Пушкин, как известно, наше всё. Сами того не сознавая, мы говорим, пишем и шутим по-пушкински. Просто, по-хулигански и беспощадно. Пушкин бы дичайше угорел, узнав, в какой окаменевший идол школьных учительниц он превратился. Хулиган, матершинник, постоянно готовый нажить себе неприятностей, но не упустить шанс потроллить чванливого собеседника.
В простых и лёгких текстах Пушкина неизбежно открываются такие глубины, раскапывать которые раз за разом продолжают исследователи в каждом веке: Набоков уже подступался, подступался и Лотман. А вот и попытка нового века!
Александр Минкин (личность, безусловно, спорная), театральный критик, переквалифицировавшийся в политического журналиста, перечитывает вместе с нами Евгения Онегина. Помимо, собственно, разбора ткани поэмы, текст неизбежно петляет то в подробности жизни Пушкина в Михайловском, то в разбор Бориса Годунова — что впрочем обосновано и предсказуемо, если хочется понять и поймать все полутона и полунамёки, прятать которые Пушкин был такой мастер.
Задротски копаться вместе с Минкиным в нюансах и деталях произведения, считать, сколько километров пробежала Татьяна к скамейке с Онегиным и как она была одета с утра, доставляет мне немыслимое удовольствие. И всё бы хорошо, да вот только во вселенной Минкина, все женщины — непроходимые дуры и ханжи, это сквозите в каждом абзаце и чтение книги такой подоходный усложняет раза в четыре.
— Да, мадам, вы поняли правильно: этот чистый лист на годится у вас, в глубине вашей личности; но выбрать кого-то одного из тех, кто к вам туда стремится, вы не можете, ибо выбор осуществляется мозгами. — Нет, мадам, вы не дура, просто тот выбор, о котором здесь случайно зашла речь, происходит не в голове, извините...
Фу и буээ вам, Александр Викторович! И всё же, наверное я готова простить такие пассажи за живой неподдельный интерес к предмету. Редко встретишь столь же горящее отношение к тексту трёхсотлетней давности. Минкин спорит, хохочет, раздумывает и грустит над текстом также, как если бы это была актуалочка последний лет. А таким — невольно заражаешься. И идёшь перечитывать Пушкина. As always.