- Савельев не протухнет. Сбрось его в консервы. Не хочу его резать, пойдёт целиком, - сказал главный редактор «Ромашкинских вестей» шеф-редактору, стряхивая пепел с сигареты.
Преодолевая оцепенение, я села, не дожидаясь его приглашения, на стул, сидение которого существовало само по себе, и начала:
- Дмитрий Алексеевич…
Я, семиклассница, написала тогда про дедушку-ветерана. Материал хороший, но не срочный, может полежать, подождать. Вот что всё это значило.
- Дмитрий Алексеевич, я просто боюсь, что дедушка…Вот вы всё откладываете, не ставите. А дедушка, он же уже старенький…
Лицо редактора пришло в движение, морщины забегали, как пассажиры в вагоне на станции Ново-Ромашкино, и вся коллекция его разнокалиберных зубов предстала моему взору, всё, что имеем.
- Да брось. Сейчас весна. Старики по осени мрут.
Неправда. Люди умирают всегда. Каждый день. Как писал Пабло Коэльо: «Всякий день годится, чтобы быть прожитым и стать последним».
Бабушка, вернее даже прабабушка Зотовой умерла весной. В мае. Баба Лиза её звали. Цвела слива, цвела вишня, всё цвело. И листья ещё не начали теснить на ветках белые цветы.
Тогда я единственный раз за всё своё детство, в четвёртом классе, ночевала у Зотовой. Да я вообще никогда у подруг не ночевала – ни тогда, ни потом. Вся наша семья была категорически против всяких детских ночёвок у друзей.
- Дружите на здоровье, звоните, гуляйте, ходите в гости, но… вот это уже лишнее. Зачем? Зачем создавать родителям трудности? Это же нужно накормить ужином, завтраком, спать нужно на что-то уложить… Тем более вы живёте тут в одном доме, в соседних подъездах… Смешно!
Я тоже ни к кому не рвалась. Мои аллергии, полувегетарианство, крайняя прихотливость во всём, катастрофическая неприспособленность к жизни и огромное нежелание кого-то затруднять не допускали ни малейшей мысли об этом.
Но тут моей бабушке позвонила бабушка Зотовой Нелли Ивановна и сама спросила, не отпустят ли меня к ним. Сказала, что Алёне очень плохо, грустно, тяжело, что она одна оставаться дома теперь боится и темноты. Может быть, она как-то отвлечётся, если я с ней побуду.
Мама с бабушкой, естественно, хором предложили: «Приводите Алёну к нам!»
Но Нелли Ивановна сказала, что там куча всяких вещей, которые мне запланировано показать. И рыбки, и барби, а ещё… у Алёны там лежит стенгазета, которую она так и не доделала к последнему звонку, а на ней миллион каких-то открыточек и бусинок для украшения. Может быть, я могла бы помочь со всем этим разобраться. И очень извинилась, что она нас затрудняет.
- Да что вы! – сказали хором мама с бабушкой. – Придёт, конечно!
Накормили меня плотным ужином, дали с собой штрудель и маковый рулет, зубную щётку, пасту без фтора, полотенце, ночнушку… И дав ещё три тысячи напутствуй, отвели к Зотовым.
Я не видела Алёну несколько дней, а казалось – год. Она будто стала старше. Даже коса была заплетена по-другому, без дополнительной резинки на макушке.
- Нужно сделать рамочку. С рамочкой сразу как-то выразительнее, - соображала я, когда мы елозили вокруг газеты. – Этого сюда приклеим. А то здесь всего много, а там пусто.
- В тот день, когда баба Лиза умерла, прилетала белая голубка, - задумчиво сказала Зотова. – Сидела у нас на подоконнике, чистила пёрышки. Никогда такую не видела. Белая-белая! Потом мы узнали, что умерла баба Лиза. Это она прилетала с нами попрощаться. Души умерших приходят в первые дни. В образе ветра или бабочки, или птицы… Приходят в те места, где они когда-то жили, где жили их близкие…
Я пыталась понять. Было интересно и страшно. У меня тогда ещё никто не умирал.
- Ночью открываются тонкие миры, - продолжала Зотова, намазывая клеем фотографию нашей классной, Нины Михайловны, вырезанная голова которой напоминала какой-то многоугольник. – Нет, днём тонкие миры тоже открыты. Но, когда мы ложимся спать, они открываются ещё сильнее...
Спать не хотелось ложиться совсем. Но время и Нелли Ивановна были неумолимы.
И после очень долгих сборов и переодеваний, мы погрузились в кромешную темноту Алёниной комнаты, где устроились вдвоём на огромном разложенном и невозможно мягком диване.
- Ир, а повернись спиной. У тебя там далматинец?
- Ага. Их много. Тут не видно. Темно.
- А у меня Фрэнки Штейн и Клодин Вульф.
- Клёво.
- Ир, ты спишь?
- Нет. Я просто молчу. Я думала, ты спишь. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Ира?… Это тень? От чего? Машина проехала?
- Не знаю.
- Да, машина…
- Алён, Алён? А там что такое? Что за колыбель?
- Футляр от швейной машинки.
Сколько всё это продолжалось, я не знаю. Наконец, Зотова засопела. А я всё лежала, утопая в этом диване. Из мягкого он уже сделался жёстким, и темнота обступила со всех сторон, такая бархатная, тяжёлая и густая, что деваться было некуда. Дома мы никогда не задвигаем на ночь шторы. У нас их просто нет. Мама с бабушкой вообще не любят занавески, потому что они крадут свет у цветов. И у нас. И свет, и место.
Я закрыла глаза. Открыла. И стало ещё хуже. Темнота придвинулась ещё ближе. Поняла, что я теряю бдительность.
Вдруг кто-то прыгнул на диван. Ледяные волны тока пронзили всё тело. Геленджик. Мне шесть. Я тону. Дна нет. Неба тоже нет. Я успеваю понять, что мне не выбраться и… вижу небо. Выбралась!
И здесь выберусь. Всё хорошо. Никто не прыгнул. Но кто-то будто переступал по одеялу.
- Алёна?!.. – прошептала я, с трудом заставляя язык ворочаться. – Что это?!
Она спала.
Надо мной зажглись два жёлто-зелёных глаза. Кошка?! Кошка?! У них нет никакой кошки! Нет у них никакой кошки! Совсем никакой! Никакой! А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!
Я не помню, как чуть ли не выломав дверь, выбежала в коридор, вломилась в комнату Нелли Ивановны.
-А-а-а-а-а-а-а-а-а! – заорала Зотова и буквально вдавила меня в Нелли Ивановну.
- Уйди! Уйди!!! Не трогай меня! Я хочу жи-и-и-и-и-ить! – повторяла, я не узнавая своего голоса.
- Господи, что за наказание! – причитала Нэлли Ивановна. – Боже, у меня чуть сердце не разорвалось! С ума сошли!
- Она пришла! Она пришла! В образе кошки! – кричала Зотова впиваясь мне в руки.
- Господи, что вы там нафантазировали?!
Было холодно, потом снова жарко. Метались какие-то тени, на улице гудели машины, громыхали самолёты...
- Она придёт к нам? Она придёт сюда? Она придёт? – спрашивали мы.
Нелли Ивановна включила свет. Это была обычная комната. Разобранная постель. Лекарства на тумбочке. Книги, газеты. Сервант. Разные часы, которые показывали разное время. Герань на окне. Никто к нам не шёл. Ступни превратились в ледышки.
- Пойдёмте, вместе посмотрим, - предложила Нелли Ивановна. – Никого тут… Ой, господи! – она схватилась за сердце и отпрянула.
Кошка стояла посреди комнаты расставив лапы, как вратарь. Будто собиралась бежать во все стороны разом. В глазах её был ужас. Серая, полосатая, средних размеров кошка.
- Так это Муська! Муська! Наташкина Муська! Господи! Наташки Ежовой Муська! – вскрикнула Нелли Ивановна. – У нас балкон совмещённый. Всё открыто. Она залезла.
- Муська!
- Мусенька? Ты испугалась?
Ещё у меня есть: "Взболтать перед употреблением". Люди, которым брать уроки по скайпу противопоказано"