Александр Коржаков, пришедший тогда в охрану первого секретаря, пишет:
«Один раз я присутствовал на бюро горкома, и мне было неловко слушать, как Борис Николаевич, отчитывая провинившегося руководителя за плохую работу, унижал при этом его человеческое достоинство. Ругал и прекрасно понимал, что униженный ответить на равных ему не может».
Эти показательные порки нередко абсурдны были изначально. Тот же цитировавшийся мной Юрий Прокофьев описывает, например, как Ельцин, утверждая нового начальника главного управления торговли, приказал ему наладить работу за две недели. Разумеется, сделать что-либо тот попросту был бессилен, и в указанный срок – ровно две недели спустя – его принародно сняли на бюро горкома, как «не оправдавшего доверия». И тут же – обязательная публикация в «Московской правде», главном ельцинском рупоре…
Вот из-за этих унижений столичная элита и не принимала Ельцина. Если бы он просто снимал людей – за конкретные провалы и ошибки – к этому можно было б еще приноровиться. В конце концов, исстари власть в России держится на страхе, а где страх – там и уважение.
Но Ельцин не желал разводить антимонии. Он не любил, презиралаппарат и брезгливости своей и не думал даже скрывать. Первый секретарь относился к чиновникам, точно какой-нибудь гауляйтор к белорусским крестьянам. Он измывался над ними, форменным образом глумился, постоянно выдумывая новые издевательства. [4]
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Издевательства, садистский синдром – патологическая склонность к насилию, получение удовольствия от унижения и мучения других.
Были установлены, например, «санитарные пятницы»; в эти дни чиновники обязаны были, точно буржуи 20-х годов, покидать кабинеты и отправляться убирать городские улицы.
По его приказу сотрудники ГАИ тормозили на МКАДе служебные «Волги» из горкомовского гаража, придирчиво выясняя цель выезда из Москвы. Таким изощренным способом Ельцин пытался бороться с неслужебными поездками номенклатуры, особенно их домашних. Понятно, что в большинстведосмотренных машин восседали начальственные жены, и в результате число персональных авто было резко сокращено.
Ельцин любил назначать служебные совещания, а то и заседания бюро чисто по-сталински – после 12 ночи. И горе тому партийцу, кто осмелится хоть раз зевнуть!
Сам он при этом успевал после обеда отдохнуть, восстановить утраченные силы, так что в горком приезжал бодрым и выспавшимся.
Ближайший соратник Ельцина, редактор «Московской правды» Михаил Полторанин рассказывал позднее:
«Он утром даст всем указания, пообщается с начальством, потом пообедает, поедет (сам мне признавался) на Ленинские, Воробьевы горы подышать воздухом. Там воздух хороший, вид великолепный – Москва как на ладони. Едет отойти, оттянуться. Оттуда – в медцентр, ложился в барокамеру и насыщался кислородом. К вечеру возвращался в горком и начинал всем разгон давать».
Подобный стиль работы выдержать могли далеко не все. Вновь, как когда-то в Свердловске, эпидемия инфарктов и инсультов начала косить местную номенклатуру.
Некоторые пытались покончить жизнь самоубийством. Первый секретарь Перовского райкома Аверченко выбросился с четвертого этажа, но, к счастью, уцелел. Первый секретарь Киевского райкома Коровицын испытывать судьбу не стал: он выпрыгнул уже из окна седьмого этажа.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ
Власть, по утверждению царя Ивана Грозного, должна была внушать всем покушающимся на нее страх. Бояться власти должны были все подданные, независимо от их общественного положения.
Царь делил людей только на две категории: на «благих» и на «злых», сиречь преданных ему и изменников. Жалование первых и наказание вторых он считал главной добродетелью христианского царя.