ОЖИДАНИЕ.
Мать вышла на крыльцо. Отец, как всегда, стоял около калитки и смотрел на дорогу, ведущую вдаль. В одной руке он держал керамическую кружку с ароматным мятным чаем. Другой опирался на старый, но ещё надёжный забор.
Вечерело. Над полем, через которое вела дорога, сгущался туман. Небо становилось из ярко-синего густо-фиолетовым. На нем постепенно проявлялись звезды. Неспешно начала уходить жара и прохлада грядущей ночи отирала от нее землю и дом, стоящий на ней, словно мокрым полотенцем, смоченным в студеной воде.
Мать неслышно приблизилась к стоящему мужчине. Он, ощутив её присутствие за спиной, чуть повернул голову. От женщины пахло пирогами, свежим бельем и каким-то уютом, теплом, запахом, который бывает у тех, кто всю жизнь занимается домом. Этот аромат словно врастает в поры, в тело, в душу и уже никогда не покидает его обладателя. Стоя рядом с такой женщиной каждый вспоминает свое гнездо, из которого выпорхнул раньше или позже, которое посещал или про которое забыл. Или которого никогда не имел, но втайне всегда мечтал о таком.
- Ждёшь? - спросила она.
Тот молча кивнул.
- Не холодно?
Мотнул головой. Хлебнул из чашки.
- Чай, поди, уже остыл.
Отец снова молча мотнул головой.
- Каждый вечер так стоишь. А толку? - в каждом её вопросе не было ни упрёка, ни злости. Только любовь и забота.
Отхлебнув из кружки ставший все же прохладным чай, мужчина наконец повернулся к ней.
- Ну, а что делать-то? Скучаю же...
- Так он и вернётся не скоро. Сам знаешь...
- Знаю. Знаешь, мать, я как-будто вахту несу. Мне вот кажется, что если я не выйду его встречать хоть один вечер - он аккурат тогда и вернётся. А я его не встречу. Ему-то, может, и все равно, а мне вот обидно будет. Что упустил тот момент, когда вдали он появится.
- Эх, ты! Вахтовик мой... Ужинать будешь? Я там картошки наварила, куру пожарила. Квас холодный есть. После такой жары в самый раз.
Он кивнул и, бросив последний раз взгляд на дорогу, пошел за ней в дом.
Через полчаса наступила ночь...
...Так он стоял каждый вечер на протяжении долгого времени. Всегда в один и тот же час выходил к калитке с чаем и ждал. Смотрел. Старался сквозь марево, дождь или пургу увидеть сына, идущего к дому. Но так никогда и не мог себе признаться, что в глубине души знает: это будет ещё не скоро. Очень не скоро. Потому что у сына своя, взрослая жизнь. И ему в той жизни хорошо. У него все получается. И живёт он правильно. Иначе и быть не может. Иначе он бы уже давно пришёл сам. Чтобы в родительском доме найти укрытие от забот и невзгод, от суеты и боли, вдохнуть запах того самого уюта, которым пахла мама. И уткнуться в плечо отца, оцарапав висок о его седую щетину.
Но его не было. Так было нужно, значит.
На следующий вечер отец впервые решил не выходить. Поужинали. Убрали со стола. Сели читать. Она - какой-то старый детектив, найденный ею в закромах кладовки, он - журнал "Огонек", обнаруженный там же. На обложке была фотография ноги в лапте и надпись крупно "Призрак бродит по Европе...". А ниже мелко "Призрак коммунизма".
- Вот, значит, как, - пробормотал он, открывая первую страницу.
- Что? - мать оторвалась от чтения.
- Да вот, говорю, о чем пишут. Призрак ходит, говорят, коммунизма. Пугают, что ли, кого... Да...
Он кашлянул, заерзал в кресле. Открыл вторую страницу. Затем третью. Пробегая глазами строки он их явно не читал. Просто видел буквы, картинки. Но в суть не вдавался. Снова поерзал. Посмотрел в окно.
Она посмотрела на него поверх старой роговой оправы. Светильник над её головой чуть мигнул.
- Что с тобой?
- Не знаю... словно что-то тянет...
- Так сходи. Вижу же, что хочешь.
Он глянул в её сторону.
- Да ну... Ты ж сама говорила вчера, зачем, мол?
- Ну, мало ли, что я говорила. Ты ж большой уже мальчик, сам можешь решать, идти или не идти. Чего женщину глупую слушать? - и она улыбнулась ему, дав понять, что шутит.
Он улыбнулся ей в ответ. Потому что точно знал, что глупой она не была.
- Схожу! - вдруг решил он. - Подышу воздухом. Так просто.
- Сходи, сходи. А то маешься, вижу же, - повторила она.
Отец встал, накинул на плечи старую брезентовую куртку, налил себе чай из чайника и вышел в сени. Оттуда на крыльцо. Поглядел с его высоты в сторону дороги. И сел на ступеньку.
Сделав глоток, поднял голову к небу. Сегодня оно было затянуто тучами, но дождь не шёл. Прохладный ветер мгновенно проник под воротник домашней рубахи и заморозил капельку пота, стекавшую по спине. Отец передернул рефлекторно плечами. Сделал глоток, поставил чашку рядом и застегнул куртку на все пуговицы. Ему и в самом деле с утра было как-то маетно. Но виду он не давал.
Начал накрапывать мелкий дождь. Стукая по земле и по крыше, еле слышно, словно шёпотом. Туку-туку-тук, туук-тукутук, тук-тук-тутук...
Вдруг взгляд отца зацепился за что-то непривычное в пейзаже за забором. Что-то было лишним на горизонте. Что-то неуловимо меняло картину мира. Он поднялся. Спустился со ступеней. Дождь усилился. На крыльцо вышла мать. Хлопнула дверь дома.
Отец стоял у забора и вцепившись в него обеими руками не мигая смотрел вдаль.
- Мааааать! - вдруг резко крикнул он.
Та спустилась к нему и ежась подошла.
- Мать, смотри... Смотри!..
Она вгляделась. Прошептала:
- Да не может быть!..
По дороге шёл рослый парень. Шёл, улыбаясь, навстречу дому. Навстречу стоящим за забором родителям. Шёл, а на его лице мешались слезы с каплями дождя. В какой-то момент он не выдержал и побежал. Отец, открыв калитку, рванул ему на встречу. Не бегом, бегать уже тяжело было, но очень быстрым шагом... Следом за ним кинулась мать.
Встретившись, сын уткнулся отцу в плечо, оцарапав висок об отцовскую щетину. Обрял его одной рукой. Другой обряд мать, вдохнул запах дома и пирогов... и уже не смея сдерживаться, зарыдал в полный голос.
- Сынок! Сынок!! - только и мог сказать отец, прежде, чем его голос сорвался и он тоже заплакал. Так они и стояли втроём под дождём, плача и обнимаясь. Крепко, как только может любящая по-настоящему семья.
Уже после, сидя за столом и уминая мамину еду, сын отвечал на вопросы, которые сыпались то с одной, то с другой стороны. И про жизнь. И про семью. И про детей. И про работу. Все, что угодно, кроме одного единственного вопроса, который родители не решались никак задать.
Наконец, взяв в руки чашку с чаем, сын откинулся на спинку стула. Домашняя одежда была ему маловата. Военная форма сохла на растянутых в сенях верёвках. Берцы стояли около печи и тоже сохли.
- Ну, спрашивайте...я ж вижу, что хотите.
- А как ты... почему ты...
- Как так получилось, что раньше срока? Так война, пап.
- Как война? - всплеснула руками мать. Отец нахмурился только, промолчал.
- Так. Война. Меня призвали. Всех призвали.
- И ты пошёл?
- И я пошёл.
- Вон оно как...
Отец помотал головой, уткнулся в кулак, закусил губу. Мать снова заплакала.
- Так значит, раньше срока ты... сюда...
- Значит...
Они замолчали. Сын пил чай из кружки. Мать смотрела на него нежно. Отец думал о чем-то своём. Вдруг встал. Потрепал сына по голове. Сказал:
- Так, стало быть, было нужно. Пойду постель тебе постелю. Завтра работы не впроворот. Поможешь?
- Конечно, пап! О чем разговор?
Отец сделал шаг, потом повернулся к сыну. Тот смотрел на него снизу вверх, как много лет назад, когда он был ещё совсем маленьким мальчишкой.
- Ты чего, пап?
То снова потрепал сына. И сказал тихим голосом:
- Хорошо, что ты дома. Наконец.
------
Тела погибших лежали ровными рядами. Укрытые кусками брезента каждое. Рядом лежали документы, по которым можно было идентифицировать бойца. Комбат останавливался рядом с каждым, читал имя в документе, стоял несколько секунд молча, а затем шёл к следующему.
Возле одного он остановился. Прочел имя. Присел. Закрыл лицо рукой. Таких вот мальчшек всегда было жаль. Некому их было похоронить. Некому было отправить тело. Сирота, родители погибли в аварии, когда ему было восемь лет (От них осталась одна фотография в его нагрудном кармане: мужчина со щетиной в брезентовой куртке и женщина в роговой, старой оправе. Счастливые, улыбающиеся).
Ни своей семьи, ни детей. Только друзья по детдому, если были, и в восемнадцать лет однополчане. Если не убьют.
Для комбата такие пацаны как родные дети были. И каждого мальчишку он старался сберечь. Но война не даёт шанса выбрать: жить или умереть. Она сама решает, кого оставить, кого забрать, кого покалечить.
И грела комбата лишь одна мысль, когда он после каждого боя прощался вот так с погибшими. В юности слышал он от старого соседа по дому легенду. Мол, те, чьи родители погибли, когда ребёнку ещё не было восемнадцати, на том свете строили дом. Уютный и тёплый. Такой, какой хотели бы создать при жизни для своего чада. Но который не успели, не смогли построить. И там, в другом мире, в этом доме, ждали, когда их дети придут к ним, покинув этот мир. Молодыми, старыми. Умершими своей смертью или убитые на поле боя. Создавшие свою семью или прожившие в одиночестве. Но там, на том свете, семья объединится. Чтобы жить в тепле и уюте. В любви и радости. На долгие, долгие времена...
Комбат очень верил в эту легенду. Хотел верить...
Иначе ему было бы попросту незачем каждый раз поднимать таких мальчишек в бой.
Картина Сергея Курицына.