В конце 60-х в нашем доме часто звучала гитара. К папе тянулись дети, и мне всегда хотелось, чтобы он был не прочь сыграть еще. Я не дожила до сего светлого момента, в моей жизни были еще сюжеты, но все они закончились трагически.
И когда я, уже бабушка, вспоминаю о том, как чудно и счастливо прожила свою жизнь — волшебную жизнь, я бываю счастлива.
— Каким был твой отец?
— Он был очень требовательным и сильным человеком, несмотря на свой возраст. Он был капитаном команды "Водник" (с 1955 по 1959 годы они ходили на судах с одноименным названием), а с 1959 года — комиссаром "Буревестника".
— В детстве ты мечтала стать знаменитой спортсменкой?
Нет. Я совершенно не мечтала стать знаменит а й в спорте и в жизни. Я просто хотела быть любимой.
Я и моя подруга приезжаем в деревню в гости к бабушке и дедушке. Разговариваем о нашей молодости: как проводили свободное время, как отдыхали...
— Про твою бабушку говорят, что она "зажигала". А ты?
Да, мы с ней были шумные. Моя бабушка была смелой, и мы долго не могли понять, что у нее на уме. Но однажды я начала подсыпать ей соль на туфли, и тут выяснилось, что мы подруги с детства. Мы с ней стали как сестры.
Бабушка очень любила петь, а я очень любила танцевать. Мы вместе играли в заводных кукол и даже придумывали сценарии.
По нескольку раз за вечер мы меняли репертуар. Мы тогда жили в доме, который превратился в театр. В нем всегда проходили какие-то вечеринки.
Когда мы переехали в город, мама все время ругалась с бабушкой, из-за того, что та не ходила на работу. Бабушка всегда говорила, что ее век недолог и она не должна отказываться от работы. Бабушка готовила для себя, но и мне давала лучшие кусочки. Очень уж она любила вкусно покушать.
А отец из-под палки заставлял ее ходить на работу, чтобы побольше заработать. Папа очень сильно ее ругал и говорил, что лучше будет, если она не будет ходить на нее, но она терпела, потому что очень любила заниматься разными делами.
Однажды отец разозлился на нее и ударил кулаком по столу. Она упала, а все рассыпалось на мелкие кусочки. Он не мог больше сердиться. Он сам бил себя по щекам, а мне говорил: "Не плачь"