® «Исторические миниатюры», Цецен Балакаев
© Балакаев Ц.А., 2021
Мы привыкли к громким заголовкам вроде «Восток встречается с Западом», «Классика против Авангарда» и подобным. А 30 июля 1829 года произошла встреча, которую можно назвать «Юность встречает Зрелость» или лучше «Встреча Будущего и Прошлого». В этот день сэр Вальтер Скотт удостоил встречи Феликса Мендельсона.
В прошлые времена такие встречи не были редкостью. Вспомним «Письма русского путешественника» 1789 года, где молодой Николай Карамзин посещает знаменитостей своего времени Иммануила Канта в Кёнигсберге и Иоганна Лафатёра в Цюрихе. Можно привести много других примеров встреч знаменитостей с молодыми писателями, музыкантами, художниками, оказавших влияние на их творческую судьбу.
Но встреча всемирно известного английского писателя с начинающим немецким композитором была иного рода – они были творцами в разных жанрах, разных областях культуры, но оба оказали сильнейшее влияние на современников. В биографиях Мендельсона эта встреча всегда указывается, но мимоходом и одним словом, неким приложением к путешествию композитора в Шотландию, результатом которого стало написание поразивших мир «Шотландской симфонии» и «Гебрид». А биографы Скотта, исползавшие дневники и записи писателя с огромными увеличительными лупами, ни единым словом не обмолвились ни об этой встрече, ни даже об имени визитёра.
Другими словами, есть хороший повод написать заметку к предстоящему 250-летию великого шотландца. Эта встреча состоялась в Эдинбурге во время первого путешествия совсем юного Мендельсона, только завоёвывающего всемирное признание.
Вальтер Скотт к тому времени достиг пика своей славы. О нём говорили, о нём писали, судачили. Его издавали, ему подражали и пародировали, по его произведениям ставились театральные, оперные и балетные драмы, мгновенно становившиеся известными и популярными. Но личная жизнь писателя в 1829 году была не на высоте.
Поэма «Дева озера» 1810 года стала пиком поэтического творчества Скотта, после чего он перешёл на историческую прозу. Первый же роман «Уэверли, или Шестьдесят лет назад» вызвал не только всеобщий интерес читателя, но породил загадку авторства, над которой целое десятилетие ломали голову совершенно все. Последующие романы подписывались «автором «Уэверли». В обществе за таинственным автором утвердилось прозвище «Шотландский чародей».
Имя автора было раскрыто лишь 23 февраля 1827 года на благотворительном обеде эдинбургского театрального фонда в пользу престарелых актеров, состоявшимся под председательством самого Вальтера Скотта, потому, что в 1826 году обанкротились компаньоны Скотта издатели Констебл и Баллантайн, и Скотт был вынужден озвучить суду имя автора «Уэверли» и взять на себя уплату долгов в сумме 130 тыс. фунтов.
Потому в 1829 году дела Вальтера Скотта находились в тяжёлом финансовом положении. Он распродал своё имущество и проживал в уединении в имении Абботсфорд на берегу Тайна, куда устремились любопытствующие зеваки всей Европы. Обычно в наших работах о Скотте приводят выдержку из воспоминаний барона д'Оссе, опубликованной в парижском издании «Вечера в Абботсфорде» 1834 года. Полностью она звучит так (мой перевод):
«В записках о путешествии в Англию, которые недавно опубликовал г-н барон д'Оссе, бывший министр Карла X, дано весьма комичное описание его визита в замок Абботсфорд. Барон, несомненно, ожидал встретить поэтического декламатора или салонного болтуна, блестящего оратора со звучными словами и фальшивым энтузиазмом. Ничего подобного. Он увидел лишь доброго человека без притязаний, простого обхождения, ни на что не влияющего; радостного обладателя самого любопытного антикварного кабинета во всей Европе, показывающего его путешественникам с детской наивностью, избегающего любых намеков на свою гениальность и литературную профессию, очень серьезно обсуждающего ценность старого кресла и подлинность картины пятнадцатого века или каких-то исторических пустяков, игривого от старости и забавного в своей гениальности; словом, настоящего Вальтера Скотта, семьянина и антиквара, вот и всё. Г-н д'Оссе отметил своё изумление, внушённое присутствием и разговором с этим великим человеком. Так мало ума, так мало красноречия; и столько смирения, столько сюрпризов, привязанности к старой бронзе, старым доспехам и червленым шкафам, которые не позволяли признать в этом человеке Вальтера Скотта, славу Шотландии, и восхищение всего мира».
Таким предстал великий Вальтер Скотт перед молодым композитором. Что же представлял из себя Мендельсон в свои двадцать лет?
11 марта того года он произвёл небольшую революцию в мире музыки. Впервые почти за столетие в берлинской Певчей академии в присутствии короля Пруссии и двора были исполнены «Страсти по Матфею» И.С. Баха. Дирижировал представлением оратории юный Феликс – игравший на фортепиано, но что было любопытно, он впервые применил дирижёрскую палочку для управления оркестром и хором. На этом историческом представлении присутствовал не только двор, но и философ Георг Гегель, композитор Гаспаро Спонтини и поэт Генрих Гейне. Для семьи Мендельсонов стал сюрпризом визит на следующий день итальянского скрипичного виртуоза Николо Паганини, тоже посетившего концерт. Покинув Берлин через месяц, 18 апреля Феликс сел в Гамбурге на пароход «Альтвуд» и через три дня прибыл в Лондон. Эти лондонские гастроли Феликса Мендельсона подробно описаны в его биографиях.
13 июля Феликс организовал и провёл благотворительный концерт в Лондоне в пользу жертв наводнения в Силезии, в котором приняли участие многие известные артисты и музыканты, и который стал причиной особой любви англичан к гастролёру. Юный музыкант с восторгом написал родителям: «Концерт для силезцев был великолепным, лучшим в сезоне. Дамы расположились между оркестрантами, даже среди контрабасов. Когда я вышел в оркестр, то дамы, сидевшие между фаготом и басовым рожком, спросили меня, хорошо ли это место для слушания. Одна дама сидела на большом барабане. Мадам Ротшильд и еще одна знатная дама расположились на скамейках в передней комнате (т.е. за кулисами), и на самом деле всё это было чрезвычайно блестяще».
А через две недели Мендельсон с другом Карлом Клингеманном отправился в путешествие по Шотландии.
Шотландия, воспетая Вальтером Скоттом, влекла не только Мендельсона, но всех европейцев. Это было самое романтическое место того времени, дикое, мистическое и непокорное, полное легенд, сказаний и героической истории. Особо привлекательным местом была пещера кельтского барда Оссиана, сына Фингала, от чьего имени Джеймс Макферсон написал цикл поэм, в том числе «Фингал». Поэмы Оссиана оказали огромное влияние на европейскую культуру, на Вальтера Скотта и Джорджа Байрона и других. Но особенно на немцев, где их поклонниками стали Клопшток, Гердер и поэты «Бури и натиска». Понимание и значение кельтского героя выразил гётевский Вертер: «Оссиан вытеснил из моего сердца Гомера. В какой мир вводит меня этот великан! Блуждать по равнине, когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете луны, гонит души предков слушать с гор сквозь рёв лесного потока приглушенные стоны духов из тёмных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя замшелыми, поросшими травой камнями, под которыми покоится павший герой, её возлюбленный!»
Итак, 26 июля Феликс с Клингеманном прибыли в Эдинбург, где провели три дня и посетили соревнования волынщиков. Домой он написал:
«В Эдинбурге, когда бы вы туда ни прибыли, всегда воскресенье, и вот шагаешь через луга к двум адски крутым скалам, именуемым троном Артура, и взбираешься на них. Внизу разгуливают люди в пёстрых одеждах – женщины, дети, тут же коровы на зелёном фоне, город раскинулся широко, посредине на самом крутом обрыве прилепился замок, словно птичье гнездо, позади замка вы снова видите луга, потом холмы, ещё дальше – широкая река, за рекой опять холмы, а там уже гора посерьёзней, на её склонах виднеются здания Стерлинга, но это уже голубые дали, а за ними чернеет слабая тень, которую здесь называют Бен-Ломонд. Но всё это лишь одна половина Артурова трона, вторая – очень проста: это огромное синее море без конца и края, усеянное белыми парусами, чёрными трубами и мелкими букашками – яликами, лодочками, скалистыми островками и тому подобным… Когда господь бог берётся живописать панораму – голова кругом идёт…Всё здесь очень строго, мощно, всё погружено в какую-то дымку, или дым, или туман, а завтра состоится состязания горцев на Bagpipe, и потому многие уже сегодня облачились в свои наряды и, степенно и важно покидая церковь, победоносно ведут под руку своих разряженных подруг. У всех длинные рыжие бороды и голые колени, все в ярких плащах и шапках с перьями. Держа в руках волынки, люди неторопливо проходят по лугу мимо полуразрушенного серого замка, где так блистательно проводила время Мария Стюарт и где у неё на глазах убили Риччо. Когда видишь так много прошлого рядом с настоящим, кажется, что время бежит очень быстро…»
Я намеренно привёл столь длинный отрывок, чтобы дать представление о наблюдательности и языке двадцатилетнего Феликса. Очень интересны воспоминания его ровесницы, дочери директора рудника Тэйлора из Коед Дью:
«Путешествуя по Англии, господин Мендельсон гостил у нас некоторое время. Мои родители приняли его радушно, как всякого, но особого внимания его приезд не привлёк – ведь к нам в дом приезжало много посторонних, чтобы осмотреть рудники, которыми управлял мой отец, и мы часто принимали иностранцев. Но вскоре нам стало ясно, что среди нас находится выдающийся ум, человек с острым наблюдательным взглядом и чрезвычайно скромный. Мы мало что знали о его музыке, но чудесная сила её захватила нас, и я припоминаю, как мы, три сестры, однажды вечером, возвращаясь к себе в комнаты, говорили друг другу: «Это, должно быть, гениальный человек, его музыка не может обмануть нас. И хотя мы знаем превосходных лондонский музыкантов, но ещё никогда не слыхали такой игры. И, наверное, когда-нибудь мы услышим, что Феликс Мендельсон стал знаменитостью». Нам довелось наблюдать, как внешний повод побудил го к сочинению музыки. В садике моей сестры Оноры росло красивое вьющееся растение с маленькими цветками в виде труб, бывшее в то время новинкой. Оно поразило его, и он сыграл для сестры пьеску, которую (так он сам сказал) играли бы эльфы на этих трубах. Когда он записал эту пьесу (названную им «Каприччио e-moll»), он нарисовал по краям нотного листа небольшую ветвь этого цветка. А пьеса (Andante и Allegro), которую господин Мендельсон написал для меня, пришла ему на ум при созерцании букета рози гвоздик. В этот год у нас цвели изумительные гвоздики. Это были его любимые цветы, и он часто носил гвоздику в петлице. Пассажи арпеджио в пьесе должны были передавать сладостный аромат гвоздик…»
Кроме соревнования волынщиков, Мендельсон с другом осмотрели замок и аббатство Холирод и навестили Вальтера Скотта в Абботсфорде.
Холирод состоит из руин аббатства и королевского дворца. Многие россияне были там, это большой туристический аттракцион. Я опишу его словами «Гида по Эдинбургу» 1825 года:
«Основателем аббатства Holyrood был благочестивый принц Дэвид I. Причиной его возведения было одно из чудес, какие папство часто навязывало легковерию человечества. Благочестивый Дэвид, охотившийся в лесу близ Эдинбурга, подвергся нападению большого оленя, и его жизнь была в величайшей опасности. Пока он пытался защититься, в его руку упал с небес чудесный крест, который так напугал оленя, что он немедленно отступил. Давиду, поспешившему в Эдинбургский замок, во сне было явление, в котором было поручено воздвигнуть аббатство или дом для каноников на том месте, где ему в руку вложили небесный крест. Этот крест хранился в аббатстве до правления Дэвида II, который был взят в плен англичанами в битве при Дареме, оставался там нескольких веков и, как говорят, пользовался большим почитанием… Дворец Холиродхаус в восточной части города, в нижней части Главной улицы, которая называется Канонгейт, был главной резиденцией королей Шотландии в течение нескольких столетий, предшествовавших объединению корон. Он был основан в 1128 году Дэвидом I и обеспечен достаточными доходами. Джеймсом V он был превращен в королевский дворец. Дворец и главная часть города были сожжены англичанами во время правления королевы Марии около 1528 года, но вскоре были отремонтированы и расширены, и, как говорят, состояли из пяти дворов, снова сожжённых солдатами Кромвеля. После Реставрации он был перестроен Робертом Милном по плану сэра Уильяма Брюса. Это красивое сооружение четырехугольной формы с открытым двором в центре площадью 94 квадратных фута. Западный фасад состоит из двух больших квадратных башен высотой в четыре этажа, соединенных нижним зданием или двухэтажной галереей с плоской крышей и двойной балюстрадой. Башни имеют по три круглые башенки под внешними углами, поднимающиеся от земли к зубчатым стенам. Четвертый угол каждой большой башни скрыт зданиями, окружающими внутренний двор. В середине низкой галереи находится вход, украшенный четырьмя дорическими колоннами, которые поддерживают купол в форме императорской короны. Под куполом расположены часы, а над воротами – королевский герб Шотландии...»
Без сомнения, Мендельсон читал этот справочник-ежегодник. После посещения Холирода он написал родителям: «В час глубоких сумерек отправились мы сегодня в замок Холирод, где жила и любила королева Мария. Мы увидели небольшой покой с винтовой лестницей, ведущей к двери. По ней-то они и поднялись и, найдя Риччо в малой зале, поволокли его через три комнаты в тёмный угол и там убили. У стоящей рядом часовни кровли уже нет, и всё густо заросло травой и плющом. Здесь перед разрушенным ныне алтарем Мария была коронована. Теперь тут одни развалины, прах и гниль, а сверху заглядывает ясное небо. Кажется, я нашёл тут сегодня начало своей «Шотландской симфонии...»
Когда-то, во времена своего расцвета, Вальтер Скотт купил дом на Южной Замковой улице (South Castle Str.) у Холирода, но в 1826 году вынужден был его продать. Сейчас он жил отшельником в Абботсфорде, где только что закончил ««Анну Гейерштейнскую, деву Мрака» (или «Карла Смелого»), потому Феликс с другом отправились к нему утром, до посещения Холирода. В биографии Мендельсона Вильгельма Лампадиуса упомянуто, что Феликс имел рекомендательное письмо к Скотту, но не указано от кого. Также в ней нет подробностей визита – написано лишь, что он ездил в Абботсфорд в один день с осмотром Холирода. Причину этой краткости понять нетрудно: Вальтер Скотт не пришёлся по душе юному живому музыканту, который наверняка – как барон д'Оссе – ожидал встретить великого человека, повелителя дум и титана своего времени, а увидел обычного совсем не романтичного антиквара, гордящегося своим кабинетом. Он написал родителям:
«Мы потеряли день ради получасовой никчемной беседы. Мы досадовали на великих людей, на себя, на весь мир – на всё и вся».
Был ли Вальтер Скотт действительно интересен Феликсу? Без всякого сомнения – да. Музыка! В те дни огромной популярностью пользовалась музыка, созданная по произведениям Скотта. Ведь после «Девы озера», написанной Россини в 1819 году началось подобие безумия. В Париже шла мистическая «Белая дама» Адриена Буалдьё (1825, в следующем году в Берлине) и затем «Айвенго» Россини (1826). А в родном городе Феликса Лейпциге шла подготовка к постановке по «Айвенго» гранд-оперы «Храмовник и еврейка», наиболее значимого произведения Генриха Маршнера наряду с двумя другими романтическими операми «Ханс Гейлинг» и «Вампир».
В 1831 году Мендельсон во второй раз посетит Гёте в Веймаре, где тот будет говорить о Скотте. «Уэверли» – лучший роман Скотта, – скажет Гёте, – и содержит все его последующие произведения; не будучи блестящим, он достаточно интересен; так же, как и «Пертская красавица». Забавно видеть, как Скотт всегда называет себя автором «Уэверли». Ответ Феликса не известен. Зато из позднего письма к матери известно, что Феликс с друзьями временами баловались, изображая в лицах разные события, и раз Клингеманн изображал Вальтера Скотта.
Как бы то ни было, Мендельсон создал «Шотландскую симфонию» и «Гебриды», достойные стоять в одном ряду с самыми лучшими произведениями романтизма – поэмами и романами Вальтера Скотта. Они встретились лишь раз – 30 июля 1829 года. Их творчество вечно.
® «Исторические миниатюры», Цецен Балакаев
© Балакаев Ц.А., 2021