Сколько раз в день мы слышим и произносим «Отче наш»? На домашней, келейной молитве, на богослужении, за трапезой, в пути. Вопрошаем и выпрашиваем, благодарим и благословляем, очищаем и освящаем, оберегаем и наставляем, утешаем плачущих и утишаем взволнованных. Бывает с трепетом и вниманием, а бывает не задумываясь и не замечая, что смели призвать Бога.
Чтобы как-то нарушить привычность молитвы, я стал… Привычность. Ещё не узнав молитвы — она уже стала привычкой просто произносить слова… Чтобы как-то разбудить своё внимание, стал пробовать читать её, молитву Господню, на разных языках.
Πάτερ ημών ο εν τοις ουρανοίς, αγιασθήτω το όνομα σου. Ελθέτω η βασιλεία σου. Γενηθήτω το θέλημα σου, ως εν ουρανώ και επί της γης. Τον άρτον ημών τον επιούσιον δος ημίν σήμερον. Και άφες ημίν τα οφειλήματα ημών, ως και ημείς αφίεμεν τοις οφειλέταις ημών. Και μη εισενέγκης ημας εις πειρασμόν, αλλά ρύσαι ημάς από του πονηρού.
Открыл для себя: «эпиусион» (επιούσιον). Ведь это над-сущный хлеб, над всякой сущностью, а значит — Хлеб. Если «эпи», перевести «над» (епитрахиль — над трахеями, эпиграф — над-писание, эпитафия — над-гробие), то получается, не о продуктах идёт речь, моя речь — к Отцу, отдавшего Своего Сына.
А вот в немецком тексте, такого открытия не сделаешь: тэглихес брот (tägliches Brot) = ежедневный хлеб.
Unser Vater im Himmel!
Dein Name werde geheiligt.
Dein Reich komme.
Dein Wille geschehe wie im Himmel so auf Erden.
Unser tägliches Brot gib uns heute.
Und vergib uns unsere Schuld, wie auch wir vergeben unsern Schuldigern.
Und führe uns nicht in Versuchung, sondern erlöse uns von dem Bösen.
Зато в немецком есть «фэрзухунг» (Versuchung). Не введи нас в исследование, познание (от suchen, искать). Кто и что изучает? Или кого? Приходит на ум: можно знать грех, а можно знать о грехе. Сравнить: можно знать о Боге (читать религизную литературу, да и молитвы тоже), а можно знать не о Нём, а Его. Проникновенно, от сердца к сердцу, говорит старец Силуан о познании Бога Духом Святым: «Он очень кроток и милостив… Да познают Тебя все народы».
И о грехе всякий знает, но если я предаюсь греху, то познаю грех, а грех — меня. Вместо света, на место светлое падает тень, прилипает тьма к душе. И тьма эта, которой я открылся, не безлика. Но о нём не будем говорить. Драгоценное время — только не ему.
Оче наш, који си на небесима,
да се свети име Твоје,
да дође царство Твоје,
да буде воља Твоја и на земљи као и на небу.
Хљеб наш насушни дај нам данас,
и опрости нам дугове наше као што и ми опраштамо дужницима својим,
и не уведи нас у искушење, но избави нас од злога.
«Опрости нам дугове наше као што и ми опроштамо», сербский язык.
Прости. Простор. Никакой сложности и хитросплетённости, всё Господь убрал, очистил, вымел, убелил, как снег.
Изумлялись этому святые: что и мы можем прощать, отпускать долги, грехи против нас, как Сам Бог. И поэты останавливались перед чудом прощения.
…в ушную раковину Бога,
закрытую от шума дня,
скажи всего четыре слога:
— Прости меня.
(И. Бродский)
А ещё молитвы на разных языках (помните, как на Пасху), подсказывают, что мы не одни. Рядом братья. Не конкуренты, не отступники. Психология осаждённой крепости вряд ли может обогатить. А вот вера-доверие-верность расправляет плечи.