рассказ из моей жизни», — сказала она.
— Я сразу поняла, что вы отличный рассказчик, — вставила Габи, с удовольствием рассматривая шрамы на груди Бена.
— И ведь это вам не хвастовство. Когда читаешь, они такие красочные, такие живые.
Было ясно, что для Габи в этих шрамах особое очарование. Она по-прежнему была зачарована ими.
Бену это показалось странным.
— У вас нет доказательств, прошептал он.
Она посмотрела ему в глаза. Они были бесконечно добры, но в их глубине не было никакой теплоты.
Габи пожала плечами.
«В конце концов, я могла себе это позволить», – подумала она, а вслух произнесла:
— Вы утверждаете, что это вас не касается?
— Не знаю, – признался Бен. – Мне, в принципе, все равно. Мои шрамы не от операции, я просто споткнулся.
И о них не надо беспокоиться.
Но Габи не нуждалась в его утешениях. Она взяла его за руку.
— Вы хотите сказать, что у вас не было никаких отметок в военном билете? — спросила она. — Неужели вас не записывали на оружие?
Он отрицательно покачал головой.
Ей стало жаль его.
Никогда еще в жизни Габи никого не жалела.
Вон как много раненых, на которых ей жаль тратить время.
А раньше ей было все равно, кто перед ней, важны были только сила и гибкость, способность быстро принимать решения.
Такая сильная, такая яркая и такая беззащитная одновременно.
Даже сейчас она прижималась к нему, потому что у нее было такое чувство, будто им грозит опасность. Она была защищена, но не очень хорошо.
Бен погладил ее по щеке.
Он не мог понять, почему она так ужасно выглядит, когда весь день перед ней не было мужчин.
От нее исходил какой-то особенный аромат, который он не мог охарактеризовать.
Совершенно особый.
Ею нельзя было управлять.
Ее нельзя было заставить остричь длинные волосы, потому как густые каштановые волосы всегда придавали ей спортивную внешность.
Ну, или по крайней мере так казалось.
Лицо ее было все в морщинах.
К сожалению, она не могла полностью изменить форму своего носа, иначе это было бы совсем другим человеком.
У нее не было ярко-красной помады, что б