История о том, как я себя вела в юности, когда нарушались мои личные границы. Мне было очень непросто… Я боялась показаться неудобной и непонятой.
Мне было лет 16… т.е. это примерно год 1994.
Кутаясь в тонкий, влажный от росы плед я глубже вжималась в раскладной стульчик и пыталась расслабиться. Очень хотелось согреться, но не получалось. Озноб бил крупной дрожью. Оказывается, августовские ночи холодные и мокрые, даже если днем жара за 30. Дрова закончились полчаса назад, или час, или два часа назад... Я ждала, когда закончится эта жуткая, промозглая ночь, которая оказалась для меня полной неожиданностью. Резиновые шлепки стали жесткими и, казалось, были сделаны изо льда. Я уже понимала, что без вариантов заболею.
Ко всему прочему меня с головой накрыла обида и злость на Маринку и Витьку, которые в наглую попросились в мою палатку пообниматься без свидетелей, да там и заснули на моем одеяле № 1, на котором я должна была спать, и под моим одеялом № 2, которым я должна была укрываться. А мне осталась единственная достопримечательность из привезенной атрибутики – раскладной стульчик и чей-то мокрый, потрепанный временем плед.
Я смотрела на лунную дорожку, которая дрожала мелкой рябью на поверхности реки, и снова жалела, что не обладаю супер-способностями, о которых так часто мечтала. На какой-то момент представила, что иду по ней, где-то на середине реки оборачиваюсь и вижу, как изумленные Маринка с Витькой, и Ленка, и Вовка, и Лариска, совершенно случайно хором захотевшие в туалет, смотрят на меня, потеряв дар речи, а я, улыбнувшись им одним уголком рта, отвернулась от них и пошла дальше.
Стуча зубами и пуская пар в застывшие ладони мне захотелось плакать. И я тихонько заплакала. Слезы казались горячими и текли по застывшим щекам. Потом мне захотелось уснуть и чтоб утром, когда эти похмельные рожи выползут из моей палатки, они увидели мой окоченевший труп. Может тогда они подумали б, как подло со мной поступили! Витька обещал, что он спать не собирается, и что мы с Маринкой будем спать в моей палатке, а он будет следить за костром и рыбачить, чтоб утром сварить уху. Хорош, рыбак! Похоже утром у них будет целая тушка на шашлык… Меня передернуло от собственного воображения и плакать расхотелось. Захотелось встать, подойти к своей палатке, вытянуть их по очереди за ноги двумя сильными рывками наружу, самой забраться туда и вывесить табличку «не входить».
Я встала и сразу же чуть не упала, - ноги отсидела. Вот же зараза, - скулила я! Кровь хлынула в конечности обжигая их колючками. Изо всех сил пытаясь их растереть и расходиться я даже немного согрелась. Свет от луны был довольно ярким. Через время, радуясь, что боль в ногах, наконец, отступила, я ходила по прибрежному холодному песку и ждала утра, тепла, солнца и машины, которая за нами приедет, и увезет туда, где есть горячий чайник, горячий душ, теплая, мягкая постель и уютное одеяло, под которое я залезу, и никакая сила не сможет меня из под него выманить! А этих, так называемых друзей я забуду, как звать! Какого лешего я повелась на это сомнительное приглашение? Меня позвала Лариска. Ей, вроде как, не удобно одной с двумя парами, у нее парня, как и у меня, нет. Она неделю уговаривала меня составить ей компанию. Я, такая домашняя девочка, любящая уют и комфорт и представить себе не могла, что ночью на мир нападает такой промозглый холод и мгла! А с парами этими я даже знакома толком не была. Маринку только знала, и то заочно. У меня своей палатки не было, так я у подруги попросила, она у отца… и зачем? Чтоб в ней кувыркались Маринка и Витька, а потом вообще меня из нее выжили на всю холодную ночь, забрав себе все мои одеяла? Одеяла… - я остановилась и задумалась. За ноги из палатки мне их, конечно, не вытянуть, сопротивляться станут, еще заедут пяткой под глаз мне… Да и делать этого я б не стала даже в таком злом состоянии, потому что трусиха. А вот одеяло с них стянуть вполне возможно…
Как только я представила, что через несколько минут смогу закутаться в теплое сухое одеяло, меня аж передернуло от предвкушенного удовольствия. Не мешкая, полная решимости я двинулась к палатке, расстегнула молнию, и сунула туда голову. Внутри было тепло, сухо, пахло перегаром и еще чем-то, я не разобрала. Потом вместе с головой я протиснула туда еще часть моей тушки и поняла, что наружу я уже не вылезу. Наощупь определив, что они спят в обнимку я легла с краю от чей-то спины и потянула на себя одеяло… На этом мои мучения закончились. Последней мыслью было: «Ну и что, Лариска же тоже втроем спят! Зато тепло…»
Я проснулась от жары, визга, хохота и всплесков воды. В палатке, кроме меня никого не было. К тому же жутко хотелось в туалет, и это прямо подстегивало меня выбираться немедленно и удаляться в кустики. Я надеялась, что меня никто не увидит, что все они увлечены собой и я останусь невидимкой, кем, собственно, была и вчера. Как же я их всех ненавидела. И себя, за решение поехать с ними. Вчера они пили. Пили много, ели мало, потому что еды было мало. Из провизии на утро осталась картошка, которую можно запечь на костре и рыба, которая в Каме плавает. Ах, да, еще соль. Много соли.
Я неохотно плелась из кустиков в свою компанию.
- Оооо, засоня вылезла! – сообщила всем Лариска.
- Молчала бы лучше! – присаживаясь на бревно рядом с ней прошипела я сквозь зубы.
- Ты чего злая такая?
- Да ничего! – огрызнулась я.
До приезда долгожданного Уазика я проронила, может, пару-тройку слов. Внимания на меня особо не обращали. Я продолжала злиться.
Ребята вспоминали, как вчера было весело. Как Маринка Витьке рану на ноге йодом поливала и он орал на весь берег. Витька показывал стекло, которое впилось ему в ногу и обещал сохранить его на память. Я не понимала их шуток, их желания снова с утра пить… Я и вчера не пила. Я вообще не пила. Может, поэтому мне было с ними так тяжело? Лариска вон первая наклюкалась и ушла в палатку раньше всех спать… Не ожидала от нее такого…
Что меня связывало с ней? Ну очевидно же, не мой человек. Да, мне нравилось поговорить с Лариской по-взрослому о «взрослом». А здесь этих «взрослых» штучек я и наслушалась и насмотрелась так, что с души воротило.
Когда машина приехала, я первая в нее уселась, прижала к груди пожитки и смотрела в окно всю дорогу. Снова хотелось плакать. Но уже от обиды за свою неполноценность, что ли… почему я не такая, как они?! Почему мне так сложно с людьми?
Больше я никогда не встречалась ни с Лариской, ни с кем-либо из них. Лариска делала несколько подходов позвать меня погулять, но я всякий раз отмазывалась. Она пыталась выяснить в чем дело, но я даже вспоминать не хотела.
Что я больше запомнила? Тот собачий холод? Обиду за отнятую у меня палатку и одеяла? То свое несовпадение с компанией?
Почему мне раньше не пришло в голову просто залезть в палатку, чтоб согреться и уснуть? Ведь стоны уже давно закончились, и Витька храпел… Хотя, может это Маринка? Хотелось бы, но вряд ли…
Такая вот забавная история вспомнилась. Теперь я умею отстаивать свои границы.