Была у моей матери подруга-одноклассница. Она мне нравилась, поэтому я каждый раз уговаривала гостью остаться на подольше. Матушка уговаривала её остаться на подольше. Но тётя Поля на наши просьбы не поддавалась. У неё была в жизни миссия - сыночка Ромушка. Она и в гости-то стала выбираться только когда сын подрос, в институт поступил. А то всё время при нём крутилась: одно подай, другое унеси. Ведь хорошая мать глаз с ребёнка не сводит, повсюду водит, кормит, поит, развитием занимается, по хозяйству убивается. Бывало, разрешит ему задержаться с друзьями после лекций, а сама к нам. Знает, что детка поздно придёт, поэтому квартиру уберёт, рубашечки Роме на завтра нагладит, постельку ему поменяет, и тогда уж к нам на пару часов выскочит. И, как только приедет, всё на ходики поглядывает. "Не могу я, - говорила она, - у вас дольше быть. Ромчик же голодный придёт и не поест же. Я, конечно же, ему на плите супчик в ковшике оставила. Но ведь это ж надо разогреть, газ же включить. Разве ж он включит? Так голодным и останется. Ему же ж в тарелочку любимую налить надобно, да с хлебушком, да со свежим укропчиком. Принести, поставить, тогда поест". В голосе тёти Поли чувствовались сдерживаемые слёзы. Можно было подумать, что сын её инвалид, что такое простое действие, как включить плиту, доставляет ему физические страдания. Но помнилось из детства о высоком белокуром парне. Я не заметила в Ромке никаких изъянов.
Мне было смешно. Тёти Полин сын учился в институте, а я ещё школьницей была. Но суп умела не то, что разогревать, а даже готовить лет с десяти. Я болталась по двору с ключом, пристёгнутом булавкой в кармане, теряла его, не могла попасть в квартиру, и потому продолжала оставаться голодной до самого маминого прихода. То есть несколько часов подряд. И, увидев её, входящей во двор, бежала просить прощения за безалаберность. И, в качестве искупления, ещё неслась в магазин, ещё гуляла с собакой, ещё мыла обувь, ещё протирала раковину, ещё накрывала на стол, ещё молча обрабатывала ранку от булавки, которой был пристёгнут ключ. И всё это время терпела голод, оставаясь абсолютно живой. И ощущала, что сама балда, нечего было ключ терять. Если бы не потеряла, был бы уже ужин на столе, и мамочке не пришлось бы напрягаться, готовить его после работы. А кто бы принёс продукты, приготовил еду, вымыл пол, а? Я. Незаменимая, нужная, ловкая, находчивая, сильная, взрослая я.
В двенадцать лет меня забрасывали на дачу как трудовой десант. Позволяли ночевать одной, доверяли клубнику полоть, кабачки растить и траву косить. А вечером, хоть ты тресни, обязана была встретить маму ужином. Магазин, уборка, копание грядок, сбор грибов - всё на мне. Подросла, стала в походы ходить. Чего мне было тушеваться? Я всё умела. А Ромушка, слышала я, тоже как-то пошёл. В суровой мужской компании. И опозорился. Не было там женщин, некому было для высшего существа рыбу потрошить, уху варить, салатик стругать, хлеб резать да колбасу. Не он же это делать будет? Не ему же это уметь надобно? Смеялись над ним. И не зло даже. Понимали - маменькин сынок. "Ладно, дай я порежу, а ты иди, не плач, царапину свою пластырем заклей". В походы Ромчик больше не ходил.
Когда моя мать уезжала отдыхать, я, школьница, оставалась на хозяйстве одна. Кормила себя и собаку. Правильно распределяла оставленные средства. Вернувшуюся матушку встречали чистота, шарлотка и сэкономленные рубли. Когда тётя Поля попала в больницу, Ромушка целых пять дней жил один, пока не вернулась из санатория бабушка, ветеран войны. Поэтому нам с матерью строго-настрого было наказано звонить Ромушке в половине двенадцатого ночи. Кто ж позволит названивать близким из лечебного учреждения в эту пору, в эпоху отсутствия мобильных? Роме надо было бы звонить в час, ведь он поздно ложится. "А вам рано вставать, так что ладно уж, в половине двенадцатого сойдёт. Но чем позже - тем лучше. А то мальчику страшно же будет одному ночевать". Студенту, ага.
Моей матери в больницу я таскала всё, что пожелает и когда пожелает. Тёте Поле в больницу таскала нужное моя мать. Предварительно заезжая к ней домой и преодолевая тупизм Ромочки, который, прости, Господи, не знал, где в шкафу ящик. Пока бабушка ещё не приехала, он сварил себе пельмени. Ну, как сварил? Удивлялся, что серединки холодные, тесто слиплось, а живот заболел. И ещё удивлялся, куда на третий день делись деньги. Бабушка, спасай!
За мои промахи и причуды мне всегда конкретно доставалось по мозгам. Ромочку поили микстурой и укладывали баиньки. Мальчик заболел, раз этакое учудил.
Я, конечно, задавалась вопросом и задавала его вслух: почему так? Зачем такие сюськи-масюськи с мальчиком? Мужчина должен всё уметь, сильным, стойким быть. Мало ли, что случится? Кто ему за него выживать станет? Мужчина должен уметь переносить боль и голод. Сам себя обеспечивать питанием в экстремальных условиях. Должен уметь грязью не зарасти. Кому он вонючий нужен? Деньгами распоряжаться правильно тоже неплохое умение, очень полезное. Вот я, например, всё могу, и никогда не пропаду. "Это же мальчик, - отвечала тётя Поля. - А ты же девочка". "И что?"
По мнению маминой подруги, долг женщины в том, чтобы передать милого, умного, упитанного сыночку в руки правильной жены. И тогда уже ему никогда не придётся выживать, спасать и экономить. Все счастливы. Деточке продолжают гладить и завязывать шнурки. Супруга балдеет от возможности иметь под боком хорошо выращенного любимого. Чуткого, тонкого, понимающего... Какую такую жену? Искусство!.. Мама, она же свекровь, почивает на лаврах. Правда, после того только, как обучит свою преемницу правильному уходу за домашним питомцем... сокровищем.
- Видишь ли, - сказала тётя Поля, - мальчики же такие раздолбаи. Триста раз им говори - всё не доходит. Ты девочка. Ты такая же, как мы. На тебя мать рявкнула, гавкнула - ты мигом всё поняла, всё сделала, всему научилась. А знаешь, как мальчики? Пуговицы застегнуть - и то тыщу раз показывать надо. Рукава засучить, ботинки высушить, ложку ко рту поднести - то же самое. Что у них в голове? Уж не знаю... Беспомощные они. Жалко же их. Сами не справятся. А вдруг война? Кто же их убережёт, кто приласкает, приголубит, пожалеет, накормит пока ещё живы? Убъют сердешного - плакать же будешь, что вовремя не кормила, мало заботилась.
- Но ведь когда человек самостоятельный, всё умеет - он сильный. Он гордый. Он нужный. Он сытый. Его могут и не убить.
- Вот станешь матерью - поймёшь меня. И, кстати, кому же это нужный? С какой такой целью?
Тётя Поля присматривалась ко мне, рукодельной и быстроногой, как к потенциальной невесте для Ромочки. Меня надо было брать, пока я юна и не испорчена. То есть, не нахваталась вредных для будущей хозяйки идей. Что домашние дела пополам, и что понимать надо не только искусство. Она лелеяла надежду, что я сменю её на посту. Что она доверит мне самое дорогое. Но мне не хотелось кружиться вокруг Романа, нестись с работы, чтобы поменять царю-батюшке полотенце и успеть подать тапочки. Греть ему супчик вместо того, чтобы в гости сходить. Матушки планировали нас познакомить получше, от чего я брыкалась, а Рома вообще отчебучил - взял и влюбился в некую Светку. Начал с ней жить. Но как начал, так и закончил. Света была недовольна Ромой. Цуциком обзывала и требовала, чтобы сам помнил, где тапочки стоят. Тётя Поля была недовольна Светой, считала её лентяйкой. Ромчик просто был недоволен. Светлана тормошила, мать требовала сделать выбор. Выбор пал на спокойное существование.
- Счастье же, что Светка умелась восвояси! Слишком плохо влияла на Ромушку, от матери отлучала. - радовалась тётя Поля. - Нехорошая же Светка жена, невоспитанная. Учиться уходу за мальчиком не желала. Тяжко ей в жизни придётся без мужика-то. Кому ж такая фря нужна? Я вон за своим милым уж так убивалась, ещё больше, чем за Ромушкой. И то меня бросил. А уж Светку-то и замуж не возьмут. Тфу!
Тётя Поля не оставила попыток женить свою драгоценность. Но была крайне осторожна и предусмотрительна. А ну как какая-нибудь вертихвостка от матери и впрямь отлучит, пельмени варить научит. Нет уж. Невесты, правда, не спешили падать в Ромочкины объятия, даже, прямо скажем, уворачивались от них.
А он ведь был не самым плохим сыном. Он был почтительным, вежливым. Мог сумку помочь донести. Брал маму с собой в поликлинику. Охотно ездил с ней в санаторий. Всё кушал и исправно толстел. Мило, почти без капризов, принимал всё, что она для него делала, не забывая твердить, как ценит её усилия. Иногда выходил из бюджета. Что поделать, с заработком не складывалось. Не на дядю же горбатиться ему, такому удивительному. Пробовал много раз. Не вышло. Не ценили тонкую Ромкину душу, чувствительную его натуру. Ругались на него, и даже матом. Он ждал случая громко заявить о себе всему свету, огрести кучу денег и прославить мать, давшую ему всё. Ну, так он говорил, валяясь перед телеком. В мирную картину жизни вертихвостки не вписывались. Ласковый сын при матери - что может быть лучше, где больший покой?..
Эх, послевоенное поколение женщин, культ исчезающего в небытии мужчины... Тётя Поля до старости мечтала найти для сыночки новую мамочку. "А то как же он без меня?" Видимо, это было чисто теоретическое желание. Хорошо, что не прежние времена, когда невозможно было бы оставить мальчика холостым: стыд и позор на всё семейство. Но тогда бесправную, пугливую и нежную невестку, свекровь скрутила бы в бараний рог.
Ещё школьницей я поняла, что слово "жена" состоит из двух слов: частиц "же" и "на" в смысле "возьми". "Вот же, на, это всё тебе, дорогой! Деревянная лошадка. Настоящая лошадь. Обслуга в доме, у печи и в постели. Всё для тебя же, на!"
"Милая, ну-ка, кто ты теперь?" - "С сегодняшнего дня, дорогой, я твоя жена".
Жена - преемница мамочки. Если мамочка позволит, конечно.