Ехал механик шесть суток на «России» до дома. И все шесть суток находился в приподнято-праздничном настроении. Удивлялся, как все удачно получилось. И в деле помогли, и поговорили душевно – уважительно. Осталось самое малое – доехать и получить долгожданный ордер. Даже не верится, что у них будет такая огромная квартира.
Дома взволнованная и счастливая жена показала заказное письмо, где четко и ясно говорилось, что он, товарищ Боровик, вызывается срочно в жилищно-бытовую комиссию для получения смотрового ордера на квартиру. Вот так номер, вот так удача, не успел приехать, как все путем и все как надо.
На следующий день, получив у секретарши заветную бумажку, механик на такси понесся на окраину в новый микрорайон смотреть будущую, так долго ожидаемую квартиру. А на месте его чуть не хватил удар. Сергей Алексеевич был потрясен, и это еще мягко сказано. Квартира была трехкомнатной, как и написано в смотровом ордере. Вот только находилась она в цоколе здания. Можно сказать, в фундаменте. А так как дом стоял на крутом склоне, то кухня и одна комната окнами сравнялись с тротуаром. Само здание кирпичное, а цоколь из бетона. И когда заходишь в подъезд, топаешь вниз, как в подвал. В общем, нормальная квартирка в награду за двадцать семь лет ожидания.
Через час моряк стоял перед секретаршей, которая с едва скрываемой усмешкой объясняла, что товарища Данилова нет. И не будет несколько дней, он в командировке.
А что до квартиры, то из министерства, из Москвы пришел приказ дать вам квартиру немедленно. А эта, в цоколе, единственная свободная на данный момент. Следующие будут не раньше, чем через полгода. И если товарищ Боровик отказывается от этой квартиры, то пусть подтвердит отказ письменно и распишется.
Механик не стал слушать издевательские объяснения этой мымры, на которые то и сказать по большому счету нечего. Едва сдержался, чтобы не выругаться, не то, что писать. И чтобы не наломать «дров» ушел. В слепой ярости хлопнул дверью так, что секретарша подскочила на стуле, выпучив глаза от страха.
У нее еще мелькнула мысль, что зря Савельич мает этого человека, уж больно взгляд у него тяжелый. Глянул так, что общаться с ним в будущем очень уж не хочется. Лицо просто белое от нахлынувшей ярости. От такого можно всего ожидать. И дверью хлопнул, что ненормальный.
Сергей Алексеевич шел по улицам родного города. И ему просто хотелось выть. Плакать он разучился еще с детдомовского детства. Хотелось забиться куда-нибудь подальше от людей на лавочку в тень деревьев, и завыть по-звериному от полной безнадеги. Он второй механик, специалист высокого класса, а перед конторским «крысами» получается никто, если те позволяют открыто над ним издеваться. Подлая страна, подлые нравы.
Он зашел на Посьетской в стекляшку – кафе с красноречивым название «Рюмочная». Хлопнул полные двести грамм «Сибирской», зажевал бутербродом с красной рыбой. И почувствовав, что злоба и ненависть его отпускают, вышел на улицу.
И неожиданно простая мысль пробила затуманенный водкой мозг. А что он хотел? Ведь он всю жизнь в роли собачонки, которую то приласкают, то ткнут в морду горящей сигаретой. Он всю жизнь чего ждет, ему ничего не положено. Просить то не может, вот и ждет милости. То, чтобы накормили в детдоме, то чтобы в загранку допустили, то чтобы дали приличный пароход. Вся жизнь прошла в ожидании этих подачек. И вот даже сейчас, когда не дать квартиру уже невозможно, все равно у тех остается шанс безнаказанно издеваться. И почему он родился в этой Богом проклятой стране? Самое ценное, что у него есть – семья. И ради нее надо дожимать и бороться, ведь осталось совсем немного.
Дома он не стал ничего рассказывать. Зачем расстраивать родных и травить себе душу поражением. Жена, видя его состояние и понимая, что случилось опять что-то плохое, не лезла с расспросами, а занялась приготовлением ужина. Глава семейства, не в силах глядеть в огорченные и непонимающие глаза самых близких ему людей, лег в постель, задвинул шторку, отделяющую супружескую постель от остальной комнаты. Немного жалея, что не прикупил еще водки. А уснул на удивление быстро и спал крепко. Не слышал, как поздно вечером осторожно легла жена, стараясь не потревожить его.
Проснулся рано, когда утро еще только начало сереть. Лежал, прислушиваясь к спокойному дыханию спящих жены и детей. Вспомнил, как они на него глядели вечером. И он читал в их глазах любовь, надежду и веру, что их папка самый лучший. И он все сделает, как надо. И Сергей Алексеевич поклялся себе, что доведет это дело до конца. И не потом через полгода, а сейчас, в самое ближайшее время. Ведь, в конце концов, остался совсем пустяк, дожать какого-то козла Данилова.
Прошло три дня, и, не придумав ничего лучшего, механик решил записаться на прием к начальнику пароходства. Он приехал в управление перед обедом, чтобы узнать тонкости и детали записи. Ведь таких просящих хоть пруд пруди. Прошел двойные застекленные двери и в просторном фойе нос к носу столкнулся с товарищем Даниловым, который, весело помахивая кожаной папочкой, направлялся на выход.
Сергей Алексеевич встретился с ним взглядом, и мгновенно вспыхнувшая ненависть затмила рассудок. Он долю секунды смотрел на это моложавое лицо с аккуратно подстриженными усиками под француза. И не раздумывая двинул правой в эти самые усики. Потом еще, и еще.
В шустрости товарищу Данилову нельзя было отказать. Он почти увернулся от всех ударов. Рванул назад к парадной лестнице через фойе, но у бюста Ильича был пойман и заполучил под глаз полновесный фингал.
И этим синяком дело не закончилось. Левая рука механика дотянулась до горла начальника жилья и сжала так, что бедняга издал жуткий вопль, что содрогнулись стены старинного здания. А находящиеся в фойе люди, кинулись разнимать дерущихся. Вернее, спасать одного из них.
Это солидное фойе никогда не видело таких ужасных сцен. И, скорее всего, не увидит. Казалось, глаза знаменитых капитанов, портреты которых украшали стены фойе, вытянулись от удивления. И только бронзовый Ленин равнодушно взирал на происходящее. С трудом, но вырвали бедолагу из рук механика, который к тому же кричал такие непотребные слова, среди которых «мерзавцы» и «козлы» были самыми безобидными.
Все бы ничего. И скандал удалось бы замять в пользу начальника жилья и всех остальных благ. Но, к сожалению, для него, эту сцену наблюдала одна из секретарш начальника пароходства. Вот она то красочно и в деталях обрисовала картину произошедшего своему шефу. И повторила все слова точь в точь, которые выкрикивал один из дерущихся. Они, кстати, эти самые слова, косвенно адресовались и ему, товарищу Вольмеру, самому главному человеку пароходства. Секретарше не было нужды что-то придумывать и приукрашивать, объясняя нечеловеческий крик, который услышал ее шеф через неплотно прикрытые двери. Да и людей посторонних много присутствовало при этом. Так что правду все равно не скрыть. Да и ей, по большому счету, плевать на этого чмыря. Она получает блага из другой «кормушки». От тех людей, которые не просят, а приказывают людям, подобным Данилову.
Этот случай мгновенно разнесся среди моряков. Разговоры пошли крутые, что какой-то механик чуть не придушил Данилова. И все были единодушны в одном – жаль, что не до конца.
Разбираться, конечно, разбирались. И как не разобраться, если сама Москва это дело контролирует. В общем, «грязь из избы» выносить не стали. Данилова по тихой перевели на прежнее место работы в отдел кадров, а Сергею Алексеевичу Боровику через неделю дали квартиру. Трехкомнатную не на окраине, а в районе Эгершельда. Можно сказать в центре. Да еще с видом на море. Видно ждала эта квартирка кого-то из нужных людишек.
А самое удивительное, что после большой аттестации, назначили Сергея Алексеевича старшим механиком, не заикаясь о его беспартийности. Прямо чудеса развитого социализма, который потихоньку уже скатывался в пропасть.
Владивосток. 1979 год.
С уважением к своим читателям и подписчикам,
Виктор Бондарчук