- Чего ты боишься в жизни?
- Боюсь, что уже ничего.
Анекдот.
...Прошло 15 лет, шел январь 1995 года.
Погода менялась, это было ясно – мороз ещё обжигал, но небо уже затянулось, и сыпал какой-то подозрительно крупный снег, и нудно ломило плечо, простреленное когда-то, в прошлой жизни. Наши здешние, жуткой высоты горы едва виднелись сквозь снегопад, море глухо рокотало, обтачивая новые – ледяные - прибрежные скалы. Старые гранитные, само собой, тоже никуда не делись, но выглядели куда как бледно рядом с опалово-золотыми пиками и гротами молодых торосов. По улицам Лоххида железным строем двигались, пережевывая снег, уборочные машины; такие же, только более мощные, шли строем по опасному серпантину шоссе «Лоххид – Иичукая», где тоже валил снег, и сквозь его пелену едва виднелись далеко в море габаритные огни нефтяных вышек.
Мы с Джой сидели отнюдь не дома у камина, а на работе, в моем отделе Свободного Поиска на 18-м этаже.
В шесть вечера я прогнала Германа домой, к жене, а сама осталась разгребать текучку. Джой недальновидно задержалась на работе, и вовсе уж опрометчиво зашла за мной, а в результате осталась помогать, кряхтя и ругаясь. Где-то к десяти вечера мы решили, что «завтра докуем», и только пристроились выпить кофейку на дорожку, как ввалились Люк с Саблем.
- Забодай тебя комар, - пробормотала я. Чудесно бы мы сегодня обошлись без их спектаклей. Но – не повезло.
…Опущу стенограмму тех сорока минут, в течение которых Сабль занимался вступлением к теме. Он обожал представления по полной программе, с прологом, подъездной аллеей, разработкой и катарсисом. Он валялся в кресле, портил Трефов компьютер (Люк сдержано указал ему на возможные последствия), клянчил кофе, потом коньяку, потом опять коньяку, рассказывал бородатые анекдоты, делал фельдфебельские намеки… В общем, провоцировал ссору. Мы с Джой старались не поддаваться: ясно было, что он пылает жаждой мести за выходку Клычка, имевшую место давеча (смотри книжку «Нетленка»), и готовит реванш. Клычок уехал, и месть Сабля должна была пасть на наши головы, как карающая молния.
Она и пала. Правда, совсем не туда, куда метил Сабль.
…Потребив стакан кампанелльской «Золотой пчелы» - лучшего в мире коньяка, и кстати, не дешевого, - Сабль отозвался о нем непечатно, сыто вздохнул и завел разговор об Акзаксе. Джой, всё ещё опасавшаяся моих приступов ностальгии, попыталась его перебить, но тщетно. Я только плечами пожимала – всё-таки Сабль был последний человек, с которым стоило предаваться каким бы то ни было слабостям. Так, на всякий пожарный случай. Гордясь своей непрошибаемостью, я расслабилась и в какой-то момент брякнула:
- Конечно, в Акзаксе было здорово. До поры – до времени, конечно…
Вот тут-то он решил, что поймал меня. Подъездная аллея кончилась, пошла основная тема.
- Здо-о-орово, - пропел Сабль гнусным голосом, - ещё бы тебе было плохо. Дуракам везет, это ещё древние греки заметили… Тебе только и надо было – оставаться дура-дурой. И всё в шляпе…
- Не поняла… - начала Джой, но Сабль её перебил, лучезарно улыбаясь:
- А тебе и не надо. Ты на том и стоишь: знать ничего не хочу, понимать ничего не желаю, и горите вы все. Гениально! – горжусь знакомством, действительно - задаром, беспроигрышно, всегда пролетит, и никто не попрекнет… Я извиняюсь, ты-то в дуры попала просто за компанию… Но уж прости, если по уму, то сейчас бы вы так легко отделались, кабы не Заринкино врожденное слабоумие… и Великий Магистр, и маркиз, и Флэш этот кошмарный – они же просто стеснялись обращать внимание на убогих!
Я засыпала в кофеварку новую порцию кофе, взглядом спросила у Люка – не убрать ли коньяк, но он помотал головой – мол, не надо резких движений, хуже будет. Ему, как и всем присутствующим, было отлично известно: если Сабль решил устроить скандал – он его устроит. А уж с кордебалетом или без – это как получится.
- Сабль, - сказала я вполне мирно, потому что привыкла за много лет ко всем этим спецэффектам, - ну чего тебе неймется, а? Ну, даже интересно, чего это тебя через 15 лет на воспоминания пробило… Что-то новенькое сообразил?.. Господи, чем мы тебе-то в Акзаксе насолили?
- А думаешь – не насолили? – обрадовался Сабль.
- Ну и чем? – спросила Джой, облизывая ложку из-под сгущенки.
- Тем, что дуры беспросветнее! – рявкнул Сабль. – Бессеребренницы чокнутые! Уперлись в свою честную бедность, которая не порок, как баран в новые ворота… Конечно, в глаза вам никто не говорил - жалели убогих. Зато как же ржал весь Акзакс, когда ты, Джой, ходила с Люком в ресторан, и демонстративно сама за себя платила!.. Что я, Люка не знаю – он дешевки не терпит… Люди деньги делали – пари заключали, дотянешь ты после этих свиданок живая до зарплаты, или с голоду помрешь… Ты хоть теперь-то поняла, принципиальная наша, что это неуважение к мужику?.. А Зоринка… Тоже мне – Франциск Ассизский в кедах! Сколько раз тебя маркиз на ассамблеи приглашал, всё-таки бывший опекун, не жук начхал, со сколькими полезными людьми знакомство свела бы – не-е-ет! - что вы, что вы… у ней заскок такой – носит только то, что куплено на зарплату, соответственно – бриллиантов не имеет, пойти на приём не в чем… Смотреть было тошно, как он врет – ах, наш лейтенант-баронесса не выезжает, ах, у ней не все дома…
- Ты остынь, - сказала я, - у меня и в кедах проблем со знакомствами не было. Да и ты, помнится, ко мне наведывался регулярно – несмотря на отсутствие бриллиантов…
- Наведывался, - легко согласился Сабль, - наступая на горло собственной песне. Думаешь, мне у тебя так интересно было? – ага, счас! А то мне дома плохо было – на столе хрусталь с фарфором, икра, шампанское, ансамбль тёлок шикарных – всяких там «Мисс Зодеат», или «Лучшая фотомодель года»… И в самый разгар веселья приходится всё это бросать, и стол, и баб роскошных, которые от меня за ночь получали больше, чем вы за месяц с премиями зарабатывали… и мчаться к тебе, командор, в эту твою обитель честной бедности, с этой кошмарной мебелью, с этой посудой, купленной на новогодней распродаже… И мы приезжали, и заставали вас с Джой за чудо-о-овищным развратом: вы, пьяные в дым от собственного мотовства, курлыкали над баночкой шпрот, полученных в праздничном пайке…
Вот тут Джой взвилась. Она долго терпела, я даже удивляться начала, но у неё кончилась сгущенка. Её инвектива была кратка и ужасна.
- А ты их жрал! – заорала она, - и не просто с аппетитом за трёх дурных, а ещё и с радостью на всё лицо, скотина! После своей занюханной икры!.. Ты чего у нас забыл – шпроты?! Тебя же тошнило уже от шампанского, спорим?.. Что, надоели тёлки по сотне за ночь? – ещё бы, это мы дуры, а ты у нас умный, враз смекнул – где ещё в Акзаксе тебя станут принимать не за деньги твои холерные, а просто так… И хотелось тебе не хрусталей с фарфорами, а человеком себя почувствовать, хоть на час – которого не за бабло немереное уважают, а потому что не дурак… И ты приезжал, с этим вот Люком, с поклонничком моим подколодным, и жрал наши шпроты, паразит!
Люк махал руками:
- Джой, Джой, плюнь на него, он пьян…
- Ничего он не пьян, - бушевала Джой, - он просто сволочь! Скажите, какая у нас тут вдруг Калиопа образовалась! Ты великие откровения решил устроить? – ну тогда я тебе тоже скажу откровенно: кабы не шлялись к нам на дом табунами всякие богатенькие буратинки на дармовые сосиски, уж мы бы как-нибудь с Зоринкой наскребли на икру, и не только на неё!
- Ну, и не выпендривались бы, – пожал плечами Сабль.
- Э-э-э, милый, - сказала я, уже тоже вполне разозлившись (вот только с Саблем мне было объясняться в тот момент), - ваше «задаром» и наше «задаром» - две больши-ие разницы. Нашим задаром кошки родятся, да у нас с Джой пирогами кормят. А ваше… у вас не «задаром», а «даром - за амбаром, и то через 9 месяцев»… Ты полагаешь, что возникновение у человека все новых и новых потребностей – это эволюция. А я считаю, что это мутация вируса бездуховности… Знаешь, мне противно жить в мире, где всегда прав бизон, а коала – всего лишь говядина. Мне противно жить в мире, где преклоняются перед гиенами и росомахами, и отстреливают пересмешников.
- Ох, какие мы умные! – пропел Сабль, - мы, оказывается, и философии знаем! Так вот, любые философии отрицают однозначность. Я, как ты знаешь, художник, и с мировым именем. И что у нас тогда с вирусом бездуховности?
- Да ничего. Просто умная вещь, да дураку досталась... А когда одноклеточные собираются эволюционировать, то это, прости, опять же не эволюция, это – пандемия.
- Зоринка, - опять завел Люк.
- Нет, погоди. Ведь что характерно: кто у кого сейчас сидит под крылышком – мы у вас, или вы у нас? Ты, Сабль, много за свои лимонарды получил? – правильно, кучу проблем, а потом ещё догнали и добавили… А с нас взятки гладки, мы ж дуры, сечёшь разницу?.. Ты, твое величество, разлетелся нас купить по дешевке, да не вышло. А сегодня… Ты кофе выпил? Коньяк выпил? Скандал устроил? – и свободен.
- Ну уж нет, - мстительно сощурилась Джой, - фигу он у меня так просто уйдет, после всего. Ты, Сабль, зачем в ЦКС прибежал, когда тебе Организация хвост прищемила? Шкурку спасал, знал, что примем – конечно, Зоринка простая до тупости, зла помнить не умеет… Это ты правильно сказал, что мне, по большому счету, все ваши проблемы до фени. Но совесть у меня есть, и я помню, что в ЦКС работать надо. Я, если ты помнишь, заведую Информационным отделом. И в своём информационном все сенсации по Крысиному Королю только от Зоринкиного отдела Свободного Поиска получаю, а вовсе не от вас… Вы там вообще чем занимаетесь? Ты, если только рисовать хочешь, так бери отставку, и рисуй до посинения – а, не хочешь, ещё бы: ты в своей красивой роскошной жизни заимел массу красивых роскошных врагов, и грудью тебя от них готовы защищать почему-то только тупые куры... Ну, так отрабатывай тогда, гениальный ты наш... В общем, так: чтоб мне через неделю был полный отчет о работе за год. И приписками заниматься не советую…
Они ушли, а мы с Джой просидели чуть не всю ночь, вспоминая тот Акзакс, которого, по трагическому предсказанию Илля, у нас уже больше не было.
(продолжение следует)