Она занесла посылки – их было две – в маленькую неиспользуемую спальню в задней части дома, которая часто служила ей убежищем. Сначала она открыла ту, что поменьше. В ней лежало домашнее платье, которое сшила для нее мать. Легкое, свободное, с тонким кружевом по низу. Она давно таких не носила. Камерон не одобрял такой фасон.
В другой коробке были ее старые вещи, которые она не забрала с собой при переезде: голубая ваза, подаренная Джози ей на шестнадцатилетние; маленькая картина Святой Сесилии, которую она получила в качестве приза в воскресной школе; плетеная корзинка, сделанная дядей Джоном, а в ней стеклянные флакончики с духами, подаренные ее бабушкой; старый песенник с пожелтевшими от старости листами. Мари аккуратно перевернула его страницы. “Сад сна”, “Глаза красавицы”, “В сумраке” — сколько раз она пела каждую из них!
Мари с тоской подумала о своем маленьком пианино, спрятанном в кладовке. Однажды она просила Кэмерона достать его, но он резко ответил, что в доме для него нет места.
На самом дне коробки лежал конверт с письмом и деньгами от родителей. Там же рядом лежал маленький кошелек ракушка. В нем вместе с различными детскими сокровищами, положенными туда давным-давно, она нашла медальон, который ей подарил Роб. Ее добрый друг с внимательными голубыми глазами. Всю осень он работал после занятий в школе до темноты, чтобы заработать денег на покупку этого медальона. Она носила его неделю или две, а потом кто-то подарил ей нитку коралловых бус. Тогда она сняла медальон, убрала в кошелек и вскоре забыла о нем.
Теперь, подрагивающими пальцами с горькой улыбкой она застегнула его у себя на шее.
Интересно, вспоминал ли ее Роб. Ему сейчас должно быть двадцать пять. Она попыталась представить, как он, должно быть, выглядит — в какого мужчину он превратился. Она вспомнила про маленький старый альбом, в котором, кажется была его фотография, сделанная, когда ему было семнадцать, как раз перед тем, как он переехал со своей семьей на Запад.
Когда она наконец нашла фотографию, то с некоторым удивлением уставилась на миловидное молодое лицо, смотревшее на нее. Она и не подозревала, что Роб был красив.
Звук колокольчика к ужину в соседнем доме заставил ее вздрогнуть и нервно посмотреть в окно на темнеющее небо. Мари схватила себя за плечи. Она боялась наступления ночи.
В эту минуту на нее снизошло вдохновение. Почему бы не принести раскладушку в эту маленькую комнату и спать здесь, а не в спальне. Она ненавидела ту огромную комнату в которой ей приходилось проводить каждую ночь. С ее массивной мебелью из орехового дерева, тяжелыми драпировками, темными коврами. Все в ней было старое, все принадлежало прошлому, к которому она не имела никакого отношения. Эти вещи принадлежали Кэмерону, а до него его матери.
В этом доме у Мари не было прав. В нем она не была хозяйкой. Она не могла даже стул переставить из одной комнаты в другую. Кэмерон непременно возвращал его на место. Однажды, в спешке протирая зеркало, Мари поцарапала его. Никогда она не забудет взгляда, когда он заметил это, и тона, с которым он говорил с ней.
Принеся раскладушку и застелив постель, Мари осмотрела комнату. На полу она заметила огромный веер, сделанный из обрывков безвкусных обоев. Подняв, она повесила его на гвоздь над кроватью. Затем рядом, справа от него она прикрепила фотографию, розовощекого ребенка с пучком желтой пшеницы на голом плече. Ей овладел энтузиазм. Мари словно вышла из душной комнаты на улицу и вздохнула свежий воздух. Впервые за долгое время она делала то, что хотела.
Перетащив в шкаф мусор, разбросанный по комнате, она взяла метлу и подмела пол. После принесла свой швейный столик, накрыла его своей самой красивой скатертью и поставила на него старый японский сервиз.
На стены она повесила картины, принесла фотографии родных и расставила их на маленькой полочке в углу. Среди них была фотография Роба.
Когда она закончила, ей стало невообразимо уютно.
Сейчас она поужинает здесь, а потом ляжет спать.
Лежа в кровати, она с раскаянием вспомнила о канарейке, все еще накрытой салфеткой. Она сбежала вниз по лестнице, чтобы забрать ее.
“Бедная маленькая птичка!” — тихо сказала Мари, снимая клетку с крючка, на котором та висела.
“Весь день в темноте! И просто за то, что пела – за то, что чувствовала себя счастливой и показывала это единственным способом, которым умела. Не переживай, птичка. Завтра, и послезавтра, и послезавтра ты будешь петь сколько душе угодно!”
❗ Подписывайтесь
🗯 Комментируйте
❤️ Ставьте лайк