Соседка по даче Валентина Петровна это барокко. Немного позднее, под шестьдесят, но Рубенс, этот фламандский развратник, увидев бы её, сжёг бы к чертям собачьим все свои три грации и рисовал бы только Валентину Петровну.
«Самсон и Валентина Петровна», «Союз Валентины Петровны и Воды», «Валентина Петровна и Адонис», «Валентина Петровна перед зеркалом». Только так назывались бы его картины.
Рубенс посвятил бы ей жизнь, как Петрарка своей Лауре. Даже больше.
Ну, а если бы Валентину Петровну увидел Рембрандт, то этот мир не никогда узнал бы великих мастеров палитры, потому что они, напившись в трактире, задушили бы друг друга в порыве животной ревности в какой-нибудь амстердамской подворотне.
Но к счастью этого не случилось. И вот, такой женщине, мечте художника, живущей на соседней даче, понадобился сварщик.
Господи, до чего же несовместимые понятия! Валентина Петровна, педагог филолог, в оригинале читающая Шекспира и Байрона, ценящая Барнса и Блейка, Вордсворта и Саули, и сварщик! Мезальянс, нонсенс!
Но решетка на стареньких дачных воротах грозила рухнуть вот-вот, и требовала хирургического вмешательства.
Сварщик у нас на дачном массиве почти бог. Он живет с самого края, у въезда, его зовут Игорь, просто и без отчества. По возрасту он расплывчиво неопределяем. Из хобби — алкоголь и женщины. И то, и другое неколлекционное, простенькое и без претензий.
Но самое главное, Игорь соглашался только на те работы, которые сам хотел. Деньги его мало интересовали, хотя за неимением другого интереса, он их тоже брал. Но Игоря надо было заинтересовать чём-то большим.
Валентина Петровна дама небогатая, поэтому решила пленить сварщика женскими чарами. В конце концов, если уж Рубенс и Рембрандт не устояли бы против её центнера красоты и шестидесятого размера почти фламандских бёдер, то кто такой этот Игорь, чтобы противопоставлять себя великим?
В это утро Валентина Петровна была прекрасна, как вечерний закат. Она слепила так, что на неё было больно смотреть. Увидев её, пробегающий мимо по делам дачный пёс Эдик застыл, подняв переднюю лапу, высунул язык и взвизгнул.
Валентина Петровна плыла по улице, как бригантина на рейде, плавно и торжественно. Ее новый ситцевый халат был настолько ярок и цветаст, что смог бы заменить героиновый приход любому оформившемуся наркоману, если бы таковые водились в округе. Но публика у нас, подобно Валентине Петровне, приличная и интеллигентная.
Валентина Петровна накрасила губы морковной помадой, чего не случалось с ней уже лет двадцать, и надела туфли на каблуках, чего не случалось с ней ещё больше времени. Вероятно из-за этого туфли были старомодны, но в начале девяностых за них бы передрались несколько десятков местных, а то и столичных, модниц.
И вот такая тюнинговая модель Валентины Петровны подошла к скоромному жилищу сварщика Игоря и элегантно постучалась пальчиками в калитку.
Игорь открыл не сразу, но открыл. С минуту он, щурясь и прикрывая ладонью глаза, всматривался в мечту Рубенса, пытаясь осознать происходящее и отождествить Валентину Петровну хотя бы с одним известным ему сказочным персонажем.
Наконец, придя в себя, он сухо и хрипло спросил:
— Чего?
Валентина Петровна опешила. Она надеялась на несколько иной эффект на своё появление на пороге жилища холостого и нетрезвого сварщика. Но, придя в самообладание, глубоко вздохнула и сказала чего.
Сварщик Игорь кивнул и, подтянув тренировочные штаны, согласился установить решетку на ворота за две тысячи пятьсот рублей.
Когда ремонт ворот был завершён, а Игорь равнодушно и хладнокровно забрал гонорар и ушел восвояси, Валентина Петровна долго сидела на веранде, рассматривая альбом с репродукциями известных фламандцев. Там были фотографии картин Рубенса и Рембрандта, Ван Дейка и Снейдерса, Брейгеля и Йорданса. Валентине Петровне не было жалко двух тысяч пятисот рублей. Ей было жалко того, что творцы нынешней эпохи совершенно не способны на такие шедевральные полотна. И невидимый дачный ветерок трепал листья на растущей рядом груше, насвистывая что-то про далёкий и неведомый Амстердам. А может быть Роттердам. Впрочем, может это Валентине Петровне просто показалось.