Женщинам-ветеранам, ушедшим и живущим, посвящается!
Жаркий летний полдень. Солнце палит нещадно. Всё живое прячется в благословенную тень. А на скамейке, возле своего маленького ветхого домика сидит и греется 93-летняя бабушка Наталья.
Ей не жарко. Наоборот, хорошо. Наконец-то согрелись её старенькие косточки и перестали ломить.
Глядя на её тёмное, почти коричневое лицо и руки, покрытые глубокими морщинами, согбенную и немощную фигуру, трудно представить, что когда-то она была молода и красива, её тело было полно здоровья и жизненных сил.
Но беспощадное время и тяжкий труд сделали своё дело.
«Ох, хоть бы Господь прибрал поскорее, - горько вздыхает она. – Своих детей Бог не дал… Спасибо, чужие не бросают. Сама-то уж ничего делать не могу. Глазами-то всё бы переделала, а ноги не идут, руки не работают».
А руки своё отработали…. Два года всего отходила в церковно-приходскую школу, научилась расписываться да читать кое-как «по складам» - и хватит. В семье ещё шестеро ребятишек младших. В девять лет посадили в няньки да за прялку. Вот и всё детство.
В восемнадцать лет замуж отдали. Семьёй жили, свёкру и свекрови угодить надо. А потом коллективизация, колхозы… Ещё до Великой Отечественной в стахановках ходила. До сих пор Почётные грамоты хранит, как святыню. А ещё как-то премию получила: отрез красного ситца на платье и кусок земляничного мыла.
Но особенно тяжело было в войну. Мужчины ушли на фронт. Остались в деревне старики, бабы да дети. А поля засеять, взрастить и убрать надо. Сеять да полоть, хоть и трудно, – привычное дело. А в жатву тяжко приходилось. «И косой косила, и крюком научилась, и на лобогрейке работала. Уходили из дома затемно и приходили – звёздочки загорались, -
вспоминает баба Наталья. – По пятнадцать копен ставили. До тысячи снопов каждая вязала».
А свёкла… Чтобы её вырастить, землю удобрить надо. Навоз, золу из печей, фекалии не в свой огород возили, а на колхозный участок, чтобы побольше урожай вырастить. Для фронта, для Победы. Осенью свёклу убирали. Кормовая свёкла, хоть какая большая – выдернешь. А сахарную –
вручную копачами до самых морозов выкапывали. Юбки отсыреют, на морозе колом стоят, руки с пару сходятся. Урожай считали коробами. «Ящик такой, без дна, - поясняет баба Наташа, - в каждый по центнеру свёклы входило. Начистишь вровень с краями, а потом короб-то надо вытащить. Тянешь так, кажется, будто внутри всё обрывается. Домой придёшь – ни рук, ни ног не чувствуешь. Кожа на руках лопается, горит, как одна сплошная рана, а управляться надо: постирать, скотину накормить, напоить, корову подоить…»
А в сорок втором году, когда немцы к Воронежу подходили, окопы рыли.
Шесть месяцев на окопах была. Долбили мёрзлую землю и плакали. Кто своих погибших оплакивал, кто страшился за живых. О себе не думали. Лишь один раз, когда были под селом Орлово, испугались, и опять не за себя, а за близких своих, оставшихся дома. Тогда старик, который был них за главного, собрал их и сказал: «Бегите по домам, Воронеж горит!»
А потом, когда немцев от Воронежа погнали, ликовали. Тут уж работали для Победы. Трудно было, но не так. Работали с радостью и надеждой на будущее. Да и мужики кое-какие с фронта вернулись. Хоть и раненые, а всё же легче стало.
В годы войны баба Наталья была награждена медалью « За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» и тремя Почетными грамотами.
В 1987 году ей была вручена медаль «Ветеран труда»
«А что они медали-то? Лежат… Пенсия-то маленькая. Говорят, зарплата такая была, за палочки работали. С чего вам её начислять? Ох, Господи, скорей бы Бог прибрал», - опять вздыхает баба Наташа, сокрушённо качает головой и надолго замолкает.
Смотрю я на неё и мысленно кланяюсь в ноги не старенькой бабушке Наташе, любимице и няньке всей окрестной ребятни, а Женщине, Труженице, отдавшей всю себя людям и мало что получившей взамен.