Вечером Петра Петровича, возвращающегося из театра, неожиданно остановил красный патруль.
- Куда так спешим, господин хороший? - спросил усатый в кожаном пальто.
- Домой иду! - простодушно ответил Пётр Петрович, избегая при этом употреблять слово "театр", на всякий случай.
- Документики имеются? - снова послышался вопрос от усатого.
- Пожалуйста! - сказал Пётр Петрович и протянул документы.
- Ишь ты, какой вежливый! - послышался смешок от солдата, стоявшего слева от усатого.
- Так-так, - произнёс интригующе усатый. - А Вы, товарищ Прянишников Пётр Петрович, по происхождению кто будете?
Пётр Петрович сглотнул слюну от страха, но в ту же минуту, взяв себя в руки, гордо ответил: - Пролетарского я происхождения, товарищи!
Красноармейцы переглянулись. Очевидно, они сомневались.
- Так-так, - недобро произнёс усатый, после чего снова задал вопрос: - Тогда скажи нам, товарищ пролетарий, кем у тебя были папаша и мамаша?
Патрульные уставились на Прянишникова, ожидая от него ответа.
Пётр Петрович, в свою очередь, понимал, что сейчас, в сию минуту, решается его судьба: если признают в нём буржуя, тогда конец... Призвав всё своё мужество и актёрское мастерство, он сказал:
- А чего скрывать то? Мать крестьянка, а отец... - тут Пётр Петрович выдержал театральную паузу, опустив глаза в землю. - А отец...двое рабочих из поезда, на котором мамаша ехала в Петроград.
Красноармейцы снова переглянулись, но взгляд у них поменялся на доброжелательно-сострадательный.
- Мда...Бывает! - произнёс усатый, после чего вернул документы Петру Петровичу со словами: - Всё в порядке, товарищ! Можете идти.
Прянишников, вернувшись домой, выпил водки и сразу лёг спать, чтобы поскорее забыться во сне.