(Отрывок из рассказа, включенного в сборник)
экзистенциальная сага
ИНТРОДУКЦИЯ
У меня для Вас две новости: плохая и отвратительная. 1-я новость: мнение автора может не совпадать с мнением автора в 2003 году. 2-я: мнение автора может не совпасть с мнением автора в году 1998-м, когда мне, автору, курившему под палящим нудным солнцем на крыльце штаба артиллерийской бригады, пришла сия крамольная идея.
Я стоял, и ждал, когда офицеры штаба вернутся с обеда. Мне нужно было подписать обходной лист, мать его (бегай теперь по всей части). Дембель был уже не то, что «не за горами», а «перед горой» – то есть уже здесь. Я стоял и глазел на то, как люди в песочного цвета «афганках» и «хэбэшках» старого образца, выстроившись побатарейно, маршируют по плацу. Традиционный предобеденный моцион.
Конец Интродукции.
* * *
Читатель, если ты вдруг окажешься внутри того странного дня – тебя замучает дикая жажда. Сухой континентальный климат заставит мечтать о стакане воды, хотя бы с песком, хотя бы теплой. Все нижеизложенное через пару десятков секунд начнет происходить в самом центре Центральной Сибири.
Офицерам и прапорщикам – оно, кончено, полегче. А солдатам и сержантам – тяжелее значительно. Добро пожаловать в армию, а если конкретнее – в войсковую часть 16395, близ поселка Журкино или (это уже закрытое название) – в 210 пушечную артиллерийскую бригаду.
Итак, сейчас начнется….
Жди… Через несколько секунд…
«3»
«2»
«1»
Все: начинается!
Поднимемся на второй этаж казармы и войдем за дверь с красной табличкой и желтыми буквами – «1 падн». Сразу же запах кирзы, пота и ваксы ударит по обонянию. Там, цокая дюпелями о коричневую плитку пола, слоняются, опустив бляху до «этих самых», и сдвинув кепку на затылок – старослужащие, «летает» молодежь - с коричневыми от усталости, пыли и загара лицами. В спортивном уголке, что сразу напротив входа, каптерщик Фарид, сидя на корточках, задумчиво вертит на пальце цепочку с ключами, наблюдая, как двое черпаков по очереди подтягиваются на турнике. Дневальный рядовой Вялый прислонился к стене; садиться нельзя (не ночь на дворе) – офицеры тут шастают, ведь штаб дивизиона - вот он, в трех метрах. Рядом с дневальным - большой алюминиевый бак, а в нем – вода с песком, прямо из озера. Водопровод уже две недели не дает ни капли.
- Э, душара! Ходи сюда! – кричит кому-то с кавказским акцентом широкоплечий черный лезгин Асхаб, важно прохаживающийся по коридору, вертя цепочку на пальце (это такая мода).
- Че? – последовал ответ.
К Асхабу подошел парень в темной форме старого образца и куцей маленькой пилотке.
- Нэ «че», а «што»? Понял, да? Сколько дней да приказа?
- Семьдесят пять.
- Нэ ври. Зашарь мне сигарету цивильную.
Парень молчал, глядя исподлобья. Буквально сверлил деда глазами.
- Апять, да? – начал злиться Асхаб, – Мало тебе тогда – апять хочешь, да? Веришь-нет, ночью крокодилов посущим, понял, - и нехотя поволок свои берцы в располагу.
Оставим на время второй этаж и спустимся на крыльцо. На лавке восседают дембеля, деды, черпаки - курят. Все в афганках разных песочных оттенков и с цветными значками разрядов на груди, белоснежные подшивы слепят глаз, отражая солнце, розовые холеные шеи свидетельствуют об уже не первом годе службы. Сидят себе разговаривают. О жизни, о «гражданке» и о гражданках. Уж про солдат-то никак не скажешь, что часов они не наблюдают. Часов и календарей.
Они вскочили, как ошпаренные – целый подполковник с багровым рылом, дыша на солдат перегаром влетел на крыльцо:
- Где Степанов?!! Вот ты где!!! Я тебе что сказал?!! Откатить бочку куда?!!
- Товарищ подполко… - белея от ужаса, зная нрав подполковника Банного, пробовал возразить Степанов.
Мощным ударом четырехзвездачного офицера солдат опрокинут через лавку, долбанувшись о стену башкой. Из носа хлынула кровь. Пацаны стоят навытяжку. Подлетел замполит - подполковник Сенько, обхватил Банного сзади, тащит назад.
- Саша, хватит, ты че, сдурел, отстань от него!!! – вразумлял Сенько рвущегося в бой бухого героя.
- Ладно… Прощаю… - внезапно успокоился подпол, увидев держащегося за голову медленно встающего солдата с окровавленным лицом.
- Пойдем, - все еще не отпуская Банного, сказал замполит.
- В следующий раз – смотри у меня, – рявкнул пьяный «шакал» и вместе с Сенько двинулся через плац к штабу бригады.
Долго солдаты, кипя ненавистью, пялились вслед удаляющимся.
- Вот сука. С каким удовольствием забил бы ему в задницу снаряд от «гиацинта», - наконец произнес один из дедов.
- Б…, уволюсь – замочу, – поддержал другой, - Костя, пойдем в санчасть. Пойдем, пацаны, его в санчасть проводим.
Солдаты, обступив раненого, двинулись.
- Да… Все шакалы такие. Это еще что – я вот в учебке под Калугой был, - по дороге в санчасть заговорил Вован-дембель, которого со дня на день должны были выпустить, - Веришь-нет, нас пьяные шакалы собаками травили, фанеру прикладами до черноты пробивали. Бывало, сами кому-нибудь из пацанов фотографию испортят, потом выстроят роту и спрашивают: «Кто избил товарища?» Все, базара нет, молчат. За что пацаны и получают – по полной программе: маршброски до одури или отжимания до посинения.
…На втором этаже казармы, налево от входа в 1-й дивизион – пройдя через бытовку можно попасть в каптерку 2-й батареи. Там за обшарпанным столом на фоне стеллажей с противогазами, ОЗК и котелками, изнывая от жары, сидел в одной майке ефрейтор Доронин и читал «Философский словарь» 1987 года выпуска. Имеющиеся в дивизионе иные книги: детективы Педалькиной, триллеры Гулькина-Носова и китайская фантастика его не интересовали. «Да… Веселая философия у этих ребят…» - размышлял ефрейтор.
Он был парень умный и несколько старше своих «соседей» по казарме: в возрасте 21-го года был отчислен с 4-го курса Политехнического института, вследствие чего загремел в армию. Сейчас ему – 22. Попадание в этот разношерстный коллектив явилось для него откровением. Как городскому мальчику, ему было ясно, что в советской и в бывшей советской стране все граждане имеют, как минимум восемь классов образования, что русский язык мало-мальски знают все россияне, что изнасилование – это преступление. Выяснилось, что выходцы из глухих деревень учились в школе не более 3-х лет, что некоторые призывники попали в военкомат прямо из тундры или с гор Дагестана, что только в армии они научились говорить по-русски, если можно назвать русским их матерный армейский сленг. Доронин слышал, как лезгин Хасан упоминал об изнасиловании им девушки так обыденно, как о покупке в ларьке, ну, скажем… чупа-чупса. К тому же этот дикарь был уверен, что Россией до сих пор правит Михаил Горбачев. А другой его сослуживец мечтал после дембеля устроится комбайнером: «Работа на свежем воздухе. Это вам, городским – только деньги подавай». Так что мир разнообразен, в этом Серега Доронин убедился. И убедился как ни парадоксально, в том месте, где все приведены к общему знаменателю.
Оторвавшись от книги, ефрейтор размышлял, глядя в серую стену.
«Давным-давно в детстве, я часто задавался вопросом: «Почему я – это я, а не кто-то другой? Теперь понятно, или почти понятно. Лет в 12 у меня на этой почве возникла теория, что со временем моя душа должна будет поочередно переселяться во всех людей, которых лично знаю. Я должен буду побывать в шкуре каждого из них. В одном человеке пожил – умер, в другом пожил – умер, и так далее. Иначе чепуха какая-то: выйти из небытия только ради того, чтоб несколько десятков лет побыть всего лишь одной сознательной песчинкой. Всего лишь одной. Да, уж… слышали бы меня сейчас… Пойду, проветрюсь».
Доронин накинул китель (он был без лычек - ефрейторские лычки носить считается в падлу), взял ремень и, помахивая им, вышел из каптерки. В спортивном мини-зале уже никого не было. Потолок, что как раз над «римским стулом» в углу – имел небольшую трещину. «По закону подлости, в жизни почему-то происходит то, чего меньше всего ожидаешь. И чего меньше всего хочешь. На экзамене я никогда не вытягивал тот билет, по которому был более всего готов, чаще наоборот… Так о какой же воле идет речь?» - продолжал мыслить Доронин. Он уставился на трещину в потолке, минуты две смотрел на нее пристально.
А…
Он аж подпрыгнул от ужаса и торжества: раздался грохот, полетели куски бетона, и клубы серой пыли заполонили пространство. Народ с матами сбежался на звук. Кто из располаги, кто из туалета, застегивая штаны, кто из умывальника. Кто полуголый, кто как.
- Е… Насквозь, к едрене матери все прогнило!!!
- Е…!!!
- Ни .... себе!!!
Выскочил из штаба нач.штаба дивизиона майор Гаврилин:
- Это что за ..! Е… Пэрэсэтэ! – схватился Гаврилин за голову.
Через секунду в дыру, диаметром около двух метров высунулась башка дневального ремроты:
- Что там у вас?
- Это у вас что! – ответил командир, - …Р-рот!!! Бардак какой-то!!! Слава Аллаху, никого не пришибло!
Толпа еще минут пять стояла под дырой и «чесала репу». Дежурный по дивизиону каптерщик Фарид уже втихую озадачил духов убрать с пола последствия катастрофы.
Доронин этого уже не видел. «По-лу-чи-лось…» - подумал он, и, торжествуя, вышел на крыльцо покурить. «Так… Победа над неодушевленным предметом достигнута» - подумал он. Следующий этап… «У-у-у-у!!!» - ефрейтор посмотрел на часы, - «Скоро обед!» Он поднялся на второй этаж.
- ДИВИЗИОН, СТРОИТЬСЯ!!! – проорал дневальный.
Минут пять «солдатское стадо», как его называли офицеры, собиралось в кучу. Матерясь, копошась и толкаясь, на ходу застегивая ремни, отвешивая тумаки и пенделя друг другу, солдаты выстраивались побатарейно.
- Ты куда встал, баран!!!
- Крючок застегни, дичь беспонтовая!!!
- Совсем расслабились, на…
Дивизион построен, дабы расписать наряд на предстоящие сутки. Назначили дневальных, дежурного по дивизиону, определились с нарядом по кухне. Объявили тех, кто идет в караул, назначили разводящих. Ежедневная процедура перед обедом. В общем, командир дивизиона майор Гаврилин Америки не открыл – все итак знали кому куда, ибо в караул ходило полдивизиона, и отправлялся туда едва ли не каждый (сутки через сутки). А послезавтра будет еще хуже – начнутся стрельбы (духов вчера аж два раза гоняли на полигон: сперва окапывать, а потом переокапывать пушки), на которых часть народа будет непосредственно задействовано, плюс еще кто-то пойдет в оцепление. Ефрейтора Доронина назначили одним из трех дневальных, что вовсе не значило, будто он будет стоять на «тумбочке»: дедовщина-с.
Заступающим в наряд предстоял обязательный ритуал: медсанчасть, которая должна засвидетельствовать здоровье солдата, или забраковать его. Доронин тоже в санчасть приперся. Но, почему-то, не стал снимать китель, как это делали обследуемые, он одел «дежурные» тапочки и, дождавшись очереди, вошел за белую дверь.
- Здравствуйте!
- Здравствуй, - ответила медсестра Наталья Алексеевна, миниатюрная женщина лет 30-ти, которая снилась едва ли не каждому солдату артиллерийской бригады, а может быть даже и некоторым офицерам. Год назад она перевязывала - тогда еще рядовому Доронину - ноги, что он натер по духани неумело намотанными портянками.
Медсестра сидела за столом.
- А почему одетый? – удивилась она, - раздевать я тебя буду, да?
- Я не по поводу медосмотра.
- Ну, тогда с чем пожаловал?
- С ногами.
- Что с ногами?
- Пока шел сюда – болели. Сейчас не болят.
Повисла пауза. Наталья Алексеевна удивленно приподняла брови.
- Странный способ закоса. Разве что под дурачка, - произнесла она.
- Я и есть дурачок.
- Издеваешься?
- Шутка, – ефрейтор-остряк не сводил глаз с Натальи.
Она слегка покраснела, взор прекрасный потупив. Встала, отошла к окну, нервно теребя воротничок халата.
- Издеваешься, да… - то ли спрашивала, то ли утверждала она.