«Бесы» Ф. М. Достоевского в исполнении Севастопольского академического русского драматического театра им. А. В. Луначарского – спектакль, можно сказать, на сегодняшний день особенный, хотя Федор Михайлович ныне ставится и вправо, и влево, вкривь и вкось, и чуть ли не лилового цвета. Но, к сожалению, нередко Достоевский – это больше повод прокричать о себе прекрасном, чем задаться вопросами, которые тревожили самого писателя. И вот как раз режиссер-постановщик севастопольских «Бесов» Григорий Лифанов и предложил поразмышлять и задуматься о том, откуда чаще происходят беды, в данном случае русского человека.
Надо отдать должное фантазии и изобретательности главного режиссера театра, коим является постановщик спектакля. Соединить «Лебединое озеро» с рэпом, самовар с настольной лампой, дискотеку с «Березкой» матрешечно-мишурного стиля – это, конечно, можно сделать при условии тонкого вкуса и понимания истинной красоты. У Лифанова несоединимые вещи логично переплетаются, как те же черные лебеди с белыми. Вообще, тема «Лебединого озера» здесь постоянно вспыхивает и появляется. А учитывая, что Петр Ильич Чайковский свой великий балет написал практически в одно и то же время с появлением «Бесов» (с разницей в пять лет), хотя декор из черных лебедей был введен позже, где-то через 18 лет, видим, что тема бесов и злого духа волновала великих художников того времени. И даже хромоножку Марью Лебядкину (Екатерина Семенова-Неврузова) постановщики облачили в пачку и пуанты. Интересный и неожиданный образ актриса смогла решить мастерски и изящно.
Но главной метафорой оформления (художник-постановщик Наталья Лось) все же стал не балет как символ ускользающей, а возможно, и утерянной красоты, а своеобразный тоннель, этакий ступенчатый портал с лестницей, по которой уходили самоубийцы. Костюмы от пачек до джинсов, берцев и легких плащей работают на образ спектакля. Как и свет Владимира Коваленко, рождающий паузы, тени и нужную атмосферу. Режиссер обыгрывает каждую деталь-символ. Здесь и маленький, почти игрушечный храм на веревочке в углу с кубиками и телевизором, где дети в белом смотрят мистера Фримена. Именно еще не тронутая грязью детская душа читает нам – читает взволнованно, горячо – «Бесов» Александра Сергеевича Пушкина. Этот же ребенок, словно маленький сторож (Гриша Гордейчук), бродит по залу, вглядываясь в его темноту.
Ставрогин вовсе предстает в двух ипостасях: один с исповедью и мечущийся (Николай Нечаев), другой – фабульный (Петр Котров). Двойничество, двоемирие, что-то вроде «разорванного сознания», внутреннего конфликта, несовместимости идеалов – у Достоевского это один из элементов поэтики, восходящий к эстетике романтизма. Такой же эстетики придерживается и режиссер «Бесов». Несмотря на жесткость рисунка спектакля, порой взвинченность действия, мы все время улавливаем именно романтическую составляющую. Не зря постановщик ввел в действо виолончель – с ее теноровым регистром, надломом, надсадностью, певучестью, напряжённостью. Даже на легком занавесе видим однуиз самых любимых картин Достоевского — «Пейзаж с Ацисом и Галатеей» или «Ацис и Галатея». Картину Клода Лоррена можно рассматривать как тоску о высшей, утраченной гармонии. А на экране -опять же «Лебединое озеро», но не с «умирающей» Галиной Сергеевной Улановой, а именно с мятежной и гордой Майей Плисецкой.
Безусловно, работа Лифанова многослойная, и основной пласт — это сегодняшний день, который искусно растворяется в прошлом, как и былое в нынешнем. Не зря взята именно субкультура рэперов, возникшая как музыка протеста. И рэп, звучащий на фоне "Русского танца" Чайковского, показывает то, к чему все пришли. От пленительной красоты – к примитивным, банальным текстам и движениям. Дискотека, шедшая вторым планом, еще один визуальный аргумент. И, конечно, сборище революционеров, нигилистов, бомбистов с речами о новом мире – картина, идеально рисующая будущее, в котором мы оказались и которое нас ждет и дальше.
Истеричные громогласные речи про самозванца и смуту Петра Верховенского, этого нигилиста-бесенка, недолюбленного в юном возрасте и оскорбленного сейчас, в исполнении Евгения Овсянникова страшны и граничат с безумием. Овсянников – удивительный актер, тонкий, с изощренной пластикой, он страстен и «неправилен», он, кажется, не играет, а живет и пульсирует. Раненая психика, помутненное сознание, гамлетовская рефлексия – его поле и его царство. Без всякого преувеличения, Овсянников – артист штучного кроя, и в том, что он есть в Севастополе, городу и театру повезло. Очень странно, что его не увидел и не оценил экспертный совет «Золотой маски», как и удивительно то, что спектакль попал лишь в лонг-лист. «Бесы» севастопольцев достойны минимум номинации, притом по многим позициям. Хорошо, что именно луначарцев пригласила «Маска» открыть программу «Достоевский и театр», приуроченную к 200-летию со дня рождения классика, где, как и ожидалось, спектакль стал событием.
В финале на экране со скоростью секундомера пролистываются годы с эпохальными событиями – революциями, войнами, перестройками и прочими катаклизмами. Время останавливается на сегодняшнем дне… Кто-то считает «Бесы» спектаклем-предупреждением, но мне кажется, что эта работа отчасти констатация факта. Кому-то постановка видится назидательной, но пророческие размышления Достоевского никуда не денешь, и здесь тон сохранен в разумных пределах. Сам режиссер определил жанр как «осколки фальшивых идей», адресовав его молодому поколению.
В спектакле есть сцена, где убийство фиксируется на мобильный телефон. Интересно, у кого больше цинизма и жестокости: у того, кто убивает, или у того, кто снимает? Наверное, в этой ситуации бесы все. Именно таким людям, людям без Бога, веры, правды и любви, и грозит своим кулачком маленькая девочка-призрак.
Александр Геннадьев
Фото: пресс-служба театра
