День 19 августа 1991 года начался для меня в приемном отделении 2-й Клинической инфекционной больницы, что на Соколиной горе в Москве, где я работал санитаром. Я помню, как зашел в «узельную». Это такая комната, где хранится сдаваемая поступающими больными одежда до их выписки. Там работал плохонький, черно-белый телевизор, по которому показывали пресс-конференцию членов ГКЧП. По тому, что я услышал, понял, что игры с демократией закончились, толком не успев начаться. Взволновало меня это как-то? Нисколько. Мне был 21 год. Я был влюблен в мою будущую жену. Я был творчески настроенный ребенок. Жизнь была прекрасной и удивительной. Самое главное, и я это понимал, все только начиналось и все было впереди. Какие-то кувыркания в высших эшелонах власти не могли изменить этого положения вещей. Поэтому я продолжал работать, развозить новоприбывших инфицированных по разным корпусам больницы, занимавшей добротный квартал старого столичного района.
Работа санитара начинается утром и заканчивается утром следующего дня. На ставку нужно было отдежурить 6 суток, но это был «моветон». Вся молодежь, а санитарская группа в основном состояла из моих ровесников, предпочитала работать «на полторы». 9 дежурств. Однако у нас была возможность определенного люфта, который продлевал наши перерывы между дежурствами. Мы могли работать двое, а некоторые шальные соглашались и на трое суток подряд. Такие сдвоенные сутки и пришлись у меня на 19-20 августа 1991 года. Тем более 20-го вместе со мной работала в лаборатории моя будущая жена, в которую я был влюблен. Никаких особых источников информации, кроме того плохонького телевизора в «узельной» у нас не было, поэтому, что там происходило в городе, мы могли узнать только от привозящих новых больных бригад скорой помощи.
Говорили разное. Говорили про общее волнение. Даже про военную технику на улицах. Я не очень слушал и не очень верил. В вечеру 20-го к нам приехали наши друзья. Надо сказать, при всей строгости эпид. режима инфекционной больницы мы, санитары, имели возможность его нарушать, принимая гостей в специально выделенной для нас комнате. В этот раз гости наши были не на шутку возбуждены и наперебой рассказывали о том, что творилось у Белого дома и вообще в Москве. Как молодой человек о двадцати одном годе, я немного позавидовал им и их возможности поучаствовать в каком-то нереальном движе, сути которого я тогда не понимал вовсе. Но, горящие глаза моих товарищей, принесших новости с передовой, внушали уважение и нескрываемую зависть. У меня даже возникла мысль следующим утром, сразу после дежурства отправится в самый эпицентр событий.
Конечно, никуда я не поехал, потому что взялся провожать свою будущую супругу, будущую мать наших двоих детей и на сегодняшний день бабушку наших четырех внуков. По дороге мы вдрызг разругались, как обычно, по какому-то незначительному поводу. Но, накал страстей был такой, что пришлось выйти из электрички, шедшей до подмосковного Домодедова, где она жила. Не просто выйти, но и в дребезги разбить банку из-под съеденного на дежурстве обеда. После чего мы помирились, долго гуляли в районе Чертанова, как-то мимодумно забрались на чердак одного из домов вдоль Варшавского шоссе и ничтоже сумняшеся занялись сексом.
И все-таки я попал в тот день в центр Москвы. Видел танки и БТРы на Садовом кольце. Но, больше всего на меня произвел впечатление перекрытый «Калининский проспект» (нынче «Новый Арбат»), по которому, как по «Красной площади» бродили разнообразные зеваки. Страшно не было, потому что все основные события случились прошедшей ночью, принесшей три трупа. Об этом было уже известно. Побродив немного в том районе, удовлетворенный, я отправился домой. Потому что завтра предстояло новое дежурство в больнице. Я снова работал. Снова вечером приехали друзья с новостями. Что-то рассказывали про Горбачева, про Ельцина, про то, что Коммунистическую партию, скорее всего, запретят. Что-то еще…
А меня больше всего волновало то, что за месяц до этих событий, я хитростью попытался заманить свою будущую жену в ЗАГС, чтобы мы подали с ней «свадебное заявление». Хитрость не сработала… ЗАГС именно в этот день был закрыт и это меня сильно обломало. Обломало до полного отчаяния. И именно этот облом и отчаяние волновали меня тогда больше, нежели все ГКЧП в полном составе, с присовокупленными Горбачевым и Ельциным, а также всей Коммунистической партией Советского Союза. Про дальнейшее развитие тогдашних политических событий вы ведь и сами теперь все лучше меня все знаете. А мы, спустя какое-то время, все-таки сходили в ЗАГС. Без всяких хитростей. Подали заявление. и 22 ноября сыграли свадьбу. А через две недели было подписано эпохальное Беловежское соглашение, после которого великий Советский Союз перестал существовать. А наша семья просуществовала еще 15 с половиной лет и тоже распалась. Правда, оставив после себя двух детей, а после и четырех внуков, которых мы теперь с моей бывшей женой попеременно растим и воспитываем, помогая детям.
