К какому духовному единению стремится элита России?
Введение, Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11
Роззаковско-Брауновский крайний эгоцентрический персонализм агрессивных потребителей вытесняет из сознания современников проблему соотнесения себя с принадлежностью к какой-либо социальной общности. Но те, кто под перестроечными лозунгами «демократизации», «гласности» и «ускорения» запускали процессы социальной дезорганизации, измеряли эти процессы не столько через психическое самочувствие индивидов, сколько критериями распада социальных структур.
Не каждый постсоветский маргинал, выпавший из социальных структур, знает, что для обозначения хаотичной массы таких, как он, уже заранее был выработан термин «прекариат». В социологическом плане возрастание с каждым годом доли прекариата в обществе — фундаментальное отличие 2021 г. от 1991 г.
Боги прекариата
Массы маргиналов объединены общим признаком: социальная неустроенность. Она, по словам Гая Стэндинга, профессора Лондонского университета и бывшего сотрудника Международной организации труда, на уровне самосознания маргиналов характеризуется недовольством, утратой ориентиров, беспокойством и отчуждением. Именно Стендинг 10 лет назад в своем исследовании «The Precariat» (на русском языке — «Прекариат: новый опасный класс») обобщил данные о стремительном возрастании в экономике людей с частичной занятостью в производственных процессах, более того — имеющих часто случайные заработки. Он изложил свое представление о том, как пополняется эта масса социально неустроенных.
Термин прекариат (prekariat) и до 2011 г. использовался для обозначения неустойчивой, ненадежной занятости работников. Но фундаментальное значение ему придал именно Стэндинг, который обосновал, что прекариат — это абсолютно новый социальный класс, имеющий свои долю при распределении «добавленной стоимости» и способ ее получения, а также свои общие свойства самосознания.
Стэндинг и откликнувшиеся на его книгу исследователи выделяют в составе прекариата две части по возрастным характеристикам и механизму пополнения рядов прекариата. Старшее поколение — это часто опытные и квалифицированные люди, выпавшие из социальных структур и перешедшие в режим фрагментарной и временной занятости. Особенно масштабно это явление присуще «сельской местности», в которой миллионы селян, если бы они были возвращены в систематический производственный труд, резко приблизили бы Россию к решению поставленной 18 лет назад задачи удвоения валового внутреннего продукта.
Старшее поколение «прекариата» менее протестно настроено, чем молодежь, которая попадает в прекариат не путем выпадения из социальных структур, а в результате невозможности или нежелания к ним присоединиться. Мотивы такого нежелания частично раскрыты в предшествующей части статьи в порядке описания психических процессов в сознании детей «общества потребления». Невысокие доходы молодежного прекариата, к сожалению, не позволяют ему планировать свою жизнь, обзаводиться семьей и детьми, но это не помогает понять все мировоззренческие аксиомы молодежного прекариата, в том числе в метафизических аспектах, обозначенных в предыдущей части статьи.
Здесь хочется напомнить, что «Томская НЕДЕЛЯ» два года назад публиковала результаты социологического исследования АКСИО о восприятии российским обществом «пенсионной реформы», в том числе данные, что молодежь существенно, более, чем среднее и старшее поколения, привержена рыночно-либеральным ценностям. В предшествующих частях статьи эта иррациональная по своим характеристикам приверженность характеризовалась «религиозной». Ее словесное оформление молодежь совершает мемами, то есть словами, не имеющими выработанного и критически усвоенного рационального значения, но имеющими эмоциональную направленность. Мемы эти попали в наш язык опосредованно из западной социологии труда, согласно которой «…новая техническая и информационная реальность влечет за собой коренное изменение всех ключевых понятий индустриальной социологии, таких как «нормальный рабочий день», «трудящийся» и даже «предприятие». Вместо них выдвигается понятие «флексибильность» (гибкость) социально-трудовых отношений, подразумевающая… гибкость в организации рабочего времени и политике занятости» (Сергей Дружилов, СО РАН). То есть — наукообразный шум, а не научная терминология.
Молодежь понимает, что общество относится к ней как к товару, но воспринимает такое отношение как должное. При этом на индивидуальном уровне часто понимает, что обрести удовлетворительные товарные качества ей не удастся. Молодежь прекариата осознает, что никогда не сможет выбраться из состояния прекариата, что делает ее питательной почвой для социальной напряженности в обществе. С учетом того, что структура прекариата быстро меняется в сторону увеличения доли молодых, то и внимание организаторов «оранжевых» провокаций обращено именно на нее. Вот для чего ведутся исследования маргиналов «на русском материале».
Вглядеться в прекариат неблагополучного российского «общества потребления» (общества ням-ням) есть смысл не только в преддверии 1 мая, но и в контексте следующей за ним православной Пасхи. Хочется, насколько позволяет газетный формат, показать религиозный тип сознания прекариата, когда человек, вопреки чувству обреченности, не ищет путей к преодолению социальных причин переживаемой обреченности, а смиренно принимает ее. Забавно, но это проявляется и в том, что «оранжевые» политтехнологи не могут пробудить основную массу молодежного прекариата к протестной уличной активности, в которую вовлечено только меньшинство. Пока меньшинство. Причина — инфантильность, природу которой показал Ю. Н. Давыдов (см. предыдущий номер «Томской НЕДЕЛИ»).
У читателей разный уровень философской и религиоведческой подготовки, поэтому встает задача выразить максимально просто сущность философской категории «отчуждение» и религиозности. Тот же Давыдов подчеркивал, что 50 лет назад «отчуждение» было самой популярной философской категорией у западной молодежи. Через 30 лет после погружения России в криминальный капитализм, эта же категория используется «продвинутой» российской молодежью для описания своего мирочувствования, но для подавляющей части наших соотечественников использование этой категории не свойственно. Но, даже если в словесном наборе молодежи нет слова «отчуждение», это не значит, что ее массы не вовлечены в явление, обозначаемое этим словом.
Отчуждение — это противоестественное состояние человека, в котором он оказывается оторванным от того, что является главной характеристикой человека. Эта характеристика состоит в том, что род человеческий отличается от иных живых существ тем, что своим интеллектуальным усилием человек может вырабатывать программы и алгоритмы построения своего будущего.
Это упрощение и сокращение, но оно соответствует тому, как Маркс использовал объяснительную способность категории «отчуждение», чтобы охарактеризовать, что капитализм отрывает человека от своей родовой сущности, превращает его из субъекта деятельности в объект, над которым совершаются манипуляции. Маркс указывал: при капитализме человек вступает в социальные связи, тип и содержание которых он не определяет своим волевым усилием, а его способность к труду становится товаром. Нежелание быть товаром, тоска по «человеческому существованию» выталкивают в асоциальные диссидентские формы быта не только молодежь, о чем говорилось в предшествующей части статьи.
Метафизическим основанием такого мирочувствования является восприятие современниками «стихии рыночных отношений» как неподвластной человеческому контролю силе природы. То есть таким же образом, как природа воспринималась первобытным сознанием. Эта форма сознания, более «допотопная», чем ветхозаветный культ «золотого тельца». По удачному названию, данному философом Владимиром Соловьевым, она является «смутным пандемонизмом». Говоря словами Энгельса, в такой религиозности в головах людей отражаются те внешние силы, которые господствуют над ними в их повседневной жизни.
Выдающийся советский историк и этнолог Сергей Александрович Токарев отмечал, что в более поздних, так называемых классовых и социальных религиях, всегда была почва для сект, отражавших интересы соответствующих социальных групп. Но с начала перестройки по настоящее время не только в христианстве и исламе повылазили секты, никак не связанные с такими социальными интересами, но вне «классических» религий появились новые религиозные движения (НРД), бытование которых невозможно при элементарной грамотности и образованности: поклонники «Велесовой книги», родноверы, поклонники некой Анастасии и т.п.
Объем финансов на пропаганду НРД вышел за рациональные рамки: тиражи книг многократно превышают читательский спрос, а во всех книжных магазинах открыты обширные разделы изотерики, нафаршированные литературой о НРД. Регулярный мониторинг этих публикаций выявляет искусственность процесса продвижения НРД, при этом в нем усматривается планомерность: типология субкультур учтена — для каждого варианта сознания предложена своя концепция первобытного религиозного типа. То есть тематика литературы о НРД (пересекающейся с психологической и исторической псевдонаучной литературой) отражают классификацию, которую выявил Токарев в многообразии первобытных форм религии: ведовство, знахарство, эротические обряды и культы, шаманизм, культ тайных союзов, культ вождей, аграрные культы и т.д.
На уровне повседневных наблюдений приходится фиксировать, что если не по содержанию, то по структуре и типу мирочувствования наше общество все более спихивают в темную архаику. Тревожит, что откат сознания в допотопные структуры уже был явлен ранее как значимый момент крушения цивилизованного общества. Наилучшим образом его описал французский историк Гастон Буасье. Описывая трансформации в сознании древних римлян в период от Цицерона (106–43 гг. до н. э.) до Марка Аврелия (121–180 гг. н. э.) он резюмирует: «Перейди читатель прямо от изучения переписки Цицерона к переписке Марка Аврелия, он очутился бы в новом мире. В какие-нибудь два века римское общество изменилось до основания; но из всех пережитых им изменений самое замечательное и самое неожиданное было то, что оно от неверия перешло к набожности».
Читатель, Буасье фиксирует не переход от «язычества» к христианской набожности. Отнюдь. Он фиксирует переход от светского сознания, породившего древнеримское право, к масштабному возврату оргиастических культов божеств, более древних, чем «олимпийские» боги Древней Греции. Возврат к культам, перед кровавостью которых гладиаторские бои — невинная детская забава. Увы, но сам способ смыслообразования высказываний (неоправданное использование возвратной формы глагола, например, «цены увеличиваются», а не «цены увеличивают»; неоправданная подмена местоимениями конкретных имен и названий и т. д.), демонстрирует, что мирочувствование наших современников подразумевает: социальными явлениями правят демонические силы, неподвластные человеку. Так оформляет психику отчуждение.
Если использовать слово «отчуждение» как категорию, то надо помнить, что такое категория, чем она отличается от понятия, термина и простого слова. Категория обозначает предельное обобщение, отражающее наиболее существенные свойства познания (описания, объяснения) действительности через возможность сопоставления двух «противостоящих» категорий. Например: выше — ниже; прогресс — регресс; напряженность — расслабленность. Встает вопрос, а что противостоит категории «отчуждение»?
Теми, кто отчетливо и критериально распознавал распад социальных советских структур, сопровождающихся распадом рационального языка, кто понимал сущность этого рукотворного процесса, еще в 1991 г. нашему обществу было предложено вспомнить про «соборность», которую можно было бы использовать как категорию, противостоящую «отчуждению». Предложили это члены межрегионального клуба «Постперестройка», сложившегося вокруг авторов книги «Постперестройка», опубликованной в 1990 г., в которой давалось философское, социологическое и фактологическое осмысление массового сознания нашего общества и его мрачных перспектив. Среди авторов этой книги были и упомянутые ранее в настоящей статье аналитики литовских событий — Сергей Кургинян и Владимир Овчинский.
В период с 1991 г. по начало 1993 г. члены клуба «Постперестройка» попытались остановить лавинообразную деградацию общества своими обращениями к лидерам множества политических течений, чьи «идеологии» были наскоро сверстаны в ситуативных спекулятивных политических целях. Все эти политические течения были оформлены невнятно не только идеологически, но и организационно. Но, увы, других адресатов для обращения в обществе просто не просматривалось. Языковые средства этого обращения также приходилось адаптировать под состояние сознания членов и лидеров наличествующих политических течений. Так как слово «соборность» имеет многовековую традицию использования в политической и религиозной мысли России, то была предпринята попытка использования таких слов, которые сопутствовали осмыслению соборности в прошлом. Например, в условиях дискредитации в массовом сознании классового подхода, была попытка вернуть в оборот слово «сословия» и т. д. Все было подчинено главной цели: остановить распад государства.
Со стороны «прорабов перестройки» и сложившейся ко второй половине 1991 г. «ельциновской клики» реакция на обращения последовала. Мы отдельно будем разбирать события «августовского путча ГКЧП 1991 года», но, забегая вперед, обратимся к воспоминаниям участников тех событий. После подавления ГКЧП и ареста поддержавшего его главы КГБ Владимира Крючкова стол его рабочего кабинета оказался пуст, но те, кто производил арест, оставили посередине стола одиноко лежащую книгу «Постперестройка». Обозначили, что понимают, в тонкую игру какого масштаба они играют.
Попытка пробиться к сознанию лидеров политических сил и предложить им такие правила политической войны, в которых сохранение России должно быть высшим приоритетом, не дала результатов. Неспособность политических лидеров отстраниться от текущих политических дрязг, их неспособность прекратить политически опираться на мещанство и неспособность к обобщенным оценкам последствий перестройки блокировали конструктивную работу. В апреле 1993 г. клуб «Постперестройка» опубликовал свое последнее концептуальное обращение, именуемое «Поле ответного действия». Но никто из политических структур не рискнул его поддержать, так как лишился бы поддержки мещански настроенных масс, в чьем сознании уже доминировал «смутный пандемонизм». В условиях полного отказа элиты от «соборности» клуб «Постперестройка» объявил о завершении своей деятельности.
Отметим, что клуб «Постперестройка» не покушался подобно Роззаку на весь рационализм Нового времени, но предлагал настороженно отнестись к трансформации рационализма в позитивизм — философское течение, укоренившееся в сознании западного и российского общества со второй половины XIX в. Фактически позитивизм был отказом от любого обобщенного философского осмысления мира, то есть был разрывом с вековыми традициями религиозной мысли. Позитивизм провозглашал единственным источником знания эмпирические исследования в рамках отдельных наук.
Соборность — свободное духовное единение людей, как в церковной жизни, так и в мирской жизни, использовалось в восточном христианстве с древних времен. С середины XIX в. в противовес позитивизму это понятие оказалось в центре русской религиозной философии. Термин не имеет аналогов в других языках. Во всех своих течениях Русская православная церковь крайне положительно относилась к концепции соборности. Казалось бы, именно церковь с ее чутким восприятием прихожан и мирян должна была обратиться к идеям соборности, построить на них свою социальную доктрину. Но в 1993 г. произошло нечто иное.
В 1993 г. разная направленность идеологии клуба «Постперестройка» и идеологии РПЦ проявились на дискуссионных площадках в Греции, при этом значимым фактором было то, что обе эти идеологии представляли на международной арене политики коммунистической ориентации. И здесь в теме появляется малоизвестный томский аспект, имеющий значение до настоящего дня.
Многие еще помнят, что первым секретарем Томского областного комитета КПСС в разгар перестройки с 1986 г. по 1990 г. был Виктор Ильич Зоркальцев, мемориальная доска которому установлена на одном из корпусов ТГАСУ.
С момента создания КПРФ в феврале 1993 г. он был членом ее Центрального комитета, а ранее был членом руководящих органов иных коммунистических партий, в том числе в «томский» период членом ЦК КПСС. Именно Зоркальцев представлял в Конституционном суде интересы коммунистов в ответ на попытку Ельцина запретить коммунистические партии, но нам важна иная, малоизвестная сторона деятельности Виктора Ильича, который в 1993 г. представлял Томскую область в Верховном совете РСФСР. Для людей, не знавших Зоркальцева близко, было удивительно, что именно он летом 1993 г. возглавлял российскую делегацию в Греции на конференции «Православие в новой европейской реальности», на которой было принято решение о создании Европейской Межпарламентской Ассамблеи православия, которая после расширения деятельности за пределы Европы стала называться Межпарламентской Ассамблеей православия (МАП).
Официально организация зарегистрирована в Греции в 1994 г., когда Зоркальцев, возглавивший МАП, уже был депутатом от КПРФ в Госдуме «новой» России. Именно он возглавлял МАП до 2004 г., пока был председателем Комитета Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций (1994–2003 гг.). В состав МАП вошли парламентарии 23 стран, первоначально, в основном, это были представители левых сил. В конференциях МАП принимали участие делегаты еще 20 стран.
В 2003 г. Зоркальцев опубликовал двухтомную книгу «Духовное единение» о деятельности МАП, в которой раскрыл мотивы создания МАП и принципы ее позиционирования на международной религиозно-политической арене.
Казалось бы, Зоркальцев констатирует, что гармония народов и религий России — это защитный экран против «тлетворного воздействия западного прозелитизма и либерализма», а также заявляет, что враги России понимают, что «без разрушения этого сакрального, внутреннего состояния российской души Россию не победить». Но в первом же разделе книги он излагает следующую парадигму, которую можно выразить в тезисах:
— не англосаксы, а скандинавы прародители парламентаризма, его основа — территориальная община — сложилась первоначально у германских племен Скандинавии, откуда на Русь пришли варяги, которые принесли нам христианство;
— парламент в Швеции появился раньше, чем в Англии, в которой парламентаризм стал развиваться после завоевания норманнами (скандинавами);
— православные священники на Руси всегда сопротивлялись подавлению общинной жизни со стороны административно-централизованной системы византийского типа, которую начали насаждать с времен Ярослава Мудрого;
— церковь активно поддержала создание Государственной Думы в начале ХХ в. и активно участвовала в ее работе;
— светское государство с парламентской системой правления больше способствует церкви, чем «абсолютная форма правления»;
— православие демократично по своему содержанию и организации, оно «…активно участвует в формировании Объединенной Европы…».
Дальше — больше, во втором разделе книги Зоркальцев настаивает: «православные народы могут и должны интегрироваться в единую Европу». Вот так и заявляется: должны. Эта установка воспроизводится в книге Зоркальцева и в документах МАП многократно. В контексте приведенных ранее в цикле статей данных, что высшей мировоззренческой установкой политической элиты страны является вхождение России в Запад, в дни 1 мая и Пасхи у не вполне утратившего разум прекариата есть, над чем подумать.
Азамат Уалиев