Первое письмо. Я приехала
Оранжевый. Ароматические свечи. Там, где прошло моё детство.
Мальчик с соседней улицы, вроде, Славик. Кошка Ирен.
Мне сказали, это будет полезно. Правдами и неправдами я нашла съёмное жильё в той местности, где прошло моё детство, и, оказалось, что пять суток здесь выйдет для меня дороже, чем, допустим, три дня на Шри-Ланке.
Если представить, где посёлок Маминский с его бесконечным полем, упирающимся в такой же необъятный лес, и где Шри-Ланка, то можно подумать, что я действительно сошла с ума. Вместо голубых вод Индийского океана я выбрала буйно цветущую в августе Исеть, вместо мягкого белого песка под ногами, мне досталась уже жухлая трава, а туристические маршруты по Сафари до Коломбо прекрасно заменил вид на огромный раздолбанный храм непонятно-каких-веков. Великолепное место.
Здесь у нас была дача. Она всё ещё стоит, находится в чьём-то владении, и в первый же день я прошла до неё несколько километров по жаре в плюс тридцать семь. Чувства не всколыхнуло. Вообще ничего. Никаких воспоминаний о том, как мне здесь было прекрасно в детстве. Может, потому что не было?
Я всегда ехала сюда, как на каторгу. Полоть грядки и собирать малину – это было развлечение для моей слегка тронутой бабки, а я хотела нормальное лето в компании дворовых друзей.
Лет до 7 или 8 такие поездки воспринимались без особой трагедии – меня подкупали мой сачок, с помощью которого вполне сносно можно наловить бабочек, очень умная кошка Ирен, и хоть она не подпускала к себе, чтобы погладиться, но завораживала своей грацией и красотой, и скрипучая качеля. Ради этого я была готова терпеть бесконечную духоту во время варки варенья, да даже смириться с краснеющими пятнами от укусов бешеных комаров!
Но, когда мне стукнуло тринадцать лет, уже хотелось совсем другого летнего досуга. Девчонки носили короткие розовые юбки и встречались с парнями, брали свои первые аккорды на дворовых, почти общих гитарах. У них уже начиналась юность, ознаменованная накрашенными ресницами и по-шлюшьи подведёнными губами. А я всё также наблюдала за стареющей кошкой и чесалась, будучи носителем самой вкусной крови. Сачок порвался, варенье претило. И даже на речке отдыхали лишь толстые мамки с их мелочью в непотребном виде.
И в это лето я подружилась со Славиком. Его родители по глупости купили соседнюю развалюшку, ошибочно названную домом. Парню недавно стукнуло четырнадцать, он уже курил сигареты, украденные у бати, носил самый красивый олимпос из всех, что я видела – в общем, был просто сногсшибательным по меркам девочки того нежного возраста, когда любят красивых, плохих и не очень умных. К счастью, Славик достаточно скучал, чтобы начать со мной отношения.
Качество моей работы в саду заметно упало, но зато насколько выросла скорость. Как только бабка вздыхала – мол – ну иди к своему ухажёру, я бежала к «возлюбленному», который, в отличие от меня, вёл весьма праздный образ жизни.
Нам было особо не о чем говорить. Славику нравились машины и ещё неуклюжий на тот момент рэп, я не разбиралась ни в том, ни в другом. А он не знал ни одной песни Агаты Кристи и Наутилуса и совсем не грезил об Америке, что составляло основу моей личности в тот момент. Мой новоиспечённый бойфренд не прочитал ни одной из книг, что я посоветовала, не забирал меня от дома и не провожал обратно вечером.
В тот момент я поняла, что некоторые парни годятся только для того, чтобы целоваться. Чуть позже я осознала, что и целовался Славик не очень.
Расставались мы эмоционально сухо и физически мокро из-за слюней. Почти год я всем рассказывала о том, что там, в Маминском, у меня есть парень, хотя, конечно, и сама понимала, чем всё кончиться. На следующее лето Славик не приехал, хотя его мама махала мне рукой каждый раз, когда видела через забор во время каких-либо рутинных работ. А я вспоминала наши жаркие поцелуи с её сыном, немного краснела и кивала в ответ, улыбаясь.
Когда мне было пятнадцать, бабушка умерла.
Если я скажу, что горевала, я солгу себе – а этого мой дорогой психолог мне не позволяет. Я была рада. Следующим летом мы с родителями пару раз съездили на дачу, чтобы собрать какой-то урожай и пожарить шашлык. И через год повторили ту же программу. Но все оставались людьми рабочими, и поэтому было принято решение, что времени на содержание домика критически не хватает, и ГУЛАГ моего детства был продан, а я, наконец, получила право на нормальную юность.
Вот такие счастливые воспоминания за этот день. Всё ещё не верю, что мне это как-то поможет, что я найду здесь решение всех проблем. Скорее корни травм.
Вечер я провела в свете ароматических свечей, пока описывала прошлое в дневнике. Орех и корица, если это важно – хорошо успокаивает. Отсохла рука. Зачем давать мне такие объёмные задания, госпожа психолог?
Второе письмо. Развалины всего
Серый. Дождь. Тот стрёмный храм без купола.
Молодожёны. Крысы.
Не знаю, на кой чёрт, но я всё-таки пошла в тот заброшенный храм (и я знаю, что это очень неправильное выражение, но мне нравится его антитеза, да и черкаться в блокноте всё равно не люблю). Надела платье подлиннее с глубоким декольте, накрасилась, как будто направляюсь в театр, пропела оду современной моде, которая не возбраняет ношение удобных кед с подобным аутфитом, и двинулась в сторону разрушенной громадины.
Чувствовала себя ею. Может, когда-то и великолепная, но теперь бежит с потолка, и на фасад требуется чуть больше штукатурки, чем хотелось бы. Но я, в отличие от монументальной постройки, всё ещё прихорашиваюсь, а ей, видимо, не хватает денег из бюджета. Старые церкви как олицетворение русской женщины – забавно.
Я трижды заблудилась, пока ни нашла, как правильно дойти к этой развалине. Зато, спрашивая дорогу у прохожих, я узнала, что когда-то она называлась Церковь Архангела Михаила, и что я похожа на ведьму, сатанитску, и вообще, развелось нас тут. Люди в этих местах с моего детства не поменялись. Такие же недалёкие, озлобленные. Разве что, теперь с кабельным телевидением вместо трёх нормально показывающих каналов, но это влияние сложно назвать положительным, ведь вместо расширения мировоззрения, они запихали своё сознание в коробку с цветными картинками. А там-то и транслируют всякую фантастику: ведьмы по ТВ-3, сатантисты на РЕН, и Путин молодец по Первому.
Внутри меня встретили развалившиеся арки и стёртая временем роспись с библейскими сюжетами под куполом серого низкого неба. Я осмелилась спуститься в подвал, где плесенью зияла дыра под давно вынесенную купель, и где-то в уголке спаривались крысы. Мне зрелище показалось довольно мерзким, и буркнув под нос что-то вроде «Как не богоугодно», я решила устроить вылазку наверх.
Сквозь щербатый проём окна большой церковной залы было весьма хорошо различимо помещение бывшей колокольни, где, к моему удивлению, спаривались люди. Я наблюдала за ними без зазрения совести, как за плохой порнухой. Девушка была прижата к стене, подняв пышную цветастую юбку, и иногда громко вздыхала, пока парень пыхтел, поддерживая её под бёдра.
Стало как-то грустно. Как будто бы всё живое по заветам Иисуса вдруг объединила любовь, а я так и осталась блуждать по старому храму колдуньей-панком, что не признаёт всеобъемлющих ценностей. Пока все сплетаются в объятиях и страстном шёпоте о неземном, я брожу среди разбитых башенок и треснувших кирпичей, думая, как некультурно их возлияние. Хотя, на деле, бездуховно только моё одиночество, подстрекающее к осуждению. Будь я здесь с парнем, мы бы не заблудились по дороге, и синхронно кончали с парочкой на другой стороне заброшки, угорали над содержанием телепередач, и относились ко всему с пониманием.
Может, я и не поехала бы сюда лечить свою беспокойную голову. Не ловила вьющимися волосами капли дождя с серого неба, заменяющего этим стенам потолок. Не бежала под единственный сохранившийся козырёк на паперти, пока меня не замочило окончательно, и не столкнулась, даже не покраснев, с той парочкой из окна.
Сначала мы молчали, наблюдая, как всё сильнее разгорается ливень в нескольких десятках сантиметров от нас, и пространство вокруг превращается в лужи. А потом они спросили, какими судьбами я тут оказалась. Я сама не могу ответить себе на этот вопрос, но для них сформулировала пространное «Вспоминаю своё детство». Их этот ответ устроил, и они радостно сообщили мне, что недавно поженились, и прячутся в деревне от родственников, что не принимают их брак. Ребят это, вроде, никак не расстраивало, даже забавляло, и я равнодушно поздравила их с заключением брака.
Дальше снова слушали гром и капли дождя, ударяющиеся о землю. И я думала, почему со времён Славика со мной так и не случилось серьёзных отношений.
Домой вернулась нескоро, всеми силами огибая лужи. Но всё равно кеды придётся стирать от налипшей на них глины. Расстроилась, и снова написала слишком длинный текст о ничем не примечательном дне. Может, легче мне и не станет, зато, глядишь, уйду в писатели.
Третье письмо. Об устройстве быта
Голубой. Запах тлеющей древесины. Комната, которую я сняла.
Хозяйка дома Евгения. Пёс Кузьма.
Сегодня весь день идёт дождь, и я даже вспомнила, почему уехала с Урала – всю жизнь смущал вечный летний диссонанс погоды, когда жаркие степи Краснодарского Края (только в ёлках) и хмурую сырость осеннего Питера отделяет одна ночь. Засыпаешь в сладкой неге августовского вечера, встречаешь утро ноябрьским ознобом. Берёшь с собой одежду под приморские плюс тридцать пять, а градусник вдруг решает зависнуть в районе десяти градусов выше нуля. Метеорологи пожимают плечами, гадалки рвут карты, и только старые бабкины кости знают, чего ждать.
Я до почтенной мудрости опорно-двигательного аппарата пока не дожила.
Но зато только здесь ты осознаёшь, как важен быт в доме. Моя городская клетушка – кровать, ноутбук, плита и холодильник. Что там вокруг, не так уж и важно, просто полезные мелочи, ведь я всё равно обращаю на них взор лишь в свободные от работы моменты. Просыпаюсь в шесть, исполняю шаманский танец вокруг этих предметов, и бегом в большой мир. Там мчится метро, ездят автобусы, там люди ходят по мытым тротуарам и сидят в тесных офисах – вот она, жизнь. А дома снова: парочка ритуалов, и спать, потому что коварный будильник уже отсчитывает секунды до следующего подъёма.
Быстрый ритм жизни имеет свои плюсы, свои эмоции, но напрочь уничижает важность обстановки. Сижу ли я дома в дождь? Нет. Есть кофейня. А в жару? Боже упаси, у меня нет кондиционера. И времени нет. Я вот там, снаружи, вне коробки для сна.
Здесь же, в деревне, когда настаёт пора дождей, и без того неспешная жизнь замирает. Евгения, хозяйка дома, комнату в котором я снимаю, дошла до дровенника и зажгла настоящую печь. Большую, побеленную, с поддувалом и хитрой системой дымоотвода. И повеяло от неё таким теплом, какого я ещё не знала. Ни буржуйка, ни батарея, ни обогреватель никогда не давали настолько живого жара. Он проникает прямо вовнутрь, обволакивает, как крепкие объятия любовника. Он согревает разгорячённым воздухом озябшие ладони. Печное тепло дышит вплотную к затылку, и мурашки разливаются по спине. Даже кажется, что ты дома.
Евгения взяла огромные спицы и вяжет толстенными нитками в оттенках голубого ещё один круглый половичок – они здесь повсюду: полосатые, пятнистые, с хитрым растительным орнаментом, и все в подтонах и разновидностях синего и белого цветов. Оттого всё в доме кажется чистым, почти стерильным, изысканным, хотя он и не выделяется богатой обстановкой.
Женин дом не единственный, что выходит по запросу «снять жильё в Маминском», но остальные арендодатели ждут коренных жителей, желательно божественного происхождения. Чужаки им не нужны. Завтрак добывайте сами. Платите втридорога. В доступе только кровать, и та общая с их сыном, дедом или любым другим сомнительным членом семьи.
Евгения просит ещё дороже, чем её односельчане, но, в отличие от них, ей совершенно плевать на то, посещал ли гость сие место в прошлом, жили ли здесь родственники до седьмого колена и как они относятся к действующей власти. У неё всё просто: вы мне деньги – я вам комфорт. Меня ни разу не спросили, куда я иду, во сколько вернусь, и какого я мнения о сельском бытие. Зато каждый раз, когда за мной закрывается входная дверь, на столе в аккуратненькой кухне уже стоит горячая еда великолепного качества. Всегда, когда я отправляюсь проветрить свою буйную голову, в моей комнате производится влажная уборка, и я знаю, что женщина не посмеет тронуть мои вещи, или точно положит их, откуда взяла.
Тут бы я и осталась.
Евгения женщина крепкая и полноценно одинокая. «Полноценно» - это значит, что не находится в поиске, отваживая всех местных мужиков, которые частенько приходят к ней за чем-нибудь. Ей хорошо в обществе большого дворового пса Кузьмы, что солидарен с хозяйкой в выборе окружения. Она читает много книг совершенно разного содержания – на полках хранится полный сборник историй о Гарри Поттере, а совсем рядом несколько женских романов, я даже заметила детективные бестселлеры, научпоп о работе мозга, но в соседстве с сомнительными трудами Игоря Прокопенко и Александра Шепса.
Женин возраст сложно определить и на первый, и на второй взгляд – где-то между двадцатью пятью и сорока годами. Вроде бы, выправка совсем девичья, меж тугих бёдер ещё огонь, а в руках богатырская мощь, но глянешь в глаза, и поймёшь, что магистр Йода тут же женился бы на их мудрой обладательнице. Её речь специфична: с мужиками с мата на мат, по понятиям задвинет, и посетители ещё должны останутся, а замаячат во дворе девушки – ведунья из старославянских сказок, не меньше. Травы сушит, вяжет, как будто бы ей триста пятьдесят, а в новенькой аудиосистеме на кухне обычно играют Эминем и Тейлор Свифт.
Так, по кирпичикам, я обнаружила в хозяйке этого дома целую вселенную, в которой она полноценно (подчеркнуть тремя линиями) одна. И в прочих женщина не нуждается.
Я вижу в ней лучшую версию себя. Такая же вся из себя кубик Рубика, но без тактильного голода, без жажды понимания и потребности бежать куда-то. Обустроила дом под свой вкус, разукрасила жизнь на свой лад, не ищет ни связей, ни причала. Сама себе остров, сама себе собеседник. Хочу так.
За ужином между делом спросила у Евгении, почему она не замужем – неужели не нашлось падких на её красоту и внутренние дебри? Ответ меня поразил, цитирую:
- Мне всю жизнь твердили, что мужик – это что-то вроде собаки, его нужно воспитывать. Потом говорили, что он типа царя – его нужно обслужить. Потом описывали его, как бога – мол – нужно угодить. А про ответную реакцию никто ничего не уточнял. Вот я и не стала ничего усложнять: завела себе пса, чтоб воспитать, обсуживаю гостей за деньги и угождаю себе во всех аспектах, потому как я сама –главная действующая сила в своей жизни. Вполне счастлива.
Так почему же у меня не получается быть счастливой?
Четвёртое письмо. Облепиха
Зелёный. Аромат молодых яблок. Соседский сад.
Мама Славика. А он тот ещё кобель.
Ни то, чтобы мне очень хотелось, но я-таки снова пошла к своей старой даче. Планировала пообщаться с новыми владельцами, может, зайти туда в поисках того, не знаю, чего. Но прямо на подступах к дворовой калитке услышала, как меня окликают по имени.
Кого уж точно не ожидала увидеть – так это Славкину маму. Пошарившись в голове, нащупала её имя: Эльвира Степановна, и даже удивилась способности мозга выдавать столь позабытые вещи. В моей памяти она была совсем другой: черноволосой, высокой, румяной, с большой округлой грудью и объёмными бёдрами. Про таких девушек раньше говорили «кровь с молоком» и толпами увивались за ними в след. Это потом в почёт с зарубежных журналов вошла героиновая худоба, и, видимо, старость решила, что Эльвира Степановна должна соответствовать этой анорексичной моде.
На меня смотрела осунувшаяся и сгорбившаяся женщина с густой проседью на забранных в пучок волосах. И, если бы не задорный взгляд, я едва ли смогла бы узнать в ней образ из своего прошлого, но блеска в глазах наша бывшая соседка не утеряла.
Голос её тоже остался не в стать молодым, совершенно «тем», из моего подросткового лета. Она также задорно спрашивала меня о работе, о заботах, о браке. Но что я могла ей рассказать? Да, работаю в управлении образованием области – звучит престижно, а по факту заполнение бумажек да круговорот (а скорее девять кругов ада) ежедневных совещаний. Хожу к психологу, потому что позволяет зарплата. И потому, что голова не позволяет спокойно и счастливо жить. В браке к своим тридцати пяти так и не была.
Естественно, так я свою жизнь не описываю. Я преподношу её под флёром свободы от отношений и обязательств, хорошего дохода и предпосылок к познанию собственной личности, чтобы малознакомые люди смотрели на меня, как на несбывшуюся мечту, не удручённую оковами ошибок юности и влюблённостей, окончившихся в ЗАГСе. Иногда даже получается обмануть себя во время таких разговоров, так гладко я стелю. И жить хорошо, и жизнь хороша. А спать одной в холодной постели всё равно жёстко.
Но я рада, что не родила. Сдержалась, накопила на резинки, выиграла лотерею при раздаче мозгов, и не завела ребёнка ни для себя, ни для родителей.
Хоть женское счастье всё ещё видят в материнстве, я с горечью смотрю на Эльвиру Степановну и миллионы подобных ей матерей, которые, как при встрече старых знакомых, так и при общении с новыми людьми твердят: «А вот мой диточка…».
Славик еле-еле закончил школу. Славик поступил на стоматолога за кровные родителей. Славик бросил учёбу. Славик отслужил в военно-морском флоте. Славик женился. Славик родил (!) сына, назвал Вовчиком. Вовчик смышлёный. Вовчику уже пятнадцать, чуть старше, чем мы, когда встречались со Славиком. Вовчик похож на Славика внешне, но разумом, к счастью, в безымянную мать. Вовчик ОГЭ сдал на пятёрки, собирается идти на айтишника. Славик жене изменил только. Славику алименты платить нечем. Славик работу найти не может, с нами живёт.
Всё произносится с гордостью, будто это достижения. Переспал с другой женщиной – это ведь не избил свою, а значит, почти герой. А помогать ребёнку хотя бы деньгами просто не из чего, он не безответственный отец. И трудоустроиться нынче сложно, но не «мой сын сидит на шее у престарелых родителей».
Марафон лжи во оправдание тех, кого любишь. Мы стараемся не винить своего супруга от великих чувств. Встаём на защиту детей даже, если они не правы. Скрываем правду про себя самих, чтобы не падать под тяжестью взглядов окружающих.
Но мне хватает обмана во имя себя. Не хочу быть ответственной за жизнь того, кому её подарила.
Любить, ни смотря ни на что – это огромная глупость. Видеть оплошности, но всё равно любить – невероятная сила. И Эльвира Степановна ей обладала. На своих хрупких плечах она выносила тяжесть неосуждения и защиты, вопреки или благодаря чему ей удавалось сохранять свой первозданный позитив.
Сколько я помню, соседский сад всегда был полон. Будучи подростком, я набирала у Славика на участке малины, которая, как бабушка ни билась с поливом и удобрениями, у нас появлялась лишь кислая и мелкая. Здесь же фрукты, ягоды, овощи будто росли в благодатной почве, но та навряд ли чем-то отличалась от нашей в паре шагов. Разница крылась в другом: для нас работа в огороде была битвой, а урожай представлялся в виде трофея, Славкина же мама всегда взращивала свой сад с таким трепетом, что земля благодарила её за вложенный труд.
И, хоть дачный домик так и остался развалюшкой-недоразумением, рядом с ним выросла яблоня, просто усыпанная молодыми плодами.
- Жаль, облепихи в этом году не будет, - посетовала Эльвира Степановна.
- Это отчего? У вас же тут райские кущи.
- А у меня за все годы облепиха только раз была. Каждый раз женский куст умирает, остаётся только мужской, - вздохнула женщина, срывая для меня очередное яблоко. – Наверное, лучше спилить.
- Как это «мужской»? – сверкнула я своим незнанием.
Я всегда была потребителем любой продукции - смотреть на красоту, есть, что съедобно. А если дело касается получения всего этого, то в моих руках дохнут даже кактусы. Но тема взаимоотношений плодово-ягодных культур показалась мне весьма интересной.
- Почти все растения – одиночки, и зависят они только от тебя. Как польёшь, как удобришь, как опылишь. Работаешь, помогаешь им, а затем получаешь награду. Облепиха двудомная – это вроде «в паре живёт». То есть, на «мужском» кусте только пестики, а на «женском» растут тычинки и впоследствии – ягоды. И вот тут начинается: их нужно посадить достаточно близко друг к другу, но чтобы не мешали, следить, чтоб ни одно из растений не залило, чтобы оба получили достаточное количество удобрений и опыления, и лишь тогда ждать урожай. Куда проще вложиться самой и ждать ответ, чем следить за чьими-то «отношениями», и молиться о том, чтобы в них всё было хорошо.
И мне кажется, эта метафора как нельзя лучше применима к людям.
До ночи я ела яблоки и думала о том, как было бы просто, если бы нам воздавалось по деяниям. Чтобы все мои усилия отражались в зеркале и возвращались бумерангом. Любишь – любят, хочешь – хотят, заботишься – заботятся, и так далее. Но отношения – это круговорот условий и последствий, где всегда есть неизвестное звено, весь остальной мир с его изменениями и целями. Ты вкладываешься в этого человека, а ветер дует в другую сторону, и всю его пыльцу получает не твой куст. Ты изнемогаешь от жажды, а для него оказывается слишком много воды. Он греется в лучах солнца, а на тебя падает лишь тень от его кроны. И снова по осени не рождается ягод. Хотя, казалось бы, чего проще? Ведь нужно всего-то соблюдать расстояние, следить за питательными веществами и поливом. Но вот…
Пятое письмо. О комфорте
Чёрный. Запах попкорна. Моя комната.
Жители этой деревни. Пёс Кузьма и крысы.
На всю округу здесь два магазина в оба конца посёлка. И, хоть денег ни у кого здесь не водится, за каждый товар просят двойную стоимость. Выбор тоже добрым словом не помянешь, вот все виды колбасы: из туалетной бумаги, из ватных шариков и та, что восемьсот рублей – палка; обратите внимание на хлеб: чёрствый чёрный, чёрствый белый или батон, который обойдётся вам в шесть десятчиков; ну, и сладости: миллион видов печенья на развес, но каждому сто лет в обед, и одинокий торт, который всем видом показывает, что после его покупки дата рождения и смерти могут совпасть. Каким же был мой восторг, когда в недрах витрины обнаружился приличного вида попкорн с далёким от окончания сроком годности – настоящая находка, маленький клад.
Домой я шла с чётким намерением отыскать в сумке ноутбук и посмотреть фильм, когда с огорчением вспомнила об отсутствии вменяемого интернета.
Пусть МегаФон, МТС и прочие операторы кричат о полном покрытии Земли своими вышками, в нашей необъятной всё ещё остались регионы, до которых не дошла цивилизация. Ни Триколор, ни кабельное телевидение, ни даже аналоговый формат передач не переступают границы русских посёлков, побаиваясь провисших телефонных проводов, которые соединяют ещё те самые диски с прикреплёнными к ним трубами.
В тысяча шестисотом году Ульям Гилберт открыл миру электричество, а через шестьдесят три года Отто фон Герике научился его добывать. Уже в восемнадцатом веке другой француз, Бернар Форест, изобрёл гидроэлектростанцию, которая могла разносить ток для его использования тысячами людей, но как таковая потребность в этом появилась только после тысяча восемьсот сорок седьмого года, когда Эдисон представил миру лампочку. Но пик использования энергии из розеток пришёлся на конец тысяча девятьсот восьмидесятых годов, когда в СССР после пятидесяти лет использования всё-таки вошло в обиход телевидение.
Так прогресс и застопорился в Маминском на этом самом этапе, и ничего нового спустя четыре десятилетия здесь так и не появилось.
И как бы мне, городской, ни были привычны такие простые вещи как «четыре-джи», службы доставки еды внутри телефона, горячий душ по вечерам, люди как-то обходятся и без этого. И им, вроде бы, комфортно.
Евгении вот не нужны ни новостные ленты, ни приложения для знакомств. Потому что вечера она коротает с Иммануилом Кантом, Михаилом Булгаковым, Александром Шепсом и Агатой Кристи, а это намного познавательнее смешных картинок с животными в Интернете и куда интереснее, чем очередной недалёкий казанова.
Эльвире Степановне едва ли пригодится онлайн-ресторан, ведь всё самое нужное она растит на своём участке. Ей весьма комфортно вкладывать свою любовь в то, что обязательно наградит ею в ответ, чем ждать роллы для ужина с людьми, которые дороги женщине, но, к сожалению, ей не удастся как-то повлиять на их рост. Да и им совсем не хочется взаимности.
Продавщицам удобно получать зарплату от городских владельцев торговых точек, просиживая штаны на работе. Жители посёлка не против продукции сомнительного качества, которую они покупают за свои кровные. Им удобно иметь четыре хорошо показывающих канала, как и в далёком тысяча девятьсот восьмидесятом, их устраивает домашний телефон, который и используется-то редко – всех, кто тебе нужен, ты встретишь по дороге в магазин. Здешним обитателям нравится жить тесным кругом, сдавая жильё только «своим», а «новичков» считать сумасбродами, ведьмами, сатанистами.
Молодой парочке весело скрываться и совершать безумства там, где всем на них плевать.
Кузьме уютно в своей конуре. Крысам – в подвале около купели. Мне – в своём одиночестве.
У каждого есть зона комфорта, которую мы никогда не торопимся покидать. Как бы ни хаили свою судьбу и злую долю, мы не собираем вещи, чтобы сесть на ближайший поезд и уехать. Мы растим лишь то, что нам нравится – остальное спиливаем, уничтожаем. А если что-либо всё ещё с нами, знать, мы не против.
Со времён, как здесь я обрела свои первые отношения, и по сей день, я никогда не стремилась выращивать плоды, только пожинать, смотреть, восхищаться. А стоило мне взяться за дело, как в моих руках дохли даже кактусы.
Я хотела быть самодостаточной, как Евгения. Но не смогла найти в себе целого. Только цветы, которые без должного опыления не превратятся в ягоды.
Я хотела быть самоотверженной, как Эльвира Степановна, но никогда не умела с трепетом вкладывать всю себя, надеясь на результат. И, уж тем более, не научилась любить и прощать даже, когда желаемого итога не предвидится.
Я не была готова прятаться вдали, скрываться по углам ради обретения своего счастья, как те молодожёны из церкви.
Я так и осталась девочкой-подростком, которой отношения нужны ради обретения статуса – мол – смотрите, а я, как все. Я тоже целуюсь и зажимаюсь по углам. А кто он, мой избранник? Да первый попавшийся, который удачно оказался в центре событий. У нас нет ничего общего: он любит рэп, а я пою Наутилуса в переходах, он безработный, а я привыкла шататься по собраниям и заполнять бумажки, у него не хватает денег на оплату алиментов, а я измеряю стоимость поездки в днях на Шри-Ланке. И самое главное, мы оба ничего не отдаём и не просим, надеясь, что как-то пронесёт.
Так почему же у меня не получается быть счастливой? Потому что, как оказалось, чтобы не быть ни прислугой, ни хозяйкой, ни идолопоклонницей в своих отношениях, нужно сначала разобраться, как понимать и удовлетворять себя.
А чтобы ваша любовь всё-таки проросла, важно принять общую зону комфорта, чтобы полива и удобрений было вдоволь обоим, дать друг другу место для света и тепла. И быть вместе. Даже, если придётся прятаться ото всех в посёлке на отшибе цивилизации. Потому что для счастья вам больше никого и не надо.
Я правильно выполнила задание, госпожа психолог?
P.S. Материал, содержащийся в статье, носит характер художественного вымысла. Предназначен для лиц старше 16 лет.
