Простите меня, мои дорогие читатели! В своей статье о моей жизни и работе в девяностые годы я упустил некоторые моменты. Потому что был бы перебор. И статья та разлетелась бы на куски килобайтами информации о моей жизни и даже выплесками отчаяния. Да, и такое было. Кончились жизненные силы. Я ведь вам не Жан Маре, который всегда побеждает. Я даже нижней челюстью в него не вышел, поэтому еще в молодости прикрыл это безобразие бородой, и стал окончательно похож на печенега. Из этого отчаяния меня вырвал крик жены:
- Папочка, что мы будем делать дальше?
Что делать? Встал и пошел. И было единственное мое, российское поле в частной геофизической фирмочке. Была работа в частной медицине, откуда я унес микроинсульт в мозгах и радиоактивный полоний в легких. И бессмысленная работа на немецкой производственной линии по изготовлению колбасных шкурок. В ангаре, набитом насосами, двигателями, экструдерами и электроникой. И во главе этого хозяйства стоял единственный компьютер только на Виндовс-98. Другим системам там не доверяли. Прекрасная технически линия и бессмысленная моя работа там. Возможно, я и об этом расскажу потом. Но про Тазовскую губу интереснее. Слушайте.
Некий человек из мурманской экспедиции МАГЭ украл там у другого человека идею под названием “Транзитная зона”. То есть, переход сейсмики с моря на сушу. Мелководье и береговая полоса. Пристроился в нашей экспедиции (официальная крыша), нашел большие деньги, закупил аппаратуру. Эффективный менеджер и никакой человек, как сейчас у нас принято. И пошел я к нему.
Огромное количество аппаратуры и никакая еда на весь рейс. Я к еде в поле отношусь крайне положительно, ведь для работы нужны силы. И организм свой уже успел заносить, как старый валенок, не надо пихать туда всякую гадость. Геологи и геофизики быстро изнашиваются.
Две недели стояли у стенки в Салехарде. Монтировали аппаратуру, а я еще ремонтировал свои порванные кабели. Еда. Китайская тушенка “Великая стена”. Куски плохо остриженной коровьей шкуры в соусе. Хорошо хоть, что копыт там не было. Еще какая-то соя в банках. Доширак. Дерьмо все. На чем я сломался, не знаю. Поджелудочная или желчный пузырь. Три дня температуры 40. Потом приехали врачи, еще советские, по-видимому. Что-то поняли и навтыкали полный зад уколов. Наутро температура спала, и надо было ехать на анализы. А я ушел в море. Чтобы не было больше таких страшных вопросов от жены. Ожил. Работаю. Но ремонт техники и зарядка моих аккумуляторов – это мелочи. Главная моя работа была – таскать. 3,5 тонны в день с борта на лодки, потом обратно. Плавучие сейсмо-буи с антеннами связи, кабели с датчиками на них. Потом, дома, я узнал новое медицинское слово: спинная грыжа.
На воде с этим барахлом работали курсанты из Макаровки, нанятые нашим шефом. Расставляли все в линию, потом вдоль этой линии шел корабль подстрела и стрелял сейсмопушкой. А наш корабль, бывший плавмагазин, слушал эхо, и записывал его информацию, куда надо. После чего все добро забирали на борт.
Сдыхать мы все начали на этой коровьей шкуре. Но у меня там появился друг, электромеханик. И сказал мне, что у него есть сети. Тогда я пошел к начальнику, и сказал ему, что, или я сейчас откушу у него самое главное и съем, или он дает нам лодку и разрешение на выход в море. Начальник прибздел и согласился. И началось самое интересное, из-за чего я здесь и пишу.
Поставили сетки метров за 200 от берега. Кстати, проходил я потом когда-то вдоль низменных берегов Греции или Турции. Песчаный берег и кусты. Вылитая Тазовская губа. Подумал тогда, что рехнулся.
Плавали втроем. Я, дружок мой, и наш навигатор с ружьем. Он у нас определял координаты точек, на которые надо на якорях устанавливать сейсмо-буи. А на лодке иногда стрелял, но мимо.
В первый выезд я устроил нам всем праздник. Встали на якорь, и я выкатил бутылку. И полхлеба с солью, чтобы закусить. Не такой уж я и алкаш, как мне здесь уже сказали. На дело всегда сохраню. Ребята широко раскрыли глаза, и начали молиться на меня, как на святого.
Не рыбалка, а работа. Пока дойдешь до конца сети, половина поплавков сзади уже подпрыгивает. Сиг по имени пыжьян. До килограмма. Иногда попадал дефицит - муксун.
Работать надо было быстро. Потому что к каждой рыбине в сети тут же присасывались огромные миноги, и выгрызали из нее куски. Это бы ладно, но вода там отравлена, и отрава эта (бактерии или личинки чего-то) попадала в раны, и рыбу отравляла. Сильно порченую выбрасывали, из остальной вырезали порченые куски.
Поймать центнер в день было элементарно. Народ на судне ожил. Даже о бабах заговорили. А то ведь с голодухи у нас уже усохло все там.
Так вот мы жили не тужили, пока к нам не приплыла рыбоохрана. Уже в другом месте, где не было миноги, и сетки в воде можно было оставлять надолго. И попросили они у нас две бочки солярки. А капитан их послал. Придурок. Ну, дал бы одну бочку. Или вежливо сказал бы, что самим не хватает. Послал. Ах, так? Бинокль у них был, и отправились они прямо к нашим сетям. Сняли их, и мы остались без рыбы.
Ловил я потом на донку небольших налимов, наделал из сдвоенных пятилитровых бутылей из-под воды ловушек для миноги, и ловилось ее очень много. Но это уже не тот коленкор. Да и минога мне не пришлась. Грызть жареные черные карандаши – ничего вкусного и интересного. Хотя, это тоже еда, а не соя.
Что еще? Одного мужика я там спас. Накрылась наша техника, и высвистали мы специалиста аж из США. Русского мужика по имени Иван. Наши везде. Ездил я за ним в Тазовский на моторе, лодка эта была уже моя. Километров 60 идет, вроде бы, но страшно.
Тазовский ни черта не узнал. Работали ведь мы там когда-то на вертолете. Но это было зимой, а сейчас лето. Не узнал. И ладно. Зато отоварился там (ну, вы меня понимаете?). Мужика на судно привез, и вместо работы сели они с начальником за стол. Все мы такие.
Дружок им баню приготовил, и мне сказал про это: приходи, мол, потом.
Пришел я. Начальника нет, а Иван – в парилке, и уже неживой. Ну, кто же перед баней столько пьет? Туша за сто килограмм. Сидит на скамье, а морда на полкЕ лежит. И градус в парной соответствующий. Убийственный.
Как я его не уронил на пол там, в парной, и выволок из нее, сам не знаю. Натренировался, видимо, на кабелях весом по 35 кг. Тащу, а он весь, как сопля. Руки, ноги, голова. Положил под душ, и начал поливать ледяной северной водой. Ожил, таки, и пополз к себе. Хоть бы спасибо мне потом сказал, зараза. Ведь если бы я тогда вовремя не зашел, не было бы у нас ни Ивана, ни отремонтированной аппаратуры.
Еще расскажу о том, что мир крайне тесен. Задержались мы на рыбалке, а корабль ушел за 10 км на новый профиль. Уже почти темно, догоняем. Никакого фонаря нет, черт знает, что там впереди. Там оказалась встречная моторка, тоже без фонарей. И проскочила в нескольких метрах от нас. Единственный маршрут выбрала на всю Тазовскую губу, другого места ей не было! Ей легче, она дюралевая. А мы-то резиновые!
Еще. О богатствах Севера. Нарыбачились мы, и решили посмотреть, что там, на берегу. Мужики пошли со спиннингом по речке, а я забрал у них ружье. Озеро неплохое увидел недалече. Пришел. Озеро красивое, кустики там посредине. Но утки почему то не садятся, и даже, вроде бы, его облетают. Сижу , курю. И вдруг, прямо передо мной, из воды вылетает со звуком взрыва огромный пузырь газа. Я весь мокрый, и сигарету мою, к счастью, потушило. А то бы еще рвануло, и я бы в космос улетел. Утки умней меня оказались, не лезли близко. И сделал я оттуда ноги.
Пузырь был знатный. Если бы его в Северный поток заправить, еще бы и осталось.
…..
Нормально там было. Но дома начальник нас всех кинул на деньги. Особенно жаль ребят из Макаровки. Кинул он их почти совсем.
И пошел я дальше по своей дороге. Или к другим берегам.