Глядя на знаменитые фотографии Мориса Бежара, трудно представить, каким слабеньким ребенком он был. Как и многих, маленького Бима отдали на танцы для здоровья. Сколько приговоров своей танцевальной карьере он выслушал (взрослым состоявшимся автором он даже посвятил истории своего образования балет “Парижское веселье”).
Что же, великим танцовщиком Морис Бежар действительно не стал. Зато он стал великим хореографом, одним из главных в XX столетии.
Наверное, если спросить среднестатистического балетомана, с чем ассоциируется имя Бежар, ответ будет - Болеро. Невероятный по мощи, абсолютно точно воспроизводящий нарастающий экстаз в музыке, этот спектакль для одного солиста и кордебалета танцевали практически все великие, от Хорхе Донна до Майи Плисецкой.
Но Бежар это не только Болеро. И сейчас у зрителей кинотеатров есть возможность в этом убедиться.
Родившийся во Франции Морис-Жан Берже,чей отец был родом из Сенегала, а мать - каталанкой, просто обречен был стать человеком мира - и он им стал не только потому, что работал в разных странах и впитал в себя культуры разных народов.
Бежар успел потанцевать на классической сцене, получил очень неплохое образование, базу в котором заложили русские эмигрантки, в том числе и прославленная Любовь Егорова, через чьи руки прошли почти все западные звезды середины XX столетия. Но классику он не любил и не понимал. Точнее, отдавал ей должное, но считал, что балет, родившийся во дворце, искажает истинное значение и звучание танца. Все балетные условности, “кружева”, куртуазность, как казалось Бежару, все дальше уводили танец от ритуального звучания, от обрядов. “Необходимо было заново открыть танец в его общечеловеческой сути, танец, не оторванный от своих религиозных корней, - то есть все танцы мира, но не танец некоего общества в некой части Европы. Необходимо было возродить и оживить универсальную хореографическую традицию” - писал Бежар в своих воспоминаниях. Этим важным делом - созданием общечеловеческого танца он и занялся.
В 24 года Бежар впервые попробовал себя как хореограф, а уже через три года создал собственную труппу.
Мировую славу Мориса Бежара принято отсчитывать от “Весны священной”, поставленной в 1959 году. Через два года на свет появилось его, без преувеличения, культовое “Болеро”, а еще через три - “Девятая симфония Бетховена” - спектакль, который можно назвать апогеем общечеловеческого танца, общего единения.
Именно о таком восприятии его музыки мечтал Бетховен, именно в этом направлении повел спектакль Бежар.
“Девятая” была вещью не вполне “личной”. В ней я отказался выставлять напоказ свой внутренний мирок, свои страхи, грёзы, или свой бред. У меня было ощущение, будто я участник эстафеты - у меня в руке неожиданно оказался факел, переданный мне Бетховеном. Я слушал эту музыку как глядел бы ацтекские пирамиды - в подобных случаях “я” исчезает. “Девятая” была обрядом, и я не хотел, чтобы этот обряд был языческим или мирским. Я надеялся, что он будет религиозным, но религия трудно поддается штопке наших дней. Я надеялся хотя бы вызвать эмоции, по возможности, не смятенные. Я дал руку Бетховену и позволил себя увлечь. Я прочел слова “Оды к радости” и принял их за чистую монету: “Обнимитесь, миллионы...Радость, радость…” - писал Бежар в своих воспоминаниях.
Бежар, в 1964 году пытавшийся реализовать эту идею братсва, собирал исполнителей для своего балета, поставленного на музыку Девятой симфонии, буквально по сусекам, приглашая на самые простые роли студентов местного университета, едва умевших танцевать.
Спустя годы эта мечта обрела, возможно, более четкую форму. В той записи, что мы будем смотреть в кино, “Девятую” в Токио исполнил действительно ансамбль мира: артисты из интернациональной лозаннской труппы Бежара объединились с японским балетом, худрук труппы француз Жиль Роман читал текст Ницще, за пультом израильского оркестра стоял легендарный индийский дирижер Зубин Мета.
Этот спектакль, как никакой другой, кажется нам, рассчитан именно на коллективную эмоцию. Так что ждем вас в кино!