Как же скучно на болоте! Хмурое небо, едва различимое сквозь колючие лапы елей и сосен, грязная водица, поддернутая тиной, белая хмарь у самого бережка. Я вдохнула сладковато-терпкий запах багульника, тоскливо поглядела на белесые кувшинки, обняла острые коленки руками и положила на них голову. Точь-в-точь Алёнушка на камне, только болотно-зеленая. Я горько усмехнулась.
— Чего приуныла, старая? — показался из болота водяной.
— Сам ты старый, — обиделась и надулась. Вяло, скорее для вида, чем от досады. — Я кикимора в самом расцвете лет.
— Ну-ну, в расцвете. Зелёная вся как ряска.
Водяной гадко усмехнулся, пощипывая длинные усы, которыми очень гордился. «Они достались мне от дедушки сома», — любил повторять он.
— Будешь меня дразнить, все усы поотрываю, — предупредила я печально. — И бороду.
В рыбьих глазах мелькнуло опасение.
— Полно те, Кикимора Лешивна. Я ж развеселить тебя хотел, а ты сразу вредительствовать.
— Плохо старался.
— Чего тосковать-то? — развел руками-ластами водяной, подняв волну. — Водичка сегодня теплая, а какой туман густой, красота! Плавай, валяйся в грязи, людишек пугай. Вмиг забудешь про свою кручину.
— Вчера весь день купалась и туристов страшила. Надоело.
— Сплети себе юбок да сарафанов, — пожал плечами водяной. — Вон сколько камышей уродилось.
Я посмотрела на свои острые серые ногти, синеватые ладони с царапинами и помотала головой. Горько вздохнула.
— Чего ж ты хочешь?
— К людям сходить. Поглядеть, как они живут.
— К людям? — от неожиданности леший ушёл под воду. Вынырнул обратно, отплевываясь от ряски. — Посмотреть? Ты чего удумала? У них же ни болот, ни трясин, ни жаб. Кругом соль да иконы.
Мы оба вздрогнули. Переглянулись, вспомнив темные времена, когда по лесам бродили монахи в черных, как вороново крыло, одежах. Наткнувшись на нашу топь, они хватали распятия, склянки со святой водой и поливали всё вокруг, желая нас извести. Прозрачные капли щекотали кожу, а вот горсть соли…В груди закололо, по телу пробежали мурашки. Я посмотрела на шрам, оставшийся на запястье. Тревожно зашептались камыши, закричали птицы. Нет, это лучше не вспоминать. Негоже Кикиморе бояться.
— Ты в своём болоте триста лет сидишь. Почём знаешь, как там у людей? — бесстрашно спросила я. — Вчера вон троих гоняла по лесу, так они хиленькие, кожа да кости. Всё в какой-то камень перстами тыкали и окали. Не было у них соли.
— Это у них с собой не было, а дома наверняка есть, — настаивал водяной. — Чего тебе у людей-то делать?
Я горестно вздохнула.
— Я сама была человечкой; запамятовала уже, как сердце бьется. Оно нынче сызнова заболело. Видно, что-то людское во мне проснулось.
— Брешешь, старая, — воскликнул водяной и засмеялся. — В тебе да людское? Скажешь тоже. Болиголова, видать, объелась, вот и бредишь.
Я сжала кулаки.
— Молчи, рыбья морда! Сгинь с глаз моих.
— Фу, противная. Сунься ко мне, я тебе задам!
— Плыви уже, пузатый.
Водяной раздулся, покраснел и скрылся под водой, махнув хвостом.
— Промазал, — крикнула я, увернувшись от брызг.
Поднялась на ноги, отряхнула камышовую юбку и пошла по скользкой тропке. Грязь успокаивающе хлюпала под ногами. Раньше мне нравилось скакать по кочкам, сшибать мухоморы и нанизывать их на травинки, а теперь… Теперь весь мир будто изменился, и любимое серое болото стало каким-то блеклым. Безжизненным, что ли.
Я петляла между засохшими деревьями, трухлявыми пнями, дышала неповторимым болотным ароматом: гнилостным воздухом, запахом хвои и мха. Лес приветствовал меня корягами, ягодками и поганками. Давным-давно я сбегала сюда от злой мачехи. Под тенистыми ветвями мне всегда было спокойно, словно я с малых лет знала, что однажды леший станет мне батюшкой, водяной - дядюшкой, а вертлявые русалки - сестрицами.
«И почему я - Кикимора?» — часто спрашивала у Лешего, а тот никогда не отвечал. Только смотрел тепло-тепло, по-отечески, из-под бровей-веточек и приговаривал: «Какая ж из тебя мавка? Кикимора ты, хитрая лесная дева». Я щурилась, складывала руки на груди. Отчего Кикимора? Я ведь как русалка, от несчастной любви сгинула. Услыхала, что милый сердцу Иван с Дунькой сварливой женится, так и помчалась в лес, только пятки сверкали. Думала, найду покой, перестанет сердце болеть. А оно, проклятое, молчало, да снова запело. И что теперь делать?
— Пойду к людям, — шепнула я, прислонившись к старой ели. Провела ладонью по шершавой коре. — Давно в дома не наведывалась, пакостей не творила.
— А как же соль? — зашелестел ветер. — Не боишься?
— Нет, — ответила я. — Сама кого хочешь напугаю! Неси меня к людям.
Ветер лихо свистнул, подхватил моё худенькое тельце и понёс прямо по небу.
Зеленые ветви сосен щекотали ноги, в туман я куталась, как в перину.
Вскоре воздух сделался горьким. Я скривилась. Облака исчезли. Вместо них завихрилась едва заметная пыль, мигом осевшая на язык, на глаза, на кожу. Посмотрела вниз: чёрными лентами вились дороги, а по ним носились странные блестящие точки. Солнце жгло макушку.
Ветер мягко спустил меня на землю и, потрепав на прощание по лохматой голове, улетел. Тропа раскалилась и щипала пятки. Поднялся страшный гул, я завертелась по сторонам, как волчок. «Где же змей?» — силилась рассмотреть чудовище. Меня пихали плечами, бранили и обходили стороной. Громкий рык раздался откуда-то справа, в глазах полыхнуло алым, и я ахнула: «Точно Полоз, окаянный». Побежала, что есть мочи, не разбирая дороги. Мне вслед кричали, передо мной мелькали странные звери, отливавшие сливочным, серебристым, чёрным. На земле белели полосы, и, приняв их за соль, я отшатнулась, да чуть не налетела на непонятное существо, ревущее, как кровожадный змей.
— Куда прешь? Красный, не видишь что ли? — из Полоза высунулся человек.
— Тьфу, ты, душегуб — ругнулась сквозь зубы и плюнула. — Не с той нечистью связался.
Человек закричал сильнее. Тварь мне попалась невиданная. Ещё никто от плевка кикиморы не выжил. Решив затаиться, я заметила справа деревья и кинулась к ним. Упав на траву жадно хватала ртом воздух. Спасена, Полоз меня не нашёл! Уж он любит нечистью лакомиться. Но я-то проворнее.
Коротко засмеялась, довольная своей прытью. На нос плюхнулась божья коровка. Я сдула мерзавку. Нечего мне репутацию портить! Села на траве, да так и обмерла. Прямо передо мной на лавочке устроился, прости Леший, чернокнижник! Темноволосый, бледный, с впалыми от хвори щеками. Он махал непонятным прутиком, и всё в меня тыкал.
Я вскочила, нацепила на лицо самую устрашающую из всех своих рож и подлетела к нему. Он вздрогнул. Я коварно заулыбалась. Чернокнижников пробовала не часто, но те, что попадались, отличались перчинкой.
— Околдовать меня вздумал? — воскликнула я, схватив его бересту. — А ну, отдай, поганец.
— Что? — ахнул он, во все холодно-синие глаза вылупившись на меня. — Девушка, с вами всё хорошо?
— Какая я тебе девушка? Ты мне зубы не заговаривай. Кто такой?
— Художник, — ответил человек, запинаясь от страха, — здесь на пленэре. Извините, что не спросил разрешения, вы так красиво лежали.
— Красиво? — от удивления я выпустила бересту из рук. — Кто? Я?
— Да, — сказал он и засветился весь, точно солнце слопал. — Вот.
Я посмотрела в его письмена и ахнула. Вместо рун на меня глядела зеленоватая девица с длинным, но довольно аккуратным носиком, пышными ресницами, румяными щеками и малахитовыми, совсем не похожим на топь, глазами. Красавица лежала в траве и улыбалась так ярко, что даже жемчужные оскалы русалок померкли.
Я посмотрела на свои костлявые руки, тонкие ноги, потрогала щеки, огромный крючковатый нос.
— Врешь, — не поверила, не в силах оторвать взгляд.
— Нет, я рисовал вас. Как только увидел, захотел сделать портрет. Не удержался и тайком сфоткал. Вот, простите.
Он нашарил в кармане камень, провёл по нему и вместо черноты появилась я. Точнее та дева с бересты.
От ужаса водоросли встали дыбом.
— Ты что со мной сделал? — закричала я, схватив его камень. — Проклял? А ну, расколдовывай немедленно!
— Странная вы, — усмехнулся чернокнижник. — Это же просто фотка.
И он показал несколько своих. Я внимательно посмотрела на него. Парнишка выглядел живым и невредимым. Я ещё раз взглянула на ту, застывшую деву. Он куда-то тыкнул, и перед глазами появились тополя, скамейка, люди. Я подошла к дереву, потрогала. Оно осталось прежним. «Значит, не колдовство», — подумала, прислушавшись к себе.
— Меня Иван зовут, — сказал парнишка и протянул мне заляпанную руку. Я уставилась на его пальцы. — А тебя как? Не против, если будем на ты?
Я сощурилась, отгоняя боль воспоминаний. Широкая ладонь явно что-то значила.
— Кики, — запнулась, размышляя, как назваться.
«Как же принято у людей? Гм. Скажу, что Кикимора, он соль достанет. Нет, лучше смолчу. А лапу ко мне зачем протянул?» — гадала я. В памяти всплыли «ладушки». Обрадовавшись, шлепнула его пальцы.
— Красивое имя, Кики, — сказал он. — Экзотичное. Ты не местная?
Я кивнула.
— Хочешь, покажу тебе город? — предложил Иван.
— Покажи эту, — потребовала я, ткнув пальцем в бересту.
Он усмехнулся. Не как водяной, а по-доброму.
— Просто посмотри в зеркало.
«Ага, и увижу там пустоту, умник», — вслух говорить не стала.
— Знаешь, я и сам хотел тебе предложить, — сказал Иван. — Можно, я ещё тебя нарисую?
— Можно, — ответила я и потянулась к бересте. — Покажи.
Он засмеялся.
— Чудная ты. Я не могу рисовать так быстро. И не вертись, иначе не получится. И не щурься.
Я упёрла руки в боки.
— Не хмурься, грозная Кики, — усмехнулся Иван, и мне вправду захотелось улыбнуться.
Спустя пару часов я держала в руках три листа, остальные остались у Ивана.
— Мне пора, — сказал он, собирая скляночки.
— Уже? — спросила я.
Мысли о болоте вгоняли в тоску.
— Придёшь завтра? — спросил он, и я повеселела.
— Да.
Иван растопырил пальцы и потряс ими из стороны в сторону. Я неловко повторила забавный жест.
Весь вечер, лёжа на берегу у болота, вспоминала синие глаза.
— И почему у нас не растут васильки? — прошептала я, с грустью разглядывая белые кувшинки.
За столько лет и забыла, что люди теплые. И голоса у них, если не верещат, приятные. Или, это только у Ивана красивый голос? Я нахмурилась. Ни к чему такие мысли. Вспомни, что с тобой сталось из-за того, давнего Ваньки? Нельзя Кикиморе про парней думать. Их есть надо.
Живот не бурчал. Я вздохнула и поглядела на желтые огоньки, парящие над топью. Бережно развернула «рисунок», как называл его новый Ваня, и долго вглядывалась в знакомое и в то же время незнакомое лицо. Точно чары какие-то! Недаром битый час своё отражение в воде изучала и не увидела там никакой красавицы. Или дело не в воде?
— Я рисую, как вижу, — говорил Иван.
«Значит, только он мою красоту разглядел», — мелькнула догадка, и сердце перестало болеть.
Звонко хохотали русалки, громко кряхтел водяной. На небо высыпали далекие звезды. Одна упала, отразившись в чернильной воде. Я пожелала, чтобы утро наступило как можно раньше.
Рассвет встречала среди тополей. Оглядела скамейки, прошла по дорожкам. Вани нигде не было. Я села на траву. А вдруг не придет? Поди забыл про меня. Потешился над Кикиморой болотной. Ну, я ему задам! Заманю в чащу, напугаю до седины.
— Привет, — донеслось откуда-то сверху.
Я вскинула голову и столкнулась с васильковым взглядом. Все упреки и угрозы мигом забылись.
— Ты тоже рано встаёшь?
— Ага. Много спать — дело не знать, — важно ответила я.
— Точно, — засмеялся он. — Мы, жаворонки, должны держаться вместе.
«Почему жаворонки? — не поняла я. — Крыльев у нас нет».
А у времени точно были, ведь дни летели цаплями. Лето мелькнуло и подошло к концу. Каждое утро мы встречались в «парке» — это и другие слова я выучила у Ивана — гуляли по «городу», болтали обо всём. Он говорил, что теперь люди жили толпами в серых или кирпичных глыбах, нарекал их «квартирами», но, по-моему, они напоминали каменные муравейники. Когда я озвучила мысль, Ваня засмеялся:
— Да, вот такие человейники. А ты где живешь?
— Тайна, — отвечала я.
Иван не приставал, если мне не хотелось говорить. Сразу заводил беседу о другом, шутил и даже хвалил меня.
— У тебя очень необычное платье, — отметил он однажды.
— Сама сплела.
У него вытянулось лицо.
— Вау. Наверное, это так сложно. Я криворукий, даже фенечку сделать не могу.
— Нет, это легко. Хочешь, тебе сплету?
На следующий день я принесла ему рубаху из водорослей и камышей. Ваня удивился и обрадовался, даже обнял меня, но я извернулась. Опустила голову, скрывая волосами румянец на щеках.
— Давно хотел спросить, чем ты делаешь боди-арт? Даже краску не видно, будто у тебя реально зеленая кожа.
— Тайна, — выпалила я, боясь, что он догадается.
— Загадочная Кики, — улыбнулся Иван. — Хотя бы скажи, кого косплеешь?
Я отвернулась.
— Не бойся, я не буду смеяться. Сам раньше был анимешником, так и начал рисовать. Даже сшил себе костюм Наруто.
Я захохотала, увидев его «фотки» в странном балахоне.
— Теперь расскажешь? — спросил он, отсмеявшись, и я сощурилась. — Ладно, понял, тайна так тайна. Мы почти три месяца общаемся, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Иногда думаю, что ты мне привиделась.
Я фыркнула и ущипнула его.
— Видишь? Настоящая я.
— Самая необыкновенная, — сказал он и нежно заправил мне за ухо непослушную прядку.
Дыхание замело.
А на следующий день Ваня подбежал ко мне, подхватил на руки и закружил.
— Пусти, чудной, — засмеялась я.
— Кики! — повторял он, словно забыл остальные слова. — Твой портрет весь «вк» обсуждает. У меня теперь заказов на месяц вперед. Я стану знаменитым.
Он поставил меня на землю, сильнее сжал руки на талии. Посмотрел в глаза долго-долго.
— Что это значит?
— Что моя мечта вот-вот исполнится, — ответил он. — Благодаря тебе.
Наклонился и поцеловал. Сердце, до того спавшее в груди, дрогнуло и пару раз стукнуло.
Текст: Надежда Весенняя
~~~
Спасибо, что прочитали! Как Вам начало? Какие герои русских народных сказок самые любимые? Напишите в комментариях.
Если 1 часть понравилась, ставьте лайки, подписывайтесь на мой канал, оставляйте комментарии.