Я только что вернулся из Чечни, привезя оттуда на память контузию. На нормальную работу с моими диагнозами устроиться было тяжело, и брат принял меня под своё крыло...
Автор: Александр Седнин
Эта история случилась в начале нулевых. Моему брату, похоже, некуда было девать свои деньги, и он решил открыть бар. А если мой брат что-то решал, он непременно это делал, отговорить его было невозможно. Куда деваться – сын военного. Так у него появился бар со звучным названием «Отдохни». По правде говоря, от бара-то была одна неоновая вывеска, мерцающая развесёлыми цветными огоньками, а внутри, так, рюмочная. Сколотые стаканы, потёртые качающиеся столы, заветренные бутерброды и не слишком качественный алкоголь, но при всём при этом и клиенты у нас были непритязательные. А что взять с суровых мужиков в промышленном районе, где круглые сутки дымил, упираясь огромными трубами прямо в небо, автомобильный завод? Работяги редко заглядывали в стаканы, и им было далеко до заправских сомелье. Чтобы критически оценивать вкус нашего продукта, поэтому наше заведение при всей его потрёпанности и убогости стабильно в минус не уходило. Чем хуже времена, тем нужнее дешёвая водка, а времена тогда были такие, что и вспоминать не особо хочется.
Я только что вернулся из Чечни, привезя оттуда на память контузию, кошмары и крики по ночам на всю жизнь. На нормальную работу с моими многочисленными диагнозами устроиться было тяжело, и брат принял меня под своё крыло, возможно, по просьбе матери, возможно, по своему собственному волевому решению, и я больной на голову, но ещё крепкий телом и духом, стал вышибалой и по совместительству барменом в «Отдохни».
А отдыхали у нас, надо сказать, и прямо изрядно. Бар наш, точнее наша «разливайка», располагалась аккурат на пером этаже, на месте угловой квартиры старого двухэтажного барака, и что удивительно, никого из жильцов этого разваливающегося недоразумения, раны в виде трещин которого были неаккуратно заляпаны кляксами из бетона, это не беспокоило. Хотя частенько на выходе из нашего заведения, прямо на ступеньках, можно было встретить не очень трезвую личность в очень нехорошем состоянии, перегнувшуюся через перила и показывающую миру свою не очень лицеприятную изнанку.
Наверное, никто не жаловался на нас, потому что, во-первых, мой брат предусмотрительно отгрузил кому надо на лапу, а во-вторых, в этом доме люди делились на две категории: доживающие свой век глухие немощные старики и завсегдатаи нашего замечательного заведения, которых всё устраивало, особенно близость положения и наличие большого количество кустов, в которых можно было приятно провести вечер, если дома было жарко, и ноги туда особо уже не несли.
Как у бармена работы у меня было гораздо больше, чем у вышибалы. Нет, случались, конечно, потасовки, происходили серьёзные драки на улице, когда иной раз приходилось подключать милицию, однажды чуть не дошло до поножовщины, но в целом, подключаться мне приходилось редко. Если только в воздухе зависал топор войны и чувствовалось, как атмосфера накалялась, когда распалённые алкоголем заводские мужички начинали крыть матом и пихать друг друга, я вставал и благодаря своему добротному телосложению помогал решить ребятам спорные вопросы, быстренько ища компромисс. Рабочие, в целом, были безобидны, им лишь надо было выпустить пар, покостерить начальника, выпив, закусив, перекинувшись в картишки и домино. Хуже, когда заявляется местная шпана. Мелкие гавнюки, ширпотреб, а борзоты хватит как на сходку криминальных авторитетов. Это была именно шпана, тырящая мелочь у прохожих из карманов и дежурящая у большой дороги, потому что солидные бандиты могли найти себе место получше и приходили только за своей долей от выручки, чего нельзя было, увы, избежать.
Брат старался не пускать особо отмороженных, но и не пускать совсем таких было нельзя, потому что они могли хорошо гульнуть и в рабочий день, когда рабочие вкалывали на заводе, и только пара местных алкоголиков пили из граненых стаканов подрагивающими руками у нас в долг.
Но мне удалось обезопасить нашу забегаловку от излишнего беспредела, потому что однажды во время перепалки, я сломал нос особо наглому, главарю местной шайки-лейки по кличке Сивый, и хотя потом пару дней ходил и оглядывался, ведь тот был мстительной тупой сволочью и уже мотал ходку за убийство, боясь получить перо в бок, но всё обошлось. Видать, несмотря на ретивый характер, тот умел признавать силу, ну, или ждал момента получше, чтобы мне отомстить.
Как бы то ни было, после этого случая они реже стали заходить на огонёк, но в тот вечер как раз сидели за одним из столов, куря и шумно играя в очко, поэтому я хоть и сидел спокойно в углу барной стойки, неторопливо потягивая холодненькое пиво и читая спортивную газетку, иногда посматривал за ними, чтобы чего ненароком не вышло.
В баре топором стоял сигаретный дым, играл какой-то шансон из старенького магнитофона (что-то другое здесь включать не рекомендовалось, если, конечно, ты не особо дорожил своей челюстью) хриплым голосом повествуя окружающим о тяжёлой воровской жизни, и я почти уже дремал от скуки. Запах сигарет смешивался с запахами водки, пива, лука, селёдки и человеческого пота, от чего воздух был тяжёлым и спёртым, и хотелось уже выйти на улицу, потому что у меня постепенно начинала болеть голова, но я не мог оставить свой пост. Я видел их жёлтые от наших тусклых ламп унылые лица, глаза полные беспросветной тоски, и мне становилось тошно. Лёгким движением руки они опрокидывали стопки, стараясь ненадолго забыть все свои проблемы, отдохнуть от тяжёлой работы разорвать неспешное течение их тусклого бытия, которой вело их прямой дорогой в сырую могилу. Ведь так или иначе мы все там будем. В горячей точке я видел, как людей рвало на части, как пуля, встречаясь с головой человека выносила не только мозги, но и всё, чем он был когда-то и не будет больше никогда. Они просто нашли более короткий путь в бесконечность. Эти же сморщенные отёкшие мужчины с грубыми руками пошли по более длинному пути, не сознавая, что конец в итоге будет один.
Такие мрачные мысли, кстати, после Чечни посещали меня довольно часто, но поделиться мне с ними было особо не с кем. Меня могли понять только те, кто был там со мной. Только вот беда, многие так и остались там, под чужим небом, и им не суждено было вернуться домой и обсудить со мной всё, что наболело. Тех же немногих однополчан, которым к их счастью или несчастью удалось выжить и вернуться, пускай не всем целиком, жизнь разбросала по нашей огромной стране так, что я едва ли теперь мог их найти. Кто-то кончал свои дни в сумасшедшем доме, кто-то нашёл ещё более короткую дорогу во всепрощающем круговороте петли, кто-то просил в переходе на еду, выставляя вперёд свои обрубки, кто-то пошёл на работу, кто-то завёл семью… Чего говорить, сколько людей, столько и судеб. С другими же ребятами оттуда я заговорить едва ли мог, ведь у них была своя боль, свои травмы, и им тоже хотелось выговориться, поэтому, если бы у нас и завязалась беседа, каждый бы рассуждал о своём, говоря, как бы другому, но забывшись в монологе с самим собой.
Наши же завсегдатаи едва ли бы поняли меня, поэтому лучше было сидеть и пить пиво, чем искать себе друзей, для которых ты так или иначе останешься навсегда чужим. Поэтому лучше ожидать драки и не вмешиваться в мерное течение жизни других: у них тут свой повод, а у меня – свой.
Благо, в тот день был четверг, и народу особо много не набивалось. За одним столом резалась в карты шпана, за другим пили пиво несколько рабочих после смены. Друг друга они не трогали, даже не замечали, поэтому можно было немного расслабиться.
Мой брат аккуратно натирал стакан, сжимая своими тонкими пальцами тряпку, а я смотрел результаты футбольных матчей, делая очередной глоток пенного из кружки, когда к нам подкатил Шурик – невысокий рябой парнишка - столяр с рыжей копной кудрявых нечёсаных волос сначала было пошёл к брату (я было подумал, чтобы взять для друзей чего-нибудь покрепче), но потом, как назло направился неуверенной робкой походкой прямо ко мне.
- Гарик…
Это я просил себя так называть. Зовут-то меня Игорем, но я с армии привык к Гарику, и завсегдатаи так ко мне обращались.
- Чего тебе?
- Там Серёгу до трусов скоро разденут.
Он кивнул в сторону стола, за которым резались в очко.
- Какого Серёгу?
- Видишь, мужик высокий, с чёрной густой бородой. Тучный такой?
- Ну, вижу.
- Он уже кучу денег просадил, и не уходит.
- А мне какое дело? Они там мухлуют что ли?
- Нет, вроде всё честно.
- Он играть не умеет? Какого хрена тогда лезет?
- Да, играет как бы неплохо…
- Пьяный что ли?
- Нет, ни грамма сегодня не выпил, как зашёл, сразу к ним сел играть.
- Тогда чего ты от меня хочешь, чтобы я денег ему дал?
- Нет, выведи его из-за стола. Жалко, мужик хороший, а там ведь этот Сивый, к нему с его шантрапой на крючок попадёшь, почки могут отбить в подворотне, как с куста.
- Умного спасать – дело неблагодарное, а вытаскивать дурака – пустое.
- Ты не понимаешь. Он, как сказать-то… В шоке что ли. Его, это, уволили не так давно.
- За что?
- Заболел. Руку трястись стали, потом сознание начал терять. А он же фрезеровщик. Начальник цеха рисковать не стал, на медкомиссию его, и привет.
- Помоги, - сказал мне брат, кивнув головой, не отрываясь от натирания стакана.
- Ладно, - вздохнул я, тяжело поднимаясь с высокого стула. Мне на этого проклятого Серёгу, признаться было наплевать, но не хотелось Шурке отказывать, хороший он был парнишка да и брат, раз сказал, надо делать, приказы вышестоящего командования не обсуждаются.
Я подошёл к столу, когда они как раз заканчивали очередную партию. Мельком, я заглянул в карты к этому Серёге. В руках у него было восемнадцать. Одну руку он запустил в свою густую бороду и, тяжело дыша, впился глазами в карты, чмокая губами.
- Ну, чего? – хриплым голосом поинтересовался Сивый.
- Ещё, - пробасил Серёга.
Да, парень был явно не в себе. Или так любил рисковать. Но рисковать с людьми вроде Сивого и его парней, я бы на его месте не стал. Хотя, с другой стороны, что я мамка ему что ли? В этот момент я поглядел на соседний стол – Шурик пристально смотрел на меня. Чтоб он провалился этот Шурик!
Под восторженные возгласы шпаны Серёге выпала десятка, и он снова проиграл.
Серёга послушно полез в карман брюк и выложил на стол мятую купюру.
- Всё, - тихо сказал он.
- Что, не хочешь больше или не на что? – ухмыляясь, и норовя получить от меня за эту наглую ухмылку в рожу, поинтересовался Сивый.
- Денег больше нет. Но есть часы, «Ракета», хорошие.
- На эти часы в другом месте играй! - грубо одёрнул его небритый мужик из шайки Сивого с огромный шрамом на левой щеке. – Мы на такое говно не играем.
- Тихо, тихо, что ж ты так с нашим партнёром, - осёк его Сивый сахарным голосом, - часы у тебя галимые, не возьмём, но можем дать в долг.
Серёга закивал, как баран. Да, он в тот момент и был бараном, который послушно идёт на заклание, поэтому я решил вмешаться.
Я подошёл к Серёге, положил ему руку на плечо и сказал ровным спокойным голосом:
- Выходим.
Все эту команду у нас баре знали и обычно слушались, как покорные псы, наслышанные о моей тяжёлой руке.
Но тут заартачился Сивый, как голодный хищник, не желая выпускать добычу из своей вонючей клыкастой пасти. Он улыбнулся своими редкими жёлтыми зубами и прогнусавил:
- У тебя какие-то проблемы.
- Нет, - парировал я, слегка сжав кулак, - а у вас есть проблемы?
Сивый отрицательно помотал головой.
- А нужны? А то я волшебные цифры знаю «0» и «2».
- А самому уже слабо? – вякнул какой-то умный шакал из свиты вожака.
- Давай выйдем с тобой, покажу, только без друзей.
Я лукаво подмигнул сидевшим за столом, похлопав себя по заднице – между спиной и ремнём я последние пару месяцев держал надёжный травмат, чтобы при численном перевесе таких вот добрых молодцев иметь хоть какое-то тактическое преимущество. Они о моём секретом оружии знали, да я и не скрывал, поэтому реплик больше не было.
Под конец, чтобы не нагнетать обстановку, я решил смягчить ситуацию:
- Юра! -крикнул я брату. - За этим столиком разок всем за мой счёт!
Раздались одобрительные возгласы мигом смягчившихся сидящих. Брат сразу же кивнул, потому что сам придумал эту хитроумную схему по смягчению строптивого нрава конченных мразей, и стал сразу же наполнять рюмки.
- Пойдём, - сказал я Серёге, который удивлённо таращился на меня, явно не понимая, зачем я это всё делаю, - тебе надо проветрится.
Он не стал спорить, просто поднялся и пошёл за мной.
Мы вышли из душного помещения на прохладный воздух потихоньку отпускающего тепло раннего сентября, и я сразу посмотрел на небо, пытаясь в чаду заводского дыма отыскать звёзды, но они были скрыты под толстым саваном, в который их укутывали бетонные трубы.
Потом я ещё раз оглядел с ног до головы Серёгу. Он был весь какой-то мятый, несобранный, смотрел на меня совсем тяжело, как побитый пёс, даже не на меня, а сквозь меня, и тут я заметил, что его бьёт лёгкая дрожь.
- Эх, ты, - начал я воспитательную лекцию, - вроде взрослый мужик, а хуже маленького. Знаешь, что значит быть должником у Сивого?
- Знаю, - пробурчал Серёга чуть насупившись, - я местный. Мы про него все тут знаем.
- Тогда на кой чёрт играешь?
- Хочу.
- Нравится приключений на жопу искать?
- Ты не поймёшь всё равно. Никто не поймёт.
- Конечно, куда нам до тебя?
Серёга махнул рукой и тяжело опустился прямо на ступеньки, став каким-то отстранённым, далёким от этого скорбного презренного зловонного места.
- Тромб, - едва слышно пробормотал он.
- Что? – переспросил я, ничего не понимая.
- Тромб. Оторвался и всё. Нет человека. Ладно бы, если бы болела… Раз и всё…
- Кто?
- Моя дочь. Месяц назад… Похороны потом… Думал не переживу, молил, чтобы самого инфаркт хватил. Такая молоденькая была, не работала даже ещё, училась, на красный диплом шла. Сама поступила, сама, мы с матерью её радовались и понять не могли, в кого она у нас такая талантливая. А тут всё оборвалось. Справедливо это? Вон те, с которыми я играл, живут, скоты, а ей не суждено. Замуж выйти не успела, пожить не успела, ничего не успела.
- Жизнь вообще несправедлива.
Он посмотрел на меня и спросил:
- Ты смерть видел?
Я кивнул.
- Верю, это по лицу видно. И похоже много. Несправедлива-то, понятно, но почему, не могу себе объяснить. Вот, был у меня ещё сын, дочери младше на два года. Ему ещё меньше отвели. Отпустили играть во двор, десять лет парню, чего не отпустить? Он уже обратно к подъезду шёл, а тут этот…на иномарке. Пьяный, на огромной скорости…Мгновенно, без шанцев. Но он сын какого-то банкира. Дали два года поселения и всё. Папка занёс, куда надо, а у нас у работяг, откуда деньги? Потом вообще, говорят, скостили. Но мы с женой этого не видели. Она горя не перетерпела. Сначала лежала, в потолок смотрела, я в тот день дочку к сестре её повёз, чтобы ребёнка из этого омута вырвать, чтобы там пожила без горя без нашего, а жена дура, возьми да шагни из окна. Четвертый этаж. Выжила. Но инвалид на всю жизнь. Всё видит, всё понимает, а двигаться и говорить не может. Мне говорят: «Сдай в интернат», а я смотрю на неё, и не могу. И ведь не бросил, выхаживаю, до сих пор выхаживаю, и дочку вырастил, хоть тяжело было. А теперь нет дочки. Не знаю, жена понимает, не понимает, сказать я ей не могу, а она мне – подавно. Как я ей объясню, что Наташенька не придёт больше? Она после сына-то вон как, сердце на куски, а тут, даже вскрикнуть не сможет. Нет, моё горе пусть будет, только моё. А теперь вот с работы ещё попёрли, сломался, не выдержал. Куда теперь? Я хотел было её подушкой задушить, да сам в петлю, опять никак. Душа рвётся, не могу грех на себя взять! Бог, может и предал, а может и по делам воздал. Хотя некоторым не даёт и за большее. Не понимаю, не могу. Я вот теперь, может и хочу проиграться. Хочу этот долг, побольше, чтобы потом нашли они меня, да били, да пытали, да и убили, наконец! Им не впервой.
Он остановился, чтобы отдышаться. Пока он говорил, я успел закурить, выкурить и выбросить сигарету.
Серёга таращился на меня так, будто ждал чего-то и в то же время не ждал уже ничего. Я посмотрел на его одутловатое потное лицо, на толстые губы, на бороду очень смешно торчащую клоками, на затравленные полные отчаяния глаза, и меня стала одолевать злоба. Мне вдруг вспомнилось, как в одну из таких же вот тёплых спокойных ночей начал раздаваться знакомый пугающий до чёртиков свист, и небо стало озаряться яркими вспышками. Мы держали высоту, но тех, кто наступал было больше. Мы боролись без надежды, без веры, уже механически, гибли один за другим, один страшнее другого, а нам монотонно продолжали отдавать один и тот же безжалостный приказ: «Стоять до конца». И мы стояли, а потом шли вперёд, а потом отходили назад, и я в громыхании взрывов и трескотне пулемётов, ослеплённый яркими вспышками, задыхающийся от дыма, лишь изредка замечал, что рядом всё меньше и меньше моих друзей, все они вдруг исчезли непонятно куда, оставив меня одного.
А этот стоит и рассуждает о несправедливости. Что он может знать о несправедливости, когда сплошь и рядом есть места, где другие решают, жить тебе или умереть? Я по началу не знал, что ему сказать, а потом слова пришли сами собой, и я закричал, выпустив из себя всё, что накопилось:
- Думаешь, я тебя пожалею?! Ты сам себя хорошо жалеешь, тебе чужая жалость ни к чему! Людей ещё и не так жизнь колотит! На моих глазах люди без домов оставались, без рук, без ног, а жили как-то потом! На нож не бросались, в петлю не лезли! Мы хороним своих родителей, хороним своих детей, мы сами идём в лапы к смерти! Меня могло сто раз убить пулей, а задело снарядом! Меня задело, а двое друзей моих – в клочья! Думаешь, мне лучше, чем тебе?! Да, я ночью вскакиваю и будто ножом размахиваю и ору, как резаный! Лучше мне?! Но живу же, пытаюсь!
Я остановился. Мне показалось, что ещё секунда, и я брошусь на этого бурдюка с кулаками. Но я сдержался.
Он испуганно посмотрел на меня, почувствовав мой гнев и пролепетал:
- Ты прости, если я тебя напряг, я этого никому не говорил никогда, потому что было некому. Не знаю, почему тебе сказал.
Я остановился. Вдруг до меня дошло что-то, чего я в чаду гнева сразу не осознал. Ещё раз передо мной промчалась его история, и я вдруг понял… понял, что не такие уж мы и разные. Просто на один и тот же вопрос жизнь заставила нас посмотреть с разных углов. Я смягчился.
- И ты меня прости, - вся злость на него моментально прошла, когда я почувствовал всю глубину одиночества, которую порой может испытать человек в этом мире.
Мы ведь как звёзды, кажется, что совсем рядом, но на деле так далеко друг от друга и от земли. И все мы одинаково смертны под этим небом.
- Знаешь, что, если нужна работа, то приходи завтра, - сказал я, чуть подумав, как столковаться с братом по этому поводу, - нам как разу нужен дворник-уборщик. Больших денег не обещаю, но будет лучше, чем сейчас. Есть игры, в которые не стоит играть, если не получиться выиграть. С братом я поговорю, думаю, он против не будет.
Серёга поднялся со ступенек и протянул мне руку.
- Спасибо, - сказал он, чуть склонив голову, голос его был уже не таким упадническим, мне казалось, что в нём блеснула надежда, - я приду, обязательно, скажи только во сколько?
- Лучше с утра.
- Хорошо, - кивнул он, - и начал ковылять прочь от бара, - ждите, я обязательно приду с утра.
Он стал очень воодушевлённым, зарделся, в глазах появились искорки. Мне подумалось, что он, наконец-то, поймал смысл и цель, ради которой стоит проснуться завтра утром.
Я ещё постоял на ступеньках, гордясь собой, тем, что я нашёл выход для такого же потерянного, получившего тяжёлые ранения бойца, как я, глядя на его широкую, немного сутулую спину, как он шёл в тусклом свете фонарей, а потом скрылся в переулке, а потом вернулся в бар, где люди продолжали пить и играть в карты в сентябрьский ветер тёплого четверга, когда лёгкий ветер срывает жёлтые резные листья с кривоватых клёнов, стоящих вдоль обочины дороги.
Пусть и он теперь знает, что нам не суждено перестать бороться, пока мы не сделаем последний вздох…
…На следующий день Серёга не пришёл, не пришёл он и через день. А через два месяца наш бар сгорел. Может, из-за дряхлой проводки, которая в этом доме по правде была ни к чёрту, может постарались конкуренты, сейчас уже никто не скажет. Брат получил неплохую страховку, удачно вложил деньги и открыл бизнес по ремонту бытовой технике. Технику я всегда любил и неплохо в ней разбирался, и через некоторое время освоил все тонкости.
Как-то раз по зиме, в довольно приятный снежный день, я шёл с работы к метро, и мне показалось, что я вижу Серёгу. Уж очень на него походил косматый мужик в драной телогрейке, копавшийся в урне около станции. Рядом с ним стояла огромная сумка, из которой торчали алюминиевые банки. Вроде похож, только исхудал сильно. Я хотел подойти чуть ближе, чтобы получше его рассмотреть, как вдруг он тоже повернулся ко мне, вжал голову в плечи, схватил свою кладь и быстрым шагом засеменил прочь.
Едва ли он узнал меня. Может, подумал, что я охранник, мент или бандит, который хочет с ним разобраться, или просто человек, который желает прогнать его взашей. Может, это вовсе и не был Серёга, просто какой-нибудь местный забулдыга, который давно околачивался тут.
Почему я подумал в тот момент о нём? Я посмотрел вокруг. Огромные хлопья снег, кружась и танцуя в свете фар падали на гудящие машины, стоящие в пробке. Снегопад заметал дорогу, задерживаю сумасшедшую ртутную жизнь большого города, города, где человеку, иногда, не с кем бывает поговорить.
«Да, трудно нынче найти хорошего собеседника, который понял бы тебя так, как бы ты хотел», - непонятно зачем вслух произнёс я и осторожно начал спускаться в метро по скользким ступенькам.