Дело было лет десять назад. Дали мне группу детей младшего возраста, попросту говоря,
«трёхлеток». И собственно, ничего примечательного в этой группе не было. Детишки достаточно легко и быстро адаптировались, образовательно - воспитательный процесс наладился и дни пошли свои чередом.
Но в середине октября к нам добавили ещё одного ребёнка- Дениса (имя изменено). На первый взгляд он ничем не отличался от сверстников, разве что был поплотнее остальных ребят, но не толстый. И его взгляд. Это нельзя описать словами, но интуиция подсказывала, что с ребёнком что-то не так.
Пока мама раздевала Дениса, я подбирала в голове слова, что бы потактичнее спросить о наличие диагноза у ребёнка.
К счастью, его мама меня опередила и рассказала все сама.
Денис был третьем ребёнком в семье. Его мама сразу заметила, что он отличается от ее старших детей. Сначала она думала, что ей кажется, но чем старше становился мальчик, тем очевиднее все было. С самого младенчества Денис не любил когда его трогают, не улыбался в ответ на улыбку мамы и вообще предпочитал как можно меньше контактировать с другими членами семьи. Конечно, маме показалось это странным, но педиатр ее успокоил, сказав, что повода для беспокойства нет.
Денис рос и его отчужденность становилась все более выраженной. В добавок ко всему мальчик не говорил. Но и на ясельной комиссии врачи не заметили ни каких отклонений, не смотря на жалобы матери. Только рекомендовали занятия с логопедом.
Не смотря на все убеждения врачей, мама Дениса считала, что с ее сыном что-то не так. Она попросила меня понаблюдать за ребёнком и рассказывать обо всех особенностях поведения Дениса.
Что удивительно, Денис спокойно пошёл в группу, он вообще не плакал по утрам. Совсем ни как не контактировал с детьми, когда кто-то пытался с ним заговорить, он начинал громко кричать и успокаивался, только когда от него отходили. Договориться с Денисом было не возможно, он просто не слышал.
Мальчик жил как бы отдельной от группы детей жизнью. Устав, он ложился спать прямо на ковёр в группе. И его не беспокоили бегающие рядом дети. Попытки уложить его спать со всеми детьми прекратились очень быстро, так как не приносили ни каких результатов. Все известные мне педагогические методы воздействия не работали. Более опытные педагоги какое то время пытались мне помочь справиться с ребёнком, считая его поведение педагогической запущенностью, но быстро сдались. Денис не реагировал ни на что. Складывалось впечатление, что Денис не замечал других людей, до тех пор пока они не выступали для него резким раздражителем.
Было ли тяжело с ним работать? Не особо. Он был сам по себе и хотел только, чтобы его не трогали. Как только я поняла, что никак не могу повлиять на этого ребёнка стало легче.
Единственная проблема заключалась в проведение занятий. Игры Дениса часто мешали и отвлекали детей. Заниматься со всеми, он, конечно же, не садился.
Не без труда, но мне удалось принять Дениса с его особенностями. Осознав, что ребёнок не виноват в том, что он такой и ему нужна помощь, мне стало эмоционально легко с ним работать.
Недели сменяли друг друга. Каждый вечер я по долгу беседовала с мамой Дениса. Она обивала пороги врачей, собирала справки для медицинской комиссии. Я писала несчетное количество характеристик на ребёнка и семью.
Было ясно, что детский сад не может создать необходимых условий для развития мальчика, не зная его диагноза.
А добиться диагноза мама Дениса смогла только в его 5 лет. У Дениса был аутизм.