Флейта поперечная, тяжелая, а руки у девочки ещё короткие –тянешься мизинцем, тянешься к последнему колену, чтобы отжать «ре», но не дотягиваешься. Надоедает очень быстро.
Выяснилось: флейта умеет плакать. Делает она это слюнями, гадость, но все равно забавно.
Это все учительница: сказала маме, что можно на год раньше от блок-флейты отказаться. Большую флейту папа принёс, и девочка удивлялась, какая она красивая – ну, в смысле, не девочка, а флейта, хотя девочка тоже красивая, так мама говорила. Потом девочка злилась, потому что ее заставляли снова играть гаммы и терции, как маленькую. Она уже умела подбирать любую мелодию –и даже те, которые папа на пластинках слушал.
Неслучайно же «гаммы» и «гадость» звучат похоже.
Слово «форшлаг» намного лучше. Оно вкусное, и еще насмешливое, как мама: три-четыре нотки наверху, и перебирать пальцами быстро-быстро.
Слово «трель» похоже на телефон у папы на работе, только у папы это всегда тревожное, хотя все нормально, как он говорит, а трель веселая, особенно от ми-бемоль на ре второй октавы – там всего одним пальцем двигаешь, а звучит, как птичка поет.
Но учительница велела играть гаммы. Был уже почти вечер, а девочка все играла, играла, и руки устали, и дышать животом надоело, и вообще хотелось выбросить эту флейту в окно. Конец марта выдался теплый, и окна раньше времени потеряли пух и ветошь.
Снаружи послышался свист.
Кто-то дразнился.
Девочка подбежала к окну, раскрыла его посильнее и выглянула, но под окнами никто не стоял.
Кто-то опять свистнул. Девочка прислушалась и поняла, что это со станции – наверняка поезд какой-нибудь торопится по своим важным делам, но это же не повод задаваться! Она обиделась и выдала «ми», еще и передула, поэтому получилась третья октава, не вторая. Уж такое забияка бы точно услышал.
Снова засвистело.
Девочка послушала-послушала, а потом тоже взяла ноту, ошиблась, конечно, но всего на полтона, слух у нее хороший.
«Фа-а-а-а», – раздалось в ответ жалобное.
«Ми-фа-ми?» – поинтересовалась флейта, четверть и две восьмые. Но поезд был слишком гордый, чтобы плакаться всяким девчонкам.
Потом, правда, перестал задаваться.
Наступил апрель, потоптался по юной траве, и говорил по-птичьи, такой же желторотый. Трели у птиц лучше, чем у флейты: они как угодно могут играть, а у девочки экзамены, и учительница будет ругаться. Но каждый день девочка в нужное время распахивала окно, залезала на подоконник с ногами, ну, знаете, чтобы удобно было, и начинала играть первой. Поезд слышал и всегда откликался радостным «у-у-у-у!».
Девочка выучила его повадки. Поезд тоже не любил гаммы, очень не любил: девочка ему один раз показала такую, а поезд как заревет, она даже испугалась. У поезда плохо получалось играть – одна нотка, и все, но зато он брал ее чисто, громко, уверенно. Папа вот тоже говорит, что лучшее – враг хорошего.
А девочка же была девочкой, и ей хотелось похвастаться, как она умеет. Она выучила сложный кусок и показала поезду:
– Ре-ре-е-е-е! Ми-ре-ми-ре (форшлаг!), ми-ре-ми-ре (форшлаг!), ми-ре-ми-ре (форшлаг!), ми-и-и-и (трель!).
Поезд настолько удивился, что молчал весь вечер.
Девочка выучила новое слово «канон». Поезд, наверное, такого не знал, поездам вообще не положено, но игра ему понравилась. Так они и переговаривались – над крышами, над кронами:
– Фа-а-а-а, ми-фа-соль-фа… – начинала девочка.
– Фа-а-а-а-а!
«Ре-е-е! Ре-е-е!» – один раз выдал поезд. Такой грустный, будто охрипший, и девочка даже растерялась и не знала, чем ему помочь.
А потом был день, плохой день, и все растерянные, перепуганные, и грохот такой везде, и мама бледная, потому что папы нет, и когда вернется – непонятно. Окна велели закрыть и не выходить из дома. Девочке захотелось плакать, но, она собралась: если поплачешь, играть тяжело, а поезд же по времени приезжает. Поэтому она выбежала из здания, чуть не споткнулась, конечно. Флейта тоже собралась, встрепенулась, вскрикнула:
«Фа-ре-ми?»
Тишина.
«Ре-ре-е-е-е!» – расплакалась флейта. – «Ми-ре-ми-ре, ми-ре-ми-ре, ми-ре-ми-ре, ми-и-и-и!»
Флейта требовала, чтобы поезд ответил, а отвечала тишина, ну, то есть, не отвечал никто.
А потом пришла мама, и ругалась сильно, и девочка куда-то ехала с мамой, потом ждали в большой очереди, чтобы ехать, и говорили что-то про гаммы, и еще что-то страшное. Говорила же, что гаммы – гадость.
Больше всего девочка боялась, что без нее поезд будет скучать, свистеть, и без эха, совсем один.
Мама сказала, что поезд сейчас делает важную работу, перевозит грузы. Девочке стало важно узнать, какие именно грузы, потому что ее поезд должен перевозить что-то очень красивое.
«Бор» и «свинец» были новыми словами.
Автор: Зарина Бикмуллина.