Эта статья была написана после экспедиции с первопрохождением по Тянь-Шаню в 1959 году под руководством Ивана Бирюкова.
Фрагменты статьи были опубликованы в журналах «Юный натуралист» (1992-3 г г.) и «Охота» (2005 г, №5)
Леонид Александрович Китаев-Смык – заслуженный испытатель космической техники, известный учёный-психолог, более шестидесяти лет занимается проблемами медицинского, психологического, социального и военного стресса, академик Всемирной экологической академии. Участник многих опасных экспедиций, занимался альпинизмом, парашютным и другими экстремальными видами спорта.
Наша экспедиция, поднимаясь всё выше в горы, шла к центру высокогорного Тянь-Шаня. В заоблачных горах нас ждали вечные льды и снега. Может быть, там скрывается загадочный снежный человек. Увидеть его – одна из наших целей. За спинами у нас – рюкзаки и охотничьи ружья для обеспечения пропитания, да и на всякий случай, в неизвестных краях всякое может случиться.
Часть грузов несут шесть невысоких мохнатых гнедых лошадок, очень выносливых, сообразительных. И один вороной конь, сильный и добродушный.
Было ещё рано, но солнце уже палило сквозь разряженный на большой высоте воздух, как гигантская кварцевая лампа в огромном физиотерапевтическом кабинете. Долгий подъём закончился, и мы вышли на скалистый гребень – Чи-Чар. Раскрылась широкая долина. Далеко внизу, слева направо протекала река Кызыл-Копчигай, казавшаяся отсюда извилистой серебряной проволокой. В сверкающей пене она неслась по камням, и её рёв слышался даже здесь, в вышине. За рекой в синей дымке вздымался гигантской стеной горный хребет Как-Шаал-Тоо. Он очень высок. В тёмно-лазурное небо упираются его вершины – «пятитысячники». По этому хребту проходит граница СССР с Китаем (теперь между Киргизией и Китаем). На хребте – перевал Май-Бас. Есть легенда, что на нём убили контрабандиста по прозвищу «Масляная голова» («Май-Бас» по-тюркски).
Здешние места были значимые для меня потому, что через этот перевал ещё в начале 20-х годов прошлого столетия перешёл мой отец со своим помощником, спасаясь после разгрома нашего посольства в Кабуле (Это было первое советское посольство в те времена). Отец был советником нашего посла в Афганистане Сорокина и резидентом нашей военной разведки. Через свою афганскую агентуру отцу удалось узнать о подготовке разгрома посольства (любимое занятие англичан?). Все наши дипломаты спаслись, незаметно покинув здание ночью. Отец со своим помощником и четырьмя лошадьми, чтобы обмануть преследователей той же ночью поскакали в другую сторону, в Китай, чтобы увлечь за собой преследователей. Потом, уже поднявшись через Май-Бас, прошли в нашу страну. Кое-что об этом есть в кинофильме «Миссия в Кабуле».
Чудесное спасение
У нас из-под ног спускалась широченная горная складка. Её, поросшие чахлой травой, каменистые склоны, круто сходясь, не смыкались: между ними была глубокая трещина шириной с улицу средних размеров. По таким, уходящим вниз трещинам (их называют кулуарами) весной несутся талые воды со склонов. Летом они сухие, по ним громыхают камни, сорвавшиеся со скалистых вершин. Понятно, что из-за этого по кулуару спускаться нельзя. Мы пошли по еле заметной тропе, змеящейся по правому склону громадной складки.
Главная опасность заключалась в том, что, поскользнувшись и не удержавшись на крутизне можно было скатиться в кулуар и разбиться. Идём, постепенно спускаясь. Вдруг снизу по цепочке передают: «Лошадь не слушается! Срочно доктора!».
Доктором был я. Среди нас пока нет больных, поэтому мне поручено следить за «здоровьем» лошадей, а попросту говоря, помогать двум киргизам-проводникам, хозяевам нашего маленького табуна. Вторым «лошадником» был Коля Тишин, самый молодой из нас. Наше назначение начальник экспедиции Ваня Бирюков обосновал так: «Вас лошади любят!». Ещё и потому, что я совсем молодым жил в Казахстане и работал с лошадьми.
Мы с Колей уже успели познакомиться со всеми лошадьми, узнать особенности характера каждой. Поэтому я ничуть не удивился, когда меня позвали. Отдав кому-то повод своей лошади, спускаюсь вдоль остановившегося на склоне каравана. Виновником остановки оказался вороной конь. Вьюки у него съехали со спины на плечи. Снять их было невозможно, потому что на крутизне их не удалось бы удержать. Они покатились бы вниз в кулуар, разбились бы и пропали. Беда в том, что аркан (волосяная веревка), которым крепились упряжь и вьюки сзади к коню, оказался у него под хвостом и протёр кожу. При каждом шаге животное испытывало боль. Конь храпел, пена стекала с губ, глаза потускнели, ввалились, и, казалось, ничего не видели из-за страданий.
Я взял коня под уздцы, потянул. Коню было больно идти, переступая с ноги на ногу, и он скакнул, как в галопе, остановился и закачался, с трудом удерживая равновесие. Представляете, как это опасно на крутом склоне над пропастью! И всё же мы решили потихоньку свести коня вниз. Крепко держу поводья у самых его губ. Юра Гранильщиков, высоченный, сам как конь, двумя руками ухватился за конский хвост. Мы не даём вороному скакать, заставляем шагами спускаться наискосок к склону. Если время от времени конь храпит и делает скачок, то мы с Юрой, спереди и сзади изо всех сил останавливаем его и, прижимая боком к склону, не даём отклониться в опасную сторону.
Вдруг чувствую, как сильно сотрясается всё моё тело. Лечу, не успеваю удивиться, почему мои ноги находятся над головой. Оказывается, конь, не выдержав боли, сделал сильный скачок. Его хвост выскользнул у Юры из рук, в прыжке сбив меня передними ногами, конь, перелетев через меня (к моему большому счастью), упал и на брюхе заскользил по склону вниз к пропасти. Судорожно держусь за повод, съезжая вслед за конём. Слышу чей-то крик:
- Брось повод! Брось повод!
Моё сознание отказывается признать, что произойдет, если мы доскользим до края, поэтому держусь за повод что есть сил. Из-за жары я без куртки, и рубашка не может защитить от острых камней. Но это я заметил потом.
Юра прыжками догоняет нас, хватается вместе со мной за повод. Упирается тяжёлыми горными ботинками в каменистый склон. Чувствуем, что соскальзывание лошади удалось остановить. Оставив своих лошадей, к нам на помощь спешат другие ребята. И тут …на затылке коня лопается ремень уздечки! Конь опрокидывается и катится кувырком …Ещё секунда – он скрывается в кулуаре.
Все замерли, окаменели. Только киргиз-проводник Колувай жалобно причитает почему-то детским голосом:
- Ай-ба-яй, пропала лошадь. Ай-ба-яй, пропала лошадь.
Над обрывом, где только что исчез конь, взметнулся, закудрявился зыбкий столб пыли, как дым, выдохнутый беззубым, бездонным ртом пропасти. Над нею, напрягая крылья, быстро скользит большая птица, как нож, брошенный опытной рукой. Её уверенный полёт освобождает сжатую во мне пружину нервного напряжения. Душевный паралич исчез также внезапно, как возник.
«Она видит, что стало с лошадью! И я должен увидеть!» - пронеслось в голове. Нахожусь ближе всех к краю кулуара и первым добираюсь до него, ложусь на живот, подтягиваюсь, заглядываю в темнеющую бездну … И!... вижу глаза! – Огромные, чёрные, влажные, с ужасом глядящие на меня. Горячее дыхание, вырываясь из-за оскаленных жёлтых зубов морды дракона, обжигает моё лицо. Кто это? Вздрагиваю от ужаса. Страшный властитель гор, проглотивший жертву? Всё это за какую-то долю секунды.
Мгновения достаточно, чтобы узнать нашего вороного коня. Он жив и, кажется, цел! Чудо?!
Подо мной, метрах в полутора, из отвесной скалы обрыва выдается небольшой скалистый уступ шириной не более метра. На нём лежат сорвавшиеся с коня вьюки. На вьюках, как на табурете, сидит вороной конь. Сидит, как сидят собаки, в позе, не свойственной лошадям, и со страхом смотрит на меня. Конь будто висит над кулуаром, дно которого метрах в двадцати под нами усеяно острыми обломками скал, не докатившимися до реки, рокочущей далеко в стороне. Спускаюсь на соседний уступчик. Подбежавший киргиз подает мне запасную уздечку. Одной рукой держусь за камень, другой, с уздечкой, тянусь к коню. Не могу дотянуться! Но вижу: он сам тянется мордой ко мне. Накидываю на него уздечку. С большим трудом застёгиваю её. Конь встаёт на четыре ноги и со своего уступа осторожно переступает на мой уступчик. Я отхожу на следующий. Так по уступам выбираемся на склон, по которому катились, но ниже места, где несколько минут назад конь скрылся из глаз.
Спускаемся по тропе, ребята достают вьюки. Наш проводник Ашек осматривает коня, цокает языком. А я достаю флакон с синтомициновой эмульсией и обильно смазываю глубокие ссадины на ногах и под брюхом коня. Это первая (но не последняя) ветеринарная процедура в том походе. Смотрю на клочья моей рубахи, кровь на груди подсыхает.
Вороной конь бодрится, то высоко вскидывая голову, то наклоняясь, одобрительно косится на меня, тихо ржёт. Старается выглядеть молодцом? Показывая, что ему всё нипочём? Я тогда поверил ему и, как оказалось впоследствии, ошибся … Не надо было доверять вороному, будто бы вышедшему без потерь из опасной переделки.
Таинственный Чи-Чар. Путь к китайской принцессе
Безмятежно счастливые после чудесного спасения вороного коня сидели мы в тот день за ужином у костра, не замечая ещё одного маленького чуда. Наш караван-баши (главный проводник, голова каравана) Ашек Чурепов, всегда молчаливый, суровый узбек со стальным взглядом чёрных глаз на будто бы выточенном из тёмного дерева лице, в тот вечер превратился в доброго рассказчика таинственных историй.
- Я расскажу вам, - начал он, - почему перевал этот назван Чи-Чар. Когда-то в нашу страну приезжало много купцов из южных стран. Раз привезли они красивую шкатулку, на крышке которой был нарисован портрет удивительной красавицы. Молодой киргиз Батыр купил ту шкатулку. Открыв её, он нашёл в ней перстень – колечко с драгоценным камнем. Примерил его на свой палец. И вдруг увидел, как красавица на шкатулке нежно улыбнулась ему. И в ту же минуту Батыр полюбил её всем своим юным сердцем. Купцы рассказали ему, что на крышке шкатулки - портрет китайской принцессы, и живёт она во дворце, в тенистых садах, вот за теми горами.
Ашек показал рукой в сторону горного хребта Как- Шаал Тоо. И мы все взглянули на далёкую исполинскую чёрную стену, заслонявшую чуть не половину звёздного неба.
- Батыр решил увидеть возлюбленную, - продолжал Ашек. – Оседлал вороного коня и двинулся в путь через горы и реки, вот как мы с вами. Но горные джины, злые и коварные, решили не пустить его, помешать его любви. Они набросали на этом перевале много конского навоза. Конь Батыра, наступив на навоз, поскользнулся, Батыр упал с него, перстень соскочил с пальца и скатился в кулуар, куду падал сегодня наш вороной конь. Долго искал Батыр свой перстень, не нашёл. Поехал без него. В пути ему встретилось много трудного и опасного. Всё преодолел!
Но стража дворца не пустила Батыра к принцессе без перстня. Принцесса не хотела видеть его: перстень был волшебным талисманом. Без него не было бы счастья у Батыра с принцессой. Не вернулся Батыр домой – стыдно было. Уехал в дальние страны. До сих пор ездит, - ищет своё счастье. После него многие смельчаки искали здесь волшебный перстень, никто не нашёл.
- Перевал стали называть Чи-Чар – это значит «конский навоз». Перстень где-то здесь лежит. Вот и сегодня напомнил он нам о себе. Может быть, хотел отомстить вороному коню, из-за которого Батыр уронил перстень. Но увидел, что сегодня другой вороной и пощадил его.
Ашек закончил, и мы все молчали.
Вернувшись из похода, я искал в книгах разгадку тайны этой истории. Расспрашивал знающих людей. Кое-что мне рассказала опытная путешественница по странам Востока, кандидат географических наук Балтис Кармысова:
- Чи-Чар по-хакасски означает - «обрыв, крутизна», по-киргизски – «высокий берег над другим низким», по-якутски – «отмель». А вот по-казахски Чи-Чар, действительно, - «конский навоз». Наверное, в основе этой легенды был реальный случай. Из-за крутизны перевал назвали Чи-Чар – «Обрыв». Киргизы и хакасы рассказывали про Батыра: «Его конь поскользнулся на обрыве, на чи-чаре». Когда эта история дошла до казахов, они по-своему поняли: «… поскользнулся на навозе, на чи-чаре».
Искусственное дыхание коню
Поднимаясь всё выше в горы, мы день за днём привыкали, адаптировались ко всё более разряженному воздуху и к тяжести рюкзаков. Сбрасывая их с плеч на привалах, конечно же, чувствовали облегчение. Но при этом каждый из нас ощущал странное, неприятное состояние: собственное тело казалось без рюкзака неудобным, освобождённые от тяжести плечи невольно тянулись вперёд, ноги уже не давили на землю, казались ватными.
Тот день был пасмурным. «Кварцевую лампу» высокогорного солнца зашторили облака. Идти было не очень трудно. Мы переходили вброд неглубокую, но бурную речку. На том берегу тропа поднималась круто вверх и шла по каменному карнизу вправо, высоко-высоко над рекой. Первые лошади со своими вожатыми уже шли по нему, последние, и я с ними, ждали на этом берегу своей очереди переходить через реку.
Вдруг видим, как одна из лошадей на карнизе поскользнулась задним правым копытом на свежем конском навозе, резко осела, вьюки качнулись назад, и левая задняя нога не устояла. Наш кинооператор Генрих Левин стоит невдалеке от неё. Медленно наводит на лошадь кинокамеру. «Что же он не поможет ей!? Нет! Всё равно не успеет», - проносится у меня в голове. Лошадь упала на живот, вьюки тянули её к пропасти, она скользила туда, цеплялась передними копытами. Страшно было видеть, как её вожатая Надя Бирюкова пыталась отмотать, снять с руки повод, сползая вслед за лошадью. Счастье, что Наде удалось отцепиться от несчастного животного.
Вижу, будто в замедленной съёмке: лошадь с вьюками у спины, падая с карниза, кувыркается несколько раз и скрывается в пенистых волнах. В первые секунды не могу представить, что это на самом деле. Сознание отказывается верить. Кажется, это кадры из страшного фильма. Мы вскакиваем, но помочь уже нельзя. Чувствую тоскливую скованность рук и ног. И будто кто-то говорит во мне: «Не надо! Не надо, чтобы это было на самом деле».
Меня охватывает неприятное муторное чувство. Наверное, то же ощущали четыре дня назад те, которые снизу наблюдали рискованные кувыркания вороного коня.
И вдруг вижу, как на том берегу одна из лошадей, только что начавшая подъём, с трудом карабкаясь по тропе, заваливается набок, а встать и не пытается! Её полусогнутые ноги трагически неподвижны.
Тут уж во мне вспыхивает чувство протеста: «Вторую лошадь надо спасать! Оживить!», - эта мысль, как пружина, подбрасывает меня. Бегу через реку. Она не глубока, но в быстрых струях ноги вязнут, как в глине. Обычно, переходя горную реку, внимательно ощупываю ногами камни на дне, но сейчас моими движениями будто руководит автомат, а все мысли только о лошади.
- Что с ней?! – кричу Коле Тишину, он уже возле неё.
- Не дышит!
На бегу у меня бьются мысли: «Не дышит … только что перестала …искусственное дыхание!? Надо делать искусственное дыхание! Но как?»
Тем временем Коля разрезает подпруги, сбрасывает вьюки. Грудь лошади свободна, но не дышит. Подбегаю и узнаю в лежащем вороного коня. Его глаз открыт, но в нём будто туманное озерцо. Конь без сознания. Лежит на боку. Страшно подходить к его груди между передними и задними ногами. «Если вдруг в судорогах начнут биться огромные копыта …Покалечат меня?».
Упираюсь ладонями в огромную, с лоснящейся шерстью, лошадиную грудь, но сдавить её, чтобы сделать искусственный выдох, не могу. Отчаяние во мне, во рту пересохло. «Что делать? Что делать?! Я всё-таки врач, хотя не ветеринарный», - мысли картинками вспыхивают в моём сознании. И вдруг они, как домино на столе, выстраиваются в ряд. Появляется чёткий план действий.
Делаю два шага назад, короткий разбег и … прыгаю коню на грудь, упираюсь в неё коленями и ладонями. Грудь слегка сжимается. Воздух выдавливается со звуком «кхррра!», затем с сипением входит обратно. Делая эти два шага и прыгая, кричу Коле:
- Тяни его за язык! Шлёпай по носу!
Вы спросите: зачем? Мне вспомнилось, что у людей при глубокой потере сознания язык задвигается в глотку и закупоривает её. «И у лошади это может случиться? На всякий случай надо язык удержать».
И ещё одно соображение: восстановить дыхание помогает раздражение носа, например, нашатырным спиртом. Но его же нет! Эти мгновенные соображения превратились в мои команды Тишину.
- Не могу удержать! Он скользит! – кричит Коля. Мы оба кричим не столько из-за нервного напряжения, сколько стараюсь перекричать шум реки.
- Шапкой держи! – это я Коле.
Он сдергивает с белобрысой головы выгоревшую на солнце панаму и вместе с рукой засовывает её в рот коню. На этот раз язык удержать удается. Другой рукой решительно хлопает по бархатному носу нашего пациента.
Тем временем я успеваю ещё раз отступить на два шага и снова, уже смелее прыгаю коленями на грудь коню. Второй раз – выдох и вдох. Повторяю, так раз десять, через каждые три-четыре секунды. Наконец, вижу, как Коля отскакивает от коня, потому что тот выплёвывает и руку, и панаму, лязгает зубами.
Глаз коня опять стал чёрным, глубоким, веко дёргается, и …конь начинает дышать сам. Поворачивается на живот, сразу пытается встать. Смотрит на нас оторопело, будто ему неловко и стыдно валяться на земле (ведь лошади даже спят стоя!). Часто вздымаются бока. (Очень приятно видеть это.) Неловко встаёт, его всего сотрясает дрожь.
Вокруг молча стоят наши ребята, уверенные что доктор хорошо знал, как оживлять лошадей. Не разуверяю их, а устало говорю:
- Хорошенько разотрите его штормовками.
Ребята, несмотря на моросящий дождь, снимают куртки, энергично растирают ими коня. Кровоснабжение восстанавливается, и он уже не дрожит.
Надо сказать, что погибшего коня ребята вытащили из бурлящей реки, поймали и часть продуктов, которые были у него во вьюках.
После этих печальных событий киргизы-проводники отказались сопровождать нас дальше в горы. Решение было правильным: в этих местах тропы только звериные, не для лошадей. Киргизы пожелали нам удачи и погнали свой маленький табун обратно вниз на горные пастбища. А мы с потяжелевшими рюкзаками пошли дальше вверх. Нас ждал снежно-ледовый перевал, мы точно знали, что на него ещё не ступала нога человека.
Вернувшись с гор, мы спросили у киргизов, неизвестно ли им, как себя чувствует вороной конь.
- Он здоров, - ответили нам, - пасётся в табуне на горных лугах.
Остаётся неясным: отчего вороной потерял сознание и перестал дышать? Отчего у него возникло состояние, близкое к клинической смерти? После первого падения (в кулуаре) у него, вероятно, были небольшие повреждения внутренних органов. Не следовало ни нагружать его, ни гнать дальше в горы, сильное напряжение, когда он, спустя четыре дня, карабкался, поднимаясь на крутой склон (перед потерей сознания), вызвало резкое напряжение у него во всём теле и в животе, подействовавшее ещё как один удар. Реакция была, как у людей после удара «под дых», туда, где солнечное сплетение. От такого удара – не продохнуть. Как раз в этот момент вороной конь увидел страшную картину: его гнедой собрат, сорвавшись со скалы, падал в пропасть. Быть может, трагедия, произошедшая перед взором вороного, стала дополнительным моральным ударом, лишившим его сознания?
Нас многое ждало в этом походе. И высочайший снежный перевал. И падение Вити Лившица в пропасть, остался жив, я зашивал ему кожу на лице. И голод (Сергей Вейцман втихомолку решал – кого первого надо съесть). И воспаление лёгких у Милочки Терещенко (впервые на такой высоте его удалось вылечить, так как у меня был новейший в те времена антибиотик; ведь я работал в Институте фармакологии АМН СССР).
Легенда об эдельвейсе
Это эдельвейсы, которые я сорвал на Тянь-Шане, на высоте 4000 метров 1-го августа 1959-года. Храню их вот уже сколько лет!
В своей замечательной книге «Легенды и мифы о растениях» Мартьянова Людмила Михайловна приводит несколько легенд об эдельвейсе.
«Будто на высоких неприступных скалах живут сказочные красавицы с длинными волосами и когтями, с помощью которых они легко передвигаются по вершинам и камням даже ночью. Эти сказочные существа в женском обличии рассевают и бережно ухаживают за цветами эдельвейса, ревностно сохраняя тайну их существования от людей. Сорванные цветки не вянут, а высушенные – надолго остаются в первозданном виде, сохраняя сказочную красоту. Смельчаков, желающих украсть у красавиц их прекрасные серебряные звезды, они безжалостно сбрасывают в пропасть. И только тем, чьи побуждения сорвать эдельвейс навеяны искренней и преданной любовью к своей единственной, они позволяют это сделать и остаться в живых, даря влюбленным цветок – талисман любви. Говорят, кто сможет дотянуться до эдельвейса – обретет мужество, а удача никогда не покинет его».