Сальский округ настолько своеобразен во всех отношениях, что положительно выделяется среди других округов нашей области. Население его представляет буквально ″смесь племён, наречий, состояний″. Северо-восток его занимают калмыки, юго-запад – коннозаводчики из казаков, крестьян, немцев (бывший зимовник Гудовских) и прочих. Административный центр округа, станица Великокняжеская, или, как её называет кое-кто из жителей «Степной Париж», населена выходцами со всего обширного войска донского, высылавшего сюда, нельзя сказать, чтобы лучших сынов своих.
Многое в округе этом заслуживает внимания и достойно наблюдения, но меня пока занимают здесь калмыки и его духовенство, о котором мне хочется сказать несколько слов.
Калмыки находятся под сильной опекой администрации; но несмотря на это, училища по станицам калмыцким заведены лишь в последнее время; издавна же существующее окружное калмыцкое училище выпускает по нескольку учеников в год, с сильным преобладанием среди них русского элемента.
Духовенство этого маленького народца так же невежественно, к прискорбию, как и его паства, от которой оно отличается только внешностью, - особым покроем и цветом платья; по существу же своему это такие же тёмные калмыки, как и весь народ. Обучается оно тут же, при своих хурулах (храмах), куда поступают пальчики в «манжики» - ученики, и учатся у гилюнов тому, что сами гилюны плохо знают, и с такими знаниями потом достигают в калмыцкой иерархии ″степеней известных″ и становятся учителями других.
Вся наука при хурулах, которую мне приходилось здесь наблюдать, состоит в уходе «манжиков» за гилюнами, к которым обыкновенно «манжики» эти прикомандировываются по несколько человек, пока не поступят в штатные «манжики», - низшие церковные клирики, в роде наших псаломщиков. Главная обязанность манжиков-школьников та же, что вообще учеников у всех российских мастеров, которым мальчики отдаются в выучку, а именно: служить своему учителю денно и нощно и между этим делом, ничего общего с обучением ремеслу не имеющим, урывками получать кое-какие сведения по известному мастерству.
Религия калмыков наших представляет какой-то сколок с чистого буддизма, по высоте и отвлечённости своего учения и его философии недостижимого для невежественного народа. Поэтому, дальше формы оно не идёт, и сами гилюны, кроме той же формы в своей религии, ничего не видят и не понимают, да и видеть не могут. Правда, некоторые из них стараются постигать веру свою, догматы которой изложены в книгах, получаемых гилюнами из Тибета и писанных на тибетском языке; но так как язык этот они знают настолько лишь, чтобы суметь прочитать написанное, вовсе не понимая его смысла, то из изучения священной книги ничего путного не получается.
Проведя несколько лет среди калмыков и духовенства их, я видел, как течёт жизнь гилюнов. Для ознакомления с ней опишу один день их обычного существования.
Вставши утром с постели и окатив своё заспанное лицо водой, гилюн принимается за излюбленную трубку, которую глубокомысленно сосёт довольно долго, время от времени сплёвывая особым манером сквозь сжатые зубы в стоящий посреди комнаты или кибитки таз, - неразлучный спутник жилья гилюна. Но не успеет он наплевать и до половины таза, как раздаётся, нарушая степную тишину, дикий рёв четырёхаршинной трубы или пронзительный свисток морской раковины, состоящих в штате музыкальных духовных инструментов, - это призывают гилюнов в хурул.
Здесь гилюны и другие чины калмыцкого духовенства рассаживаются, поджав ноги, на полу, дорожкой от входа в храм и до божницы, расположенной в глубине помещения и установленной всевозможными бурханами, литыми из разных металлов и достигающими зачастую размеров в натуральную величину человека. По знаку председательствующего настоятеля хурула, именуемого хурульным бакшой, начинается дикое пение под аккомпанемент не менее дикой музыки, в которой резкие и громкие звуки труб покрываются лязгом металлических тарелок, находящихся в руках бакши. Мотивы этих песнопений не понятны для уха, привыкшего к европейской музыке.
Моление разнообразится едой риса, баранины и питьём калмыцкого плиточного чая, сваренного на молоке и сдобренного бараньим жиром. К чаю обязательно подаются знаменитые борисоглебские, или ещё как-то иначе называемые, крендели, которые ни в воде не тонут, ни в огне не горят и только уступают перед острыми зубами гилюнов. Подзакусивши, таким образом, при звуках божественных песнопений, гилюны покидают гостеприимный хурул и расходятся по своим домам, кольцом окружающим хурул, спеша к вечеру доплевать свои тазы доверху. Посещая друг друга, гилюны рассаживаются вокруг тех же тазов и молча тянут свои трубки, поплёвывая в тазы один ловчее другого, причём иные в этом искусстве плевания, благодаря долговременной практике, доходят положительно до виртуозности, как хорошие стрелки, попадая всегда в намеченную цель. ″Натрудившись″ достаточно, гилюны предаются отдыху, а вечером, по зову тех же музыкальных инструментов, снова спешат для молитвы, еды и питья под кров хурула, играющего роль столовой, где и вечером проделывается то же самое, что и утром.
Наполнив на ночь свои желудки чаем, бараниной и рисом, а головы трогательными мотивами церковных песен – гилюны важно расплываются по домам для ночного отдыха, чтобы утром с обновлёнными силами приняться вновь за столь же тяжкое молитвенное подвижничество!..
Так проводят день эти труженики и богомольцы за калмыцкий народ, сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня!
Блаженная жизнь на лоне природы, при полнейшем отсутствии каких-либо запросов духа! Книга здесь не существует, кроме церковной – в хурулах. Но что же это за книга и какой из неё толк, когда смысл содержимого её закрыт для чтецов, могущих читать лишь одни буквы!
Для степняка-калмыка, не видевшего ничего лучшего, жизнь гилюна считается завидной, и каждый из калмыков, не вкусивший сладости её, сам стремится предоставить такое блаженство на земле своим детям, которых для того отдаёт в ″манжики″ гилюнам. Для последних же манжики эти положительно находка, являясь даровой и безответной прислугой, с которой можно проделывать всё, что угодно, без всякого признака протеста. Здесь вполне применима поговорка: ″терпи казак, атаманом будешь!″. И действительно, каждый манжик, с окончанием своей науки, становится этим ″атаманом″.
Духовенству калмыцкому запрещается вступать в брак, и хурулы, при которых они ютятся, представляют из себя нечто вроде монастырей. В каждом из них, если не ошибаюсь, находится по три штата, состоящих из трёх лиц: гилюна, соответствующего степени нашего священника; гициля, что соответствует степени дьякона и манжика, низшего клирика. При хуруле же донских калмыков на Гремучем Колодезе, в Платовской станице, штаты втрое или вчетверо больше, чем в обыкновенных хурулах. Вообще же, кроме положенных по штату лиц, при каждом хуруле существует немало манжиков-учеников и сверхштатных всех степеней иерархии.
Про покойного бакшу донских калмыков Аркада Чубанова говорят, что он порядочно злоупотреблял правом представлять своих подчинённых на штатные места, давая последние, будто бы, с целью освобождения от воинской повинности. Поэтому, как говорят, он постоянно заменял лиц, достигших возраста, избавляющего от повинности, молодёжью; но сам я этого не наблюдал и подтвердить общего говора не могу.
Со времени предания уголовному суду последнего бакши донских калмыков Микулинова за подлог духовного завещания предшественника его, Аркада Чубанова, - пост бакши остаётся по сию пору незанятым, несмотря на оправдание Микулинова по суду, и, вероятно, совсем будет упразднён, о чём, думается, едва ли следует сожалеть, в виду того, что влияние бакши на калмыков – по крайней мере при Аркаде Чубанове – было не всегда благотворно.
Обласканный не по заслугам в Бозе почившим Великим Князем Николаем Николаевичем Старшим, доставлявшим ему неоднократные аудиенции у Государей, покойный бакша Аркад Чубанов очень возомнил о себе, так что сам он, равно и все калмыки считали его по положению, если не выше начальника края, войскового наказного атамана, то уж никак не ниже. Аркад же, хоть был так же невежественен, как и его подначальные, далеко не отличался глупостью и сумел обставить себя и пользоваться своим положением на славу, блестяще разыгрывая роль главы калмыцкого народа, каковым его, в сущности, признавала как местная администрация, так и весь калмыцкий народ. Последний даже видел в нём святого мужа и как бы живого бога и настолько боготворил его, что боялся приближаться к нему, чтобы не опалиться в горячих лучах его сияния, и довольствовался поклонением издали святому человеку, у которого простой смерд достоин лишь лобызать колёса и подножки кареты, да порог его кибитки, - не больше.
Особенно импонировал калмыкам Аркад Чубанов, при всей своей непредставительности, своей напыщенной и напускной важностью и помпой, с которой показывался народу, разодетый в разноцветный шёлк и бархат, в бумажной короне и окружённый столь же пёстро и богато разукрашенным духовенством.
По своей ″епархии″ он ездил весьма охотно, с удовольствием посещая хурульные праздники, нечто вроде наших престольных праздников, на которых председательствовал, собирая при этом немалую мзду, так как калмыки своё поклонение живому богу сопровождают обыкновенно приложением презренного метала, хотя бакша не брезгует и бумажками.
Благодаря этому, Аркад Чубанов из небогатого гилюна превратился в очень богатого бакшу, владельца табунов лошадей и скота, домов и наличного капитала.
Для посещавших его высокопоставленных лиц Аркад имел в доме комнаты вполне по европейски обставленные; свои же жилые помещения он убирал по-азиатски, уставив их массой всевозможных безделушек. В чём ему усердно подражало его духовенство, проявляя при этом весьма много своеобразного вкуса.
У каждого гилюна вы обязательно встретите немало совершенно ненужных вещей, привлёкших к себе внимание некультурного человека своей вычурностью и оригинальностью. На столе, например, вы найдёте какую-нибудь затейливую и непригодную для употребления лампу, рядом с которой стоит обыкновенная кухонная лампочка для постоянного использования; или же увидите какой-нибудь витиеватый, сомнительной красоты чернильный прибор, в котором никогда не было и не будет ни капли чернил. Тут же красивая и дорогая рамка несомненно, очень ценная, но разбитым и склеенным замазкой стеклом, с засиженным мухами портретом какого-нибудь гилюна, с дорожным саквояжем через плечо, с массивной серебряной часовой цепочкой на груди и зонтиком в руках. Без таких вещей трудно себе и представить гилюна.
Эта безвкусная обстановка стоит, однако, недёшево, причём ценность её ещё больше увеличивается местными торговцами из русских культуртрегеров, тоже не кладущих охулки на руки и старающихся сбыть гилюнам всякую дрянь за весьма почтенную цену. Таким образом, на обстановку у гилюна уходят все доходы от прихожан, с которыми связь у калмыцкого духовенства чисто внешняя: - она заключается в отправлении некоторых треб, считающихся для калмыков обязательными, вроде похорон, за которые калмыки отдают гилюнам чуть ли не десятую часть всего своего имущества.
Умственного и нравственного влияния на свой народ калмыцкое духовенство, благодаря невежеству, иметь никакого, разумеется, не может. Мне лично известен случай даже прямо-таки безнравственного влияния покойного Аркана Чубанова на народ. Дело в следующем.
- Однажды пьяный хурульный богомаз во время ссоры убил поленом простого калмыка, с которым пьянствовал. На следствии свидетели-очевидцы, под живым впечатлением, показывали не в пользу обвиняемого, вполне уличив богомаза. Когда же дело перешло в суд, картина получилась совершенно иная и из показания тех же свидетелей выходило, что калмык как будто сам себя убил поленом. Однако, суд наш, прекрасно зная цену подобным свидетельским показаниям, не пощадил богомаза. После же говорили в кочевье, что разноречие в показании свидетелей произошло вследствие того, что бакша, защищая близкого ему богомаза, разрешил свидетелей от присяги, которую им предстояло принять на суде, где они, таким образом, и врали напропалую, в угоду своему живому богу.
Любопытно было бы вычислить, во что обходится бедному маленькому народцу содержание представителей его духовенства, этих сытых тунеядцев, разодетых в шёлк и бархат и разъезжающих по гладкой степи в рессорных каретах и колясках? Если сосчитать эту почтенную публику, то получается маленькая армия, состоящая из гилюнов, гицилей и манжиков, штатных и нештатных, сидящих на плечах своего народа. При каждом хуруле этих клириков, питающихся от алтаря, состоит несколько десятков, а при всех 13 хурулах их соберётся, пожалуй, более тысячи, тогда как всех калмыков едва ли наберётся до 30 000 человек. Таким образом, средним числом один клирик приходится на тридцать мирян. Это выходит немножко много.
Игрек. Газета «Приазовский край» август 1898 года.
Навигатор ← Сальский округ
