем. Они вовсе не стремились извести всех животных, потакая своим низменным инстинктам. Мистер Смит снова пришёл в ярость: больше заняться на Стоура-Дуймун было нечем. И у него отняли такое развлечение и наслаждение! Тогда, сговорившись с одним заезжим моряком, он нанял лодку и стал посещать остальные острова, пропадая там целыми днями.

Алва, не видя отца Фолкора, была обеспокоена его отсутствием. Однако Бартал высмеивал её тревоги. Он напоминал ей, что отец Фолкор – священник, а значит может посещать паству на островах. Алва резонно возражала, что островная паства – не его, а на Стоура-Дуймун отец Фолкор приезжает, чтобы отдохнуть. На что Бартал махал рукой, запрещая ей тревожиться.

Мысли Алвы разделяла только Евфимия. Благодаря своим дарованиям, она мрачно говорила подруге, что священник, скорее всего, мёртв. И в один из дней, когда Бартал ушёл пасти овец, а мистер Смит уплыл на Скувой, женщины решили осмотреть остров. Однако следов отца Фолкора они не нашли. Зато наткнулись на приезжую женщину, неизвестно зачем оказавшуюся на острове. Женщина была болезненно бледна и хрупка, её настороженно смотревшие глаза сверкали нездоровым блеском, а тонкие суетливые пальцы, казалось, не знали покоя. Нахождение рядом с ней создавало какое-то напряжение и мрачную неотвратимость грядущей беды, что более усиливалось, когда она начинала пророчествовать о своей скорой смерти. Бартал Дьюрхус ничего не замечал, радуясь новой постоялице, которая нервно прохаживалась по отведённым ей комнатам, морща носик и сжимая и разжимая тонкие пальцы в кулачках. Алва мрачно наблюдала за ней. Она ожидала встречи незнакомки и мистера Смита. Однако он появился только тогда, когда гостья ушла спать. Поднявшись через час к ней, Алва застала женщину, метавшуюся во сне, и разбросанные по убогой комнате вещи. Оставив грелку в ногах кровати, Алва вышла.

А мистер Смит возбуждённо рассказывал отцу и сыну Дьюрхусам о жутком событии на Скувое: там, на берегу сегодня нашли растерзанное тело местного жителя. Оно было обезображено так, как будто на него напало дикое животное: размозжённая голова, на горле следы когтей, лёгкие и печень удалены. Мистер Смит описывал мельчайшие подробности с упоением, вызвавшим отвращение на лице Дьюрхусов. А Алва порадовалась, что здесь не присутствует приезжая нервная датчанка: ту бы точно хватил удар как от ужасающих подробностей, так и от смакования, с которым они излагались. Битта Хансен, как представилась женщина, приехала в это скучное, отдалённое и безлюдное место по совету своего врача, чтобы дать покой истерзанным нервам. Алва покачала головой: что происходит на Большом острове и континенте, что англичане и датчане ездят лечить нервы? Бартал Дьюрхус не задавался этим вопросом: нервы у него никогда не болели, а философские вопросы не затрагивали его ум.

Когда мистер Смит поднялся к себе, вдоволь насладившись рассказом о растерзанном теле, Алва снова заглянула к приезжей женщине. Но той не оказалось на месте. Встревоженная Алва осмотрела её вещи. Прочные ботинки и тёплый плащ отсутствовали. Алва спустилась вниз. Найдя мужа, она озабоченно обратилась к нему:

- Наша гостья куда-то вышла.

- Ну и что? – не понял Бартал. – У нас не Лондон, убийц и грабителей нет.

- Убийц нет, - терпеливо сказала Алва. – А обрывы и овраги есть. Она вполне может в темноте оступиться и сломать ногу. Я не говорю о том, что сорвётся вниз на камни. Тем более, что дождь опять зарядил: она может простудиться.

Бартал с видом мученика, ворчливо поднялся со своего места и пошёл за фонарём. Вдвоём с сыном они вышли в ночь искать беспокойную женщину. Внешне невозмутимая Алва встревожено осталась их ждать. Рассказ мистера Смита о растерзанном теле на Скувое произвёл на неё впечатление: давно уже на здешних островах не случалось подобных событий. И отец Фолкор куда-то пропал… Алва чувствовала, что всё это как-то связано с мистером Смитом: до его приезда много лет на островах не находили растерзанные тела и никто не пропадал. В мрачном ожидании она не могла поговорить с Евфимией: та могла уже спать, а когда вернутся муж и сын она не знала. И, чтобы отвлечь себя, занялась овощами и мясом для завтрашнего обеда.

Ближе к рассвету вымокшие и усталые Бартал и Синдри вернулись. Бартал Дьюрхус был весьма обеспокоен пропажей женщины, и на следующий день собрался снова идти её искать. Алва, которая хотела посетить Евфимию, вызвалась пойти с ним.