Если вы думаете, что читать мемуары - это дико скучно, то я вас разочарую. Ну, или вы просто читаете мемуары не тех людей.
Довелось мне как-то начать читать переписку А.П. Керн… Ох, как мне было тяжело. Я маялась с ней целую неделю, но не продвинулась более чем на треть. Потому что барышня эта только и делает, что жалуется на жизнь: на мужа, на одиночество, на то, что ей мало пишут подруги, на скуку, на погоду, на дороги, на уездные городки, на соседей… Перечислять можно бесконечно. Единственное, что ее занимает – это некий таинственный офицер, которого она, шифруясь, называет Иммортелем. Как будто никто и так не догадается, что она под этим подразумевает… Смешно, ей-богу.
Впрочем, в защиту Анны Павловны выскажемся, что ее личная переписка явно не была рассчитана на чтение посторонних лиц, и к мемуарам не относится даже формально.
Другое дело – мемуары Императрицы Екатерины II. Впрочем, было бы наивно предполагать, что вела она свои записи чисто в назидание потомкам. Будучи женщиной умной и дальновидной, она никогда не упускала из виду детали своего воцарения на престоле и всю жизнь работала над имиджем, как сказали бы мы сейчас.
И мемуары – тому явное доказательство. Очень ловко и умело Екатерина вытаскивает из памяти эпизоды, которые с одной стороны, играют на руку, подчеркивая ее упорство, трудолюбие и ум (либо же вызывают к ней сочувствие), с другой – делают «черный пиар» ее непутевому мужу.
Держа все это в голове, я готова была делить все прочитанное на два, но не поддаться обаянию этой личности действительно сложно.
«… Сказать правду, я никогда не думала про себя, чтобы я была особенно хороша; но я нравилась, и полагаю, что в этом заключалась моя сила…»
К слову: у меня репринтное издание, с дореволюционным шрифтом. Читать сначала действительно непривычно, но потом втягиваешься и уже не замечаешь еры и яти. А чтение, я скажу, было действительно крайне прелюбопытным.
На первый взгляд кажется, что записки насыщены множеством бытовых деталей, подробностей придворной жизни и хронологически точным перечислением постоянных переездов вслед за Императрицей Елизаветой Петровной, которая предпочитала лето проводить в Москве, зиму – в Петербурге, а оставшееся время – в разъездах по многочисленным монастырям (ибо была необычайно набожной).
Но когда наконец разберешься среди многочисленной свиты (по партиям) и знаменитых знатных фамилий (кто кому и кем приходится и кто против кого «дружит»), то открывается крайне неприглядная изнанка дворцовой жизни. Очень показательно в этом плане «падение» графа Бестужева.
«… представили Императрице, будто влияние графа Бестужева омрачает ее славу в Европе. Императрица приказала в тот же вечер собрать конференцию и позвать на нее Великого Канцлера. Бестужев явился; и в полном собрании конференции его арестовали, лишили должностей, чинов и орденов, хотя решительно никто не мог сообразить, за какую вину постигает такая немилость первого государственного человека…»
А ведь на первых страницах мемуаров он представлен чуть ли не всесильным человеком, «серым кардиналом», который в курсе всего, что происходит за закрытыми дверьми дворцовых комнат.
Екатерине в этом плане повезло: она могла не бояться «наветов» со стороны свиты, но удар пришелся оттуда, откуда она не ожидала – со стороны мужа. Этой непростой ситуации посвящены последние страницы записок – они не были закончены.
Однако давайте по порядку.
Секреты великой княгини
София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская приходилась Петру III троюродной сестрой. Когда их сосватали, они были детьми, обоим было примерно по 16 лет. С этого эпизода как раз и начинаются записки будущей Императрицы.
Свое первое впечатление о своем будущем муже она описывает так:
«Казалось, великий князь был рад приезду моей матери и моему. Мне тогда шел пятнадцатый год. В первые дни он был очень предупредителен ко мне. Уже тогда, в это короткое время, я увидела и поняла, что он мало ценил народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, что не любил своих приближенных и был ребячлив. Я молчала и слушала, и тем приобрела его доверенность. Помню, как между прочим он сказал мне, что ему всего более нравится во мне то, что я его двоюродная сестра, и что по родству он может говорить со мной откровенно; вслед за тем он мне открылся в своей любви к одной из фрейлин императрицы… Я краснела, слушая эти излияния родственного чувства,… но в глубине души не могла надивиться его бесстыдству и совершенному непониманию многих вещей…»
Это было существенное различие с ее собственным образом мыслей. До этого момента она лишь бедная наследница заштатного герцогства в европейской глуши. Открывавшаяся перспектива – ее шанс, который она не намерена была упускать.
«...я приехала в Россию с весьма плохим гардеробом. Много, если у меня было три или четыре платья, между тем, как при Русском дворе переодевались по три раза в день. Все мое белье состояло из дюжины рубашек, и я спала на матушкиных простынях…»
«Наконец Императрица назначила быть свадьбе 21 августа. По мере того, как приближался этот день, меланхолия все более и более овладевала мною. Сердце не предвещало мне счастья; одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души моей было не знаю, что-то такое, ни на минуту не оставлявшее во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русской императрицей...»
Итак, Великая Княгиня. Фигура пока что неизвестная. Будущая мать наследника, что, собственно, от нее только и требовалось.
Елизавета Петровна, опасаясь за власть, приставила к обоим учителей, и держала их на расстоянии от двора. За Екатериной и Петром приглядывали ее люди, которые строго ограничивали их общение, чтобы ни дай бог, ни у кого из них не появилось хоть какое-то влияние.
И если Петра это в принципе устраивало: ему нужно было только, чтобы никто не мешал ему развлекаться, то Екатерина страдала от вынужденной изоляции, усугубленной еще и тем, что стоило ей только привязаться к кому-нибудь из ее свиты, как тот тотчас отправлялся в изгнание.
«В то время я никак не могла объяснить себе, какая была всему этому причина; мне казалось, что тут зло делали даром, по капризу, без малейшей причины и даже без предлога».
Тем не менее, у нее был план, которому она неукоснительно следовала: угодить всем и вся, смягчить окружение и настроить лояльно по отношению к себе.
Это было действительно очень удачное вложение в будущее. И ее позиция была ей тут на руку (хотя она так и не считала): быть наблюдателем, стараться не лезть в сомнительные интриги и учиться.
«Вообще я обращалась со всеми как могла лучше, и старалась приобрести дружбу, или по крайней мере смягчить неприязнь ко мне тех людей, которых я могла подозревать в неблагоприятном к себе расположении. Я не хотела держаться никакой партии, ни во что не вмешивалась, всегда показывала веселый вид, была предупредительна, внимательна и вежлива со всеми. Я показывала великую почтительность матушке, беспредельное послушание императрице, отличную внимательность великому князю, и одним словом всеми средствами старалась снискать любовь публики».
«Больше чем когда либо я старалась снискать расположение всех вообще, больших и малых. Никто не был забыт мной, и я поставила себе правилом думать, что я нуждаюсь во всех, и всячески приобретать общую любовь, в чем и успела».
Ее благополучие зависело от того, сможет она угодить Императрице или нет. Вслед за Елизаветой Петровной она стала набожной, каждое воскресенье посещала службу и говела, как того требовали церковные устои.
И это действительно тот образ, который вырисовывается, когда читаешь мемуары: умной и крайне осторожной женщины, которая понимает, как шатко ее положение при дворе, и любая провинность может быть роковой.
А был ли мальчик?
Отсюда возникает закономерный вопрос: были ли слухи о том, что Павел не сын Петру III, правдой?
Очень интересная ремарка есть в предисловии к моему изданию. Евгений Анисимов пишет, что их автором была сама Екатерина.
«Эти слухи имели упорное хождение в годы правления Екатерины II и нельзя исключить, что с помощью их Екатерина (с началом царствования которой поразительно быстро отправились на тот свет ее наиболее серьезные соперники – виноватый лишь в том, что был ее мужем Петр III и совершенно безвинный Иван Антонович – «железная маска» русского престола) стремилась дескридитировать Павла, чье окружение считало (как и все недовольные режимом Екатерины), что в 1762 году мать узурпировала власть, по праву принадлежавшую ее сыну. Слухи о нескромных признаниях Екатерины относительно истинного происхождения наследника престола ставили под сомнение моральное право Павла претендовать на престол Романовых, к которым, таким образом, он не имел никакого отношения».
Естественно, прямого ответа в записках нет. Однако есть множество весьма занятных хлебных крошек.
Во-первых, прошло девять лет с брака Екатерины и Петра, и, собственно, - где дети? Этот вопрос и задала Императрица своим соглядатаям, на что есть весьма ехидная заметка самой Екатерины:
«Мне же в частности, было поставлено в вину, зачем я постоянно хожу в верховом платье и зачем ездила в Петергоф по-мужски [верхом]. В один из куртагов Императрица сказала Чоглоковой, что от такой езды у меня нет детей… Чоглокова отвечала, что относительно детей тут нет вины, что дети не могут родиться без причины, что хотя Их Императорские Высочества уже с 1745 года живут вместе, но причины до сих пор не было…»
Я порылась в Википедии, и, в общем-то, стало ясно, на что намекает Екатерина. Есть подозрение, что Петр страдал фимозом.
Читаем дальше:
«[Чоглокова] начала хлопотать, чтобы буквально исполнить приказание Императрицы. Прежде всего она вступила в продолжительные переговоры с камердинером В.Князя Брессаном. Сей последний отыскал в Ораниенбауме хорошенькую вдову одного живописца, по фамилии мадам Грот; ее в несколько дней уговорили, обещали ей что-то, потом объяснили, что от нее требуется, и как она должна действовать. Потом Брессану было поручено познакомить Его Императорское Высочество с этой молодой и хорошенькой вдовушкою…. Наконец после многих трудов Чоглокова достигла своей цели, и уверившись, доложила Императрице, что все идет согласно ее воле…»
Тут, что называется, без комментариев. Хотя мне вспомнилась похожая история - между Марией-Антуанеттой и ее мужем Людовиком XVI. Странное совпадение - вплоть до деталей... Ну да ладно. Свечу там все равно никто не держал...
Во-вторых, как умная и осторожная Екатерина, несмотря на кокетливые эпизоды флирта Сергея Салтыкова, могла решиться на измену? Зная, что если что-то всплывет, это поставит жирный такой крест на всех ее усилиях.
В общем, я уже готова была усомниться во всех этих слухах… но… есть довольно интересный эпизод, друзья мои. И к Сергею Салтыкову он не имеет вообще никакого отношения.
«Между тем Чоглокова, по прежнему занятая своими попечениями о престолонаследии, однажды отвела меня в сторону и сказала: Послушайте, я должна поговорить с вами откровенно. Я, разумеется, стала слушать во все уши. Сначала, по обыкновению, она долго рассуждала о своей привязанности к мужу, о своем благоразумии, о том, что нужно и что не нужно для взаимной любви и облегчения супружеских уз; затем стала делать уступки и сказала, что иногда бывают положения, в которых интересы высшей важности обязывают к исключению из правил. Я слушала и не прерывала ее, не понимая, к чему она ведет. Между тем, как я мысленно колебалась, она сказала мне: Вы увидите, как я чистосердечна, и люблю ли я мое отечество; не может быть, чтобы кое-кто вам не нравился; предоставляю вам на выбор С.Салтыкова и Льва Нарышкина; если не ошибаюсь, вы отдадите преимущество последнему. Нет, вовсе нет, закричала я. Ну, если не он, сказала она, так, наверное, С.Салтыков. На это я не возразила ни слова, и она продолжила говорить: вы увидите, что от меня вам не будет помехи…»
Довольно занятно, правда? Могло ли это трактоваться, как «указ сверху»? Может, Елизавета имела основания думать, что Петр не мог иметь детей? Или мог, но решили перестраховаться?
Тогда эти слухи действительно имеют под собой почву. И ситуация уже не кажется такой нелогичной.
Впрочем, давать какие-то трактовки по одному этому эпизоду трудно…
А ведь все могло закончиться по-другому…
Записки обрываются на самом драматическом моменте в жизни Екатерины – решается ее судьба: остаться в России или вернуться домой. Нам это сейчас кажется странным - история не имеет сослагательного наклонения - однако, да, история могла пойти совсем по другому пути.
Двор в тот год вообще лихорадило (1758): заболевает Императрица, ходят нехорошие слухи о ее скорой кончине, а Бестужев начинает свою последнюю шахматную партию и… проигрывает.
Дело в том, что граф прекрасно понимает, что Петр вряд ли станет хорошим правителем, уж больно далеко его мысли витают от российской действительности. Да и прислушиваться к советам он не будет. Ему гораздо ближе родная Голштиния. Поэтому взор канцлера поневоле обращается на великую княгиню.
«Ему очень хорошо была известна умственная слабость этого Государя, рожденного наследником стольких престолов… в личном отношении он, может быть, считал меня единственным существом, на котором, в случае смерти Императрицы, могла быть основана надежда общества. Вследствие таких и подобных размышлений, он составил план, чтобы, как скоро Императрица скончается, В.Князь по праву был объявлен Императором, но чтобы в то же время мне было предоставлено публичное участие в управлении…»
Беда только в том, что Екатерина уже прекрасно осознает на тот момент, что не станет делить трон. Именно поэтому она раз за разом забраковывает каждый проект Бестужева.
Ну, а потом, как я уже писала чуть ранее, Великий Канцлер лишился своей должности. Правда перед этим успел-таки уничтожить все бумаги, чем спас не только Екатерину, но еще пару десятков людей...
Как бы ненароком Екатерина включает интересный эпизод в свои мемуары - она видит на троне только себя:
«Сначала в разбивке сада мне помогал Ораниенбаумский садовник Ламберти, бывший садовником Императрицы в Царском селе, когда она была принцессою. Он занимался предсказаниями и между прочим предсказал Императрице ее восшествие на престол. Он же говорил мне много раз и повторял беспрестанно, что я буду Русскою Императрицей Самодержицею, что я увижу сыновей, внуков и правнуков, и умру в глубокой старости, слишком 80 лет…»
Тем не менее, ситуация в 1759 году складывалась не в ее пользу: Елизавету раздражало растущее влияние Екатерины, а Петр всерьез увлекся Елизаветой Воронцовой, и прямым текстом рассуждал, как бы ему поудобнее избавиться от законной жены.
Екатерина решается на прием, который часто ее спасал (и которому научила ее одна из фрейлин): сыграть на жалости Елизаветы Петровны, т.е. броситься той в ноги и просить о том, чтобы ее отпустили домой. Мол, никому она не нужна, и никто даже не заметит, если она исчезнет.
Было ли это жестом отчаяния? Или за этим скрывался умелый расчет?
Я все же склоняюсь к последнему. Потому что чуть позднее она как бы ненароком оговаривается, что
«я могла быть уверена, что меня не вышлют, потому что меня просили даже не поминать о том».
Записки не раскрывают того, чем закончилась беседа с Императрицей. Впрочем, как мне кажется, продолжения и быть не могло (и, вероятно, зная историю, можно утверждать, что расчет Екатерины оказался верен). Своей цели мемуары достигли: противопоставить Екатерину и Петра III, как две полные противоположности.
«Счастье не так слепо, - пишет Екатерина, - как обыкновенно думают. Часто оно есть следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения».
Иными словами, мемуары – это ее манифест, доказательство этой теории, убеждающий своих читателей в том, что трон она заняла не по случайным обстоятельствам, а благодаря своему уму, дальновидности и упорству.
#екатерина 2 #мемуары и воспоминания #петр 3 #российская императрица #дневник