https://zen.yandex.ru/media/id/5f3a7c4a810e9753a0b9ffae/rusalochi-skazki-602ea9576ce3da78047bcdea
В обычной деревне в заливе недалеко от маленького городка однажды остановился потрёпанный корабль. С него сошла поразительной красоты женщина с девочкой двенадцати лет. Женщина была грустна и молчалива, дочь – серьёзна, необщительна и угрюма. Местный священник был покорён бледным лицом и влажными карими глазами трепетной лани пришелицы. Его проповеди с её приездом стали дышать неземной страстью и пылом, что было замечено немногими жителями деревни. Молодые девушки невзлюбили пришелицу, поскольку их очарование не шло ни в какое сравнение с её красотой и обаянием. Мужчины все, как один, возжелали сделать её своей. Но она неизменно качала головой и грустно улыбалась на их настойчивые предложения. Оскорблённые мужчины возненавидели её. Дамы в возрасте, обременённые и нет семьёй, втайне ревновали её к своим мужьям, те, которые их имели, и к своему священнику все без исключения. Юноши же, не обременённые моралью и воспитанием, осаждали её дом и окна, стремясь, если не овладеть силой, то хотя бы подглядывать за ней, спустив штаны. Дети, видя поведение взрослых, швыряли в неё грязь и камни, а дочь её подвергалась жестоким шуткам и травле. Священник, с каждым днём проникавшийся к ней всё более, увещевал свою паству. Но та, как будто только злее становилась, видя явную склонность человека божьего к безропотному божьему созданию.
На его заботу женщина отвечала ласковой улыбкой, что вселяло в священника смятение: надо вам сказать, что и деревня, и тот небольшой городок рядом были католическими. И, таким образом, священнику было запрещено желать женщину, подчиняясь целибату. Изнуряя себя постами и бичеваниям, молитвенными бдениями и веригами он пытался изгнать из своей памяти смущающее его лицо, а из своих чресл – желание. Но ничего не помогало. Желание обладать ею стало его наваждением. Одно вызывало его беспокойство: проницательный суровый и осуждающий взгляд, неотвратимый и безжалостный, которым смотрела на него её дочь. Она как страшный судия держала в узде его вожделение. Но в отсутствие неё он начинал склоняться к мысли, что никакого греха не будет, если он осенит и наполнит собой сей прекрасный сосуд греха. Что для этой неизвестной женщины будет благом, если он снизойдёт со своего сана к этой грешнице. Эта мысль настолько овладела им, что он подумывал о тайном браке - немыслимой и кощунственной вещи в его положении. Но то, что могли сделать кардиналы[1], не полагалось простому деревенскому священнику. Он не знал, как начать разговор с ней на эту тему, но она сама дала ему такую возможность.
В солнечное утро тёплого воскресного дня он произносил одну из своих самых пламенных проповедей, от чего груди всех без исключения женщин бурно вздымались, а щёки покрывались румянцем. Он говорил долго и красноречиво, живописуя ужасы ада и блаженство рая, обличая блуд и восхваляя добродетель, осуждая стяжательство и поощряя щедрость. В конце его речи солнечный луч, проникший сквозь витражи, пал на его чело, озарив его золотым сиянием. В экстазе от своей речи он настолько вознёсся над бренным миром, что не сразу заметил, что одной женщине стало дурно. Его наваждение потеряла сознание, пав на грязный пол. И ни один житель не двинулся с места ей помочь, брезгливо поглядывая на неё и перешёптываясь. Насупленная дочь сурово стояла рядом, взглядом прожигая окруживших её людей. Она пыталась помочь своей матери, но её руки были слишком слабы, и она только поддерживала её голову, чтобы ветхий чепец не пачкался о грязный пол. Священник спустился с небес на кафедру, а с кафедры – к пастве. Со словами упрёка он поднял на руки хрупкое тело и как драгоценную ношу унёс её, чтобы привести в чувство. Её дочь тенью следовала за ними.
Уложив красавицу на кровать, он не мог заставить себя уйти от неё и предоставить её рукам бездушных женщин. Он отирал ей лицо, касаясь её кожи и волос. Ему стоило большого труда удержаться, чтобы не целовать и не обнимать её: за ним следили осуждающие глаза её дочери.
Когда женщина очнулась, она со страхом огляделась вокруг. Но, увидев его, её лицо озарила такая радость, что священник, не сдержав себя, пал к её ногам со словами любви на устах. Его пламенные речи были прерваны негодующим криком её дочери. Но мать, кротким взглядом велев ей замолчать, тихим и мелодичным голосом попросила её оставить их. Кажется, впервые почтительная дочь хотела пойти наперекор матери. Но принудила себя повиноваться. Оставшись вдвоём, женщина залилась слезами и мольбами о помощи: и она, и её дочь уже давно ничего не ели, и как им жить и на что – она не знала. Священник тут же предложил выход – тайный брак, давно лелеемый им. Успокаивая её ужас, он приводил в пример римских пап, некоторые из которых не только состояли в тайных браках, но и имели детей, который выдавали за племянников и племянниц. Уповал на то, что разрешение от целибата получить нетрудно. Что оглашать их брак нет надобности. Что его сан покроет её позор. Растерянная женщина не знала, чему верить и что делать. А слова священника, его пыл, его страсть и желание, читавшиеся в его глазах, поколебали стойкость бедной женщины. Она согласилась. И тут же, захваченная его напором и охватившим его счастьем, отдалась ему. В тот же день он ввёл её в свой дом, дав должность экономки, хотя вся деревня вскоре узнала истинное положение дел.
Нечестивая свадьба состоялась. Женщина с каждым днём становилась всё грустнее и грустнее, пока священник, недовольный её тающей красотой, не потребовал ответа. Заливаясь слезами, женщина показала ему стопку писем, который он никогда не видел. Это были послания некоего епископа, требовавшего, чтобы несчастная женщина предоставила свою дочь монастырю. Первые письма были полны увещеваний и состраданий, последние – требований и угроз. Священник был возмущён: идти или нет в монастырь решают родители ребёнка. А мать явно не желала предоставлять церкви своё дитя. Предосудительное поведение, но не преступление, проступок, но не смертный грех. Он не понимал упорства женщины, но считал её вправе распоряжаться судьбой своего ребёнка. Письма продолжали приходить, и священник вознамерился поехать к епископу, чтобы увещевать его, уверенный, что прелат пал жертвой заблуждения или козней против несчастной женщины. И однажды ему самому пришло грозное требование, явиться пред светлые очи епископа, чтобы дать отчёт о своём возмутительном и нечестивом поступке. Обеспокоенный священник быстро собрался и уехал.
Епископ принял его весьма по-отечески: сурово, но сострадательно, возмущённо, но с жалостью отчитав его за порочную женитьбу на женщине, он показал ему документ о лишении его сана и отлучении от церкви. Бедный бывший священник пал на колени и зарыдал, кляня козни женского пола. Тогда епископ с отцовской любовью поднял его с пола и прижал к своей груди, успокаивая и увещевая его.
Когда бывший священник пришёл в себя, епископ стал его расспрашивать о женщине, толкнувшей божьего человека на дорогу к аду. И по мере рассказа чело высокого сановника омрачалось всё более. Покачивая головой, он с печалью во взоре поведал впавшему в ужас бывшему священнику, что тот стал жертвой коварнейшей из женщин, которая давным-давно, будучи в возрасте, в котором благочестивые девушки вступают в брак, пыталась соблазнить его, епископа, своей юностью, красотой и внешней чистотой и невинностью. Он описывал поражённому мужчине, какими дьявольскими соблазнами завлекала его эта изобретательная, юная, но уже тогда глубоко порочная девушка. Со слезами на глазах, он рассказывал, сколько раз он просил её расстаться с порочной жизнью и встать на путь честный и порядочный, и сколько раз эта недостойная женщина отказывалась от благодати божьей ради утех телесных, как дьявольски соблазняла его речами о том, что бросит жизнь куртизанки, если он, епископ, отдастся в её власть, подпадёт под её чары и будет её содержать до конца своих дней и даже после. Возмущённый бывший священник не мог сдержать криков: он осознал, в какую бездну он пал. И, уходя от епископа, горько раскаивался в своём проступке, забывая, что сам жаждал обладать женщиной, которая никому не сделала зла.
Потерянный и оглушенный он долго ходил по городу, пребывая в глубокой меланхолии и трусливо помышляя покончить с бренной жизнью. Он взывал к богу, но бог не отвечал. Он простирал руки к небесам, но они оставались глухи. Он посыпал голову пылью дорог, по которым ходил, но лишь пугал этим почтенных горожан. Он рвал на себе волосы и сорочку, но его посчитали впавшим в безумие и обходили стороной.
Когда он вернулся к себе, его ожидало письмо от его обеспокоенной жены. Вне себя от тревоги, она вопрошала, почему он не пишет ей или не едет домой. Не вознамерился ли епископ посадить его в темницу? И, кротко поведала, что этот ужасный человек долго домогался её, честной и богобоязненной девушки, пользуясь тем, что она полюбила его, намного старше неё, первой пылкой любовью. Воспитанная в строгости и почитании церкви, она в смятении отказывалась от его посягательств, пока однажды, пользуясь дружбой с её отцом, он не пришёл к ней в дом и не опоил её. После чего взял силой, пользуясь её безволием и неспособностью противиться ему. Тяжесть греха легла на неё. Но ещё более её ужаснуло, что он потребовал от неё оказывать плотские услуги мужчинам, на которых он укажет. Попеременно пугая её то адскими муками, то горем отца, вдруг бы узнавшего обо всём, то расточая слова любви, то упрекая в бессердечии и неблагодарности, он сотворил из неё куртизанку, весьма ценную и дорогую, но не видевшую от него ни любви, ни денег. Такая жизнь закончилась тем, что она забеременела и родила дочь, даже не зная, кто именно её отец, и подорвала своё здоровье подобной жизнью. Униженный её падением отец весьма скоро оставил её: одарив наследством ненавистную ей церковь, он бросился с колокольни.
Епископ, получивший столь щедрый дар, во всеуслышание заявил, что это был несчастный случай. И самоубийца был похоронен как раскаявшийся христианин. Оставшись без средств, бедная женщина стала подвергаться преследованиям епископа, получившего лишний повод упрекать её в доведении несчастного отца до смерти и требовавшего от неё продолжать ремесло, а ребёнка, если она его не вытравила, пока это было можно, отдала бы в самый глухой, гнетущий и суровый монастырь, замаливать грехи недостойной матери. Женщина в ужасе отказалась, считая, что невинный ребёнок не виноват в её падении. Собравшись духом, она однажды бежала и скрывалась, где могла, от длинной руки епископа. Но, видимо, он её, всё же, разыскал.
Заканчивалось это грустное повествование трогательными словами любви, нежности и благодарности за участие этого бывшего священника в её жизни и робкой надеждой на скорое воссоединение.
Читая это безыскусное послание, бывший священник впал в несвойственную ему ярость: слова почтенного епископа подтверждались, коварство этой дьявольской женщины не знало границ. Она посмела оболгать столь святого человека! Хотя, чего ещё ожидать от столь сатанинской дряни, которая толкнула его на погибель души. В ослеплении он забывал, что сам преследовал её, домогался и, по сути, принудил отдаться. Не помня себя от гнева, он собрался и кинулся домой, делая как можно меньше остановок в дороге.
Дорога не остудила его. Наоборот, перечитывая её письмо на редких остановках, чтобы переменить лошадей и перекусить, он распалялся всё больше и всё быстрее спешил домой.
Промчавшись всадником Апокалипсиса по улицам своей деревни, он нашёл свою жену в покое и печали, мирно готовящей обед. Видя её невинное чело и чистый взгляд, дьявол обуял его, и с криками: «Недостойная грешница!» он стал избивать её кнутом, что держал в руке. Несчастная женщина, павши на колени, обливаясь слезами, молила пощадить её во имя их любви. Она призывала бога в свидетели своей невиновности и клялась ему в любви. Но это распалило безумца ещё более и, отшвырнув кнут, он схватил нож, которым бедняжка до этого мирно резала овощи, он ударил её, требуя покаяния. Но страдалица, обнимая и целуя его колени, слабея, говорила только о своей любви к нему. Он же, даже, когда перестал слышать её голос, всё продолжал ударять её ножом. Громкий негодующий крик привёл его в чувство: её дочь, как ни спешила домой, прибежала только застать остывающий труп матери и безумца с ножом, убившего её. Тут только священник увидел, что он наделал. Осуждающий безжалостный взгляд девочки вселил в него страх. Он швырнул в неё нож и попытался скрыться. Девочка же, движимая дочерней любовью, отмахнулась от ножа и поспешила к матери. Она гладила её лицо, целовала потухшие глаза, звала и тормошила её. Она горестно взвыла, когда поняла, что уже ничто не вернёт ту к жизни. Этот звериный вой ещё более напугал убийцу, и он набежавшим на крики людям возопил, что дьявол в лице недостойной дочери пришёл по душу грешницы, что невинное дитя убило свою порочную мать, будучи во власти сатаны. Сбежавшиеся люди увидели трясущегося мужчину, размахивавшего крестом, и девочку с окровавленными руками над трупом своей матери. Гробовое молчание, воцарившееся после увиденной сцены, сменилось криками ужаса и ярости после воплей коварного убийцы. Девочку чуть не разорвали на части, но деревенский судья порешил, что это дело весьма важное и таинственное, не исключено вмешательство церкви, а не светской власти, и решать судьбу этого ребёнка будут другие люди. А сейчас её надо посадить под замок и надёжно запереть.
Когда избитого ребёнка в разорванной одежде проводили мимо убийцы, девочка бросила на него свой карающий взгляд и произнесла: «Бог уже осудил тебя, лишив разума. Скоро он покарает тебя, лживый убийца». Окружающие видели, как сильно вздрогнул он после этих слов, как спрятал в руках своё побледневшее лицо. И громкий крик вырвался из его груди. Расталкивая людей, он бросился вон из дому, не помня себя от ужаса и осознания содеянного.
Долго он бежал по холмам и долинам без дороги, преследуемый своими демонами, пока не устал. Остановившись у одинокой поваленной сосны, он с удивлением обнаружил, что там уже расположился ещё один путник, отдыхавший от тягот дороги. Разговорившись, недостойный убийца поведал, какой коварной властью он лишился сана. Спутник же рассказал ему, что он газетчик из самой столицы. Ездит собирать материал о недостойных служителях церкви. Ему рассказали историю о сановнике, что принуждал честных девушек заниматься позорным ремеслом. Несколько лет назад в одном городе он сам был клиентом такой несчастной женщины, чей отец умер, едва узнал о её падении. Он хотел помочь ей, но она исчезла вместе с маленькой дочерью, которую лживый церковник хотел заточить в монастырь. Но теперь он заблудился и ищет дорогу в город, где проживает тот сановник, чтобы узнать больше. Услышав имя своего благородного патрона и имя жены, которую тот сделал куртизанкой, бывший священник побледнел и потерял сознание. Придя в себя, он со слезами раскаяния рассказал газетчику всё. Тот ужаснулся коварству убийцы, который взвалил всю свою вину на невинного ребёнка, чей грех был только в том, что она слишком пылко и нежно любила свою мать. И тут же воспылал желанием освободить бедное дитя. Удручённый бывший священник под бременем своей вины с радостью согласился ему помочь. Он проводил газетчика в деревню, и ночью, обманув легковерных деревенских стражей, они помогли девочке бежать.
Выйдя из деревни, убийца пал на колени перед сурово глядевшей на него девочкой и, простирая руки, взмолился о прощении. На что девочка ему отвечала: «Я прощу тебя, если моя матушка ещё раз обнимет меня, расчешет мне волосы, споёт колыбельную. Я прощу тебя, если она станет живой». Под гнётом этих слов убийца ушёл обратно в деревню, а газетчик и девочка уехали в ночь. И больше о них никто не слышал. Бывшего же священника нашли на следующее утро повесившимся напротив дверей своей церкви. А чтобы никто не усомнился в его деянии, он собственноручно о том написал и прикрепил к своей одежде прежде, чем накинуть себе на шею петлю. Назначенный на его место новый священник распорядился снести и церковь, и дом его, а место, где он похоронен, перекопать и забыть. Новая церковь, начатая строиться с его приездом, так и не была окончена. А сама деревня вскоре опустела. Теперь только дикие звери и птицы, да духи и привидения ходят среди руин.
[1] Существуют недостоверные данные о тайном браке между первым министром Франции кардиналом Джулио Мазарини и королевой-регентшей Анной Австрийской.