По их мнению, Россия слишком велика, чтобы на нее можно было воздействовать путем внешних санкций. Американские средства влияния были малоэффективны для такой стратегически важной страны, как Россия. Когда российская революция двигалась в нужном направлении, американские представители могли подталкивать ее на этом пути. Когда же эта революция стала развиваться в нежелательном направлении, у американских политиков имелось очень мало средств, чтобы снова поставить ее на нужные рельсы. Но даже в тот период, когда движение России по демократической траектории застопорилось, администрация Клинтона выступала за продолжение взаимодействия. Она не хотела возврата к политике конфронтации с Россией. Клинтон был наиболее рьяным сторонником продолжения этого курса. Однако к 1999 году у Соединенных Штатов осталось совсем мало "пряников", которые они могли бы предложить России, чтобы поощрить ее, а не наказывать. Неспособность команды Клинтона изменить поведение России в Чечне была грустным подтверждением того, как трудно осуществлять внутренние перемены извне. Потенциально политические альтернативы были, по крайней мере в отношении Чечни. Как отмечалось выше, некоторые из них предлагал Бжезинский. Другие решения могли включать полное прекращение помощи (включая средства по линии Нанна-Лугара) и оказание более действенной финансовой поддержки активистам движения за права человека в России. Но прекращение помощи по линии Нанна-Лугара нанесло бы реальный ущерб усилиям США по сдерживанию распространения оружия массового поражения. А если бы США приняли все предлагавшиеся меры в совокупности: изменение политики, поддержка движения в Чечне, исключение России из "восьмерки", - стала бы Россия проводить в Чечне другую политику? Вероятно, нет. В конце концов, российские лидеры убеждены, что они защищают интересы национальной безопасности и территориальной целостности России. Все остальное, включая позитивные отношения с Соединенными Штатами, имело явно подчиненное значение. У Соединенных Штатов была противоположная проблема: война в Чечне считалась гораздо менее важным вопросом в сравнении со всем комплексом американо-российских отношений. Эта асимметрия интересов в сочетании с почти полным отсутствием в распоряжении США рычагов влияния на внутреннюю политику России вызвала политическую инертность, которая никого, ни команду Клинтона, ни русских, не внешних наблюдателей, пытавшихся повлиять на эту политику, не удовлетворяла.
12.
Никаких сделок
К концу срока администрации Клинтона процесс разработки вопросов двусторонней безопасности остановился. От прежнего сотрудничества в сфере безопасности остались только воспоминания. Всю первую половину 1997 года администрация вела борьбу за расширение НАТО. Единственное проявление американо-российского партнерства в период кампании в Косово - участие бывшего премьер-министра Виктора Черномырдина на заключительном этапе дипломатических переговоров - было омрачено российским военным демаршем, который привел к неожиданной и не согласованной с НАТО переброске российских войск в косовский аэропорт Приштина.
В июне 1999 года в ходе двусторонней встречи с Биллом Клинтоном на сессии "восьмерки" в Кёльне Борис Ельцин предложил заключить соглашение по контролю над вооружениями, в котором уступки России в сфере противоракетной обороны будут сопровождаться готовностью США к сокращению численности наступательных ядерных боеголовок, что явится как бы заключительным аккордом пребывания у власти двух президентов. Однако в последний день этого года Ельцин ушел в отставку, а его преемник Владимир Путин не проявил заинтересованности в переговорах с американской администрацией в последний год ее правления. Кроме того, когда русские в конце 1999 года вопреки собственным обещаниям отказались прекратить поставку обычных вооружений Ирану, возникло впечатление, что все разговоры о партнерстве в области безопасности стали достоянием идеалистического прошлого.
Поправки к Договору по ПРО
Дискуссии о внесении поправок в Договор по ПРО начались летом 1992 года. 20 лет назад, когда президент Ричард Никсон и генеральный секретарь Леонид Брежнев подписали этот договор, мир был другим. Сверхдержавы пришли к соглашению, что стабильность обеспечивалась тем, что каждая из сторон обладала такими ядерными силами, которые могли уничтожить другую сторону даже после нанесения ею первого удара. Другими словами, стабильность обеспечивалась гарантированным взаимным уничтожением (ГВУ). Для обеспечения ГВУ договор запрещал любые меры, которые могли бы позволить одной из сторон нейтрализовать силы сдерживания другой стороны, и, таким образом, прекращал гонку в сфере оборонительных вооружений, в то время как гонка наступательных вооружений (несмотря на все соглашения о контроле над ними) продолжалась. С учетом поправок 1974 года Договор по ПРО ограничивал каждую из сторон возможностью развертывания противоракетной системы только в одном месте (Соединенные Штаты уже давно демонтировали свою систему в Северной Дакоте, но русские все еще сохраняют свою противоракетную систему вокруг Москвы).
Но даже при наличии действующего договора Соединенные Штаты и Советский Союз продолжали исследования в области противоракетной обороны. В 1983 году президент Рональд Рейган четко дал понять, что считает ГВУ безумием, и взял курс на создание в США системы стратегической противоракетной обороны, которую его критики назвали программой "звездных войн". Но, истратив в 80-х годах миллиарды долларов на различные программы противоракетной обороны, Соединенные Штаты к началу 90-х годов не смогли добиться ощутимого прогресса в создании системы, которая смогла бы обеспечить защиту от стратегических ракет.
В начале 1991 года, когда "холодная война" практически закончилась, президент Джордж Буш-старший выступил не за продолжение стратегической оборонной инициативы Рейгана, а за создание более ограниченной системы, которая могла бы защитить США от случайного запуска советских ракет, - программы глобальной защиты от ограниченных ударов. К концу этого же года, по мере того как росло понимание, что наибольшую угрозу представляют государства-изгои, администрация Буша стала рассматривать систему глобальной защиты от ограниченных ударов как поле возможного сотрудничества США и СССР в плане защиты от потенциальных ударов со стороны таких стран, как Северная Корея или Иран.
В конце 1992 года, когда Советский Союз уже перестал существовать, Ельцин предложил свой собственный план создания глобальной оборонительной системы, и два президента обсудили его во время встречи на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде. Сторонники противоракетной обороны в Пентагоне считали, что новая обстановка создает весьма благоприятные условия для возобновления работ по созданию глобального щита. Однако идея противоракетной обороны не вызывала такого же энтузиазма в Госдепартаменте и Совете национальной безопасности, и администрация Буша решила сосредоточиться в первую очередь на достижении соглашения о снижении уровней наступательных ядерных вооружений. К лету Ельцин согласился с Договором СНВ-2, который был подписан двумя президентами в последние недели администрации Буша.
На очередной встрече в июне 1992 года два президента объявили о согласованных сокращениях наступательных вооружений. Одновременно они сообщили о своем решении создать рабочую группу под председательством представителя Госдепартамента Дэнниса Росса и российского заместителя министра иностранных дел Георгия Мамедова. Эта группа имела своей целью выработку концепции глобальной оборонительной системы, исследование вопроса о сотрудничестве в области раннего предупреждения, технологий противоракетной обороны и корректировки существующих договоров, в частности Договора по ПРО.
Кандидатура Дэнниса Росса была предложена помощником министра обороны Стивеном Хэдли для того, чтобы не обострять разногласия, существовавшие в Пентагоне, относительно противоракетной обороны (кадровые военные были не в восторге от перспективы сокращения финансирования их излюбленных проектов) и чтобы показать, что госсекретарь Джеймс Бейкер, доверенное лицо президента, лично заинтересован в этом предприятии. Росс принадлежал к числу специалистов по контролю над вооружениями традиционного плана, и он твердо верил в Договор по ПРО. Но когда война в Персидском заливе показала, насколько близок был Саддам Хусейн к созданию ядерного оружия, он стал более восприимчив к идее поиска путей сотрудничества с русскими в области противоракетной обороны.
Приступая к этой дискуссии, администрация Буша не ставила целью построение развитой системы противоракетной обороны, которая могла бы создать у России впечатление, что ее потенциал сдерживания потерял смысл. Скорее имелось в виду убедить русских пойти на корректировку Договора по ПРО, которая разрешила бы развертывание ограниченных сил, способных отразить нападение со стороны Пхеньяна, или Тегерана, или даже Пекина. Вспоминает советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт: "Я никогда не был поклонником стратегической оборонной инициативы Рейгана, но система глобальной защиты от ограниченных ударов представлялась мне вполне разумной. Я считал, что ее стоило обсудить с русскими и европейцами, посмотреть, сможем ли мы попытаться реализовать в практическом плане часть стратегической оборонной инициативы". В 1991 году представители Министерства обороны также начали дискуссии со своими российскими коллегами относительно совместных усилий по изучению и разработке систем раннего предупреждения и противоракетной обороны, которые в конечном счете вылились в программу Российско-американского спутникового наблюдения (RAMOS). Однако этот проект был чисто научным и ограниченным по масштабу.