Сказ о цене любви и ненависти, или Почём фунт лиха?
Снег шел уже неделю, всё сильнее укутывая избу в белоснежную шубу, заставляя жителей деревеньки Кислая Ягода сидеть по горницам. Мороз, невиданный даже седыми старцами, не давал высунуть носа на улицу – гуляния на празднике зимнего Солнцеворота были под угрозой. А охотники, возвращающиеся к родным с обледеневших лесов и полей, сказывали, что безжалостный Карачун1 пустил на землю своих не знающих устали слуг: бураны, перекидывающиеся в медведей-шатунов, да метели, что стаей волков нагонят любого путника.
Но у Степана Бороды – верхового2 Кислой Ягоды – завывания и порывы ветра, бессильного перед стенами добротного бревенчатого дома, вызывали лишь довольную улыбку. В щедро натопленной клети3 с огромной печью, украшенной намалеванной жар-птицей, царил мир и уют: стол и пол сверкали чистотой; на стенах закреплены душистые ветви ели, переплетенные красными лентами; запахи угощений чаровали и уговаривали желудок не дожидаться рождения всеблагостного Солнца.
Степан не уставал удивляться тому, что вся бабья работа спорилась в его руках – будто помогал кто. А ведь почти год назад, потеряв раскрасавицу любушку-жену, вместе с чадом нерождённым, думал, что не сможет больше жизнь к спокойствию души повернуть. Да видно из благословенной Велесом осины изба строилась – уходила день за днем печаль черная, оставляя в памяти светлый образ тихой да ласковой супружницы.
Уж и срок подходил новую невесту искать и заново брак заключать, помня данное умирающей Машеньке обещание. Та, готовясь вступить в Семарглово царство, еле слышным шепотом попросила:
– Сердешный, не выплакивай глаза и не хорони себя заживо со мной. Обещай же, что к Жаворонкам4 в избу приведешь новую наречённую – пусть станет она тебе опорой и помощницей.
Сначала Степан и слышать не хотел о поисках невесты, как похоронил любимую, так в избе заперся, да запил по-чёрному. Но стали происходить в дому странности: то бутылка начатая потеряется, то мышь дохлая в кружке с настойкой перцовой утопится, то сам хозяин стакан с самогоном перевернет. «Так пить – только добро переводить», – вспомнил верховой любимые слова свата. Пришлось прекратить себя жалеть да заняться делами деревни. Тем более, бабы своими причитаниями под окнами – это сколько же силы надо, чтобы три дня и три ночи завывать о его горе! – всю душу почище упыря вытягивали. Голосили разное: «Как бы не повесился с горя!», «Какой хозяин сгинул! Вся деревня на нём держалась!», «Жену в гроб загнал – вот и тянет она его к себе!», «Да это она от его мужицкой силы занемогла! Не выдержала баба!», «Такой мужик пропадает! Свободный! Теперь держись, девки, верховой у нас всегда своего добивается!», «Не больно-то он и плечист!», «Зато жилист, хитер, аки голодный волк и… борода знатная!». Много нового узнал о себе Степан. А уж как вышел третьего дня из избы – косматый, в старом тулупе, со стойким перегаром – так и разбежались бабы, собравшиеся во дворе на рыдания-посиделки. Только семечки во все стороны полетели – сиротливым воробушкам угощение, а всей деревне смеха на неделю.
А ещё, после девятого дня, стали сны приходить занятные – вроде любушка жива, всё по дому ходит да тихие песни поет, слов не разобрать, но сердце греют, стужу выгоняют, весну и надежду скликают. А как проснёшься, будто силы прибавляется в руках – все лишь удивлялись, как у верхового за троих работа спорится.
Быстро приметил Степан, что жена грезится только, когда он один в доме. Разогнал всю сочувствующую родню и баб, готовых в хозяйстве помогать, да и стал вдвоем с котом быт налаживать. Зато Марьюшку почитай каждую ночь видел.
***
Праздник Солнцеворота в Кислой Ягоде готовились встречать с размахом… деревенским размахом. Ибо лишнего разбазаривания с трудом наживаемого добра Степан не допускал. Это столичным гулякам деньги легко достаются, а верховому небольшой деревни приходилось каждое зернышко учитывать, каждую ягодку примечать, каждую скотинку нумеровать, ну и каждого работника подгонять – куда же без этого!
Самая длинная и темная ночь в году только входила в свои права. Но уже на рассвете с рождением молодого Солнца должны были начаться празднования: шумные гуляния с обильными яствами да благодарственными песнями щедрому Велесу. Ощущение краткого момента полного покоя и мимолётного счастья было прервано громким стуком в дверь. «Гостей в такой мороз – только чёрт бы и привез!» – успел подумать Степан и, спрятав недовольство поглубже, поспешил к нетерпеливым гостям, которых было человека три, судя по сотрясанию избы.
– Кому не спится?! Или жена под бочок не пускает? Все празднования завтра, а сегодня дайте вздохнуть от трудов праведных.
Из-за двери послышался полный насмешки голос:
– Открывай, верховой. Иначе всю деревню побудим. По делу я к тебе, – вслед словам последовал удар такой силы, что добротные дубовые доски двери треснули в нескольких местах. – Открывай, Степанушка, иначе хуже будет.
Пришлось отпирать – иначе в мороз с сенями нараспашку останешься. Не успел Степан засов отодвинуть, как порыв леденящего ветра ворвался в натопленное помещение, распахнув дверь настежь и явив очам не дюжих парней разбойничьего вида, а бледного паренька в рваной рубашонке да дырявых штанах. Но больше всего поражало, что малец стоял в быстро тающем под его ногами снеге совершенно босой. Спутанные, серые – почти седые – волосенки завешивали половину лица, оставляя видным один глаз. Все остальные черты терялись – стоило поймать взгляд этого ока, подобного и цветом, и силой захвата болоту. Будто проваливался разум куда-то, оставляя непонятную тоску и трусливый страх в сердце.
С трудом Степан вынырнул из грязно-зеленого омута единственного глаза подростка – громкое и требовательное блеянье чьей-то козы вернуло сознание хозяину. И только тут он заметил в трех шагах от себя огромную, худющую собаку с множеством проплешин.
– Это моя скотинка! – гордо заявил малец. – К ней не подходить, не пытаться задобрить, не кормить!
Затем щелчком языка заставил собаку утробно зарычать и оскалить желтые клыки. Зубки-то – любой медведь позавидует.
Парнишка, весьма довольный произведенным эффектом, развязал свою засаленную котомку и вытащил свёрнутую берестяную грамотку:
– Читать-то умеешь, Стёпушка? – казалось, что ему доставляло удовольствие обижать верхового – ведь без, пусть и небольшого, разумения грамоты и счёта на такие должности никого не брали. – В избу пустишь или продолжишь морозить?
Первый порыв – пригласить парня в дом – получилось придушить почти нерожденным:
– В начале грамотка с печатью, а уж потом стол с кроватью…
Малец лишь величаво кивнул – разрешая читать.
На бересте красиво выведенные буковки сложились в смертный приговор для Степана:
«Степан Борода, верховой деревни Кислая Ягода был обвинен, согласно официальной клевете за нумером 1313, в доведение жены до смерти мучительной. Для разъяснения страшных подробностей душегубства, а при необходимости и приведения приговора, зависящего от результатов следственного дознания, в исполнение направлено Лихо Одноглазое, вольнонаемный Искатель правды 1 ранга (бывший Петр Горемычный). Пытки применять разрешается. Все расходы и хлопоты на перевыборы верхового деревни, в случае смертельного приговора, ложатся на самого Степана Бороду (до перевыборов лучше не казнить!).
Подписано: младший управитель канцелярии Кощея Бессмертного
Бров Неподкупленный»
Вместо грамотки, подтверждающей должность, малец дунул на пряди волос на челе. Оказалось, что те скрывали не второй глаз, а лишь его полное отсутствие.
Степан обреченно подумал: «Вот и дождался обещанной свояченицей мести» и жестом пригласил Лихо в дом:
– Заходи, ежели по казённой надобности.
Верхового ощутимо потряхивало, но он старался страх не показать. Вдруг удастся беду вокруг пальца обвести, ну или разжалобить.
Парень поправил на плече котомку, по виду совершенно пустую, и направился в сени. В этот момент избу несильно тряхнуло, раздался звон разбивающейся посуды, а рыжий любимец – кот Жалоба – драпанул в поле, не побоясь мороза.
Степан ахнул:
– Отродясь такой прыти за ним не припомню! Даже в марте лень гулять.
Лихо горделиво вставило:
– От меня и не так бегут! – потом досадливо продолжило: – Оберегов у тебя в хате – аж глаз чешется! За посуду прости – издержки дознания, как говорится. Коли оправдают – всё с клеветника взыщут.
– А что были случаи?
– Ну… поговаривают, что и петух иногда несётся, – пошутило Лихо и засновало по горнице, будто принюхивалось к чему. – Начнем, пожалуй… Ночь располагает к разговорам по душам.
– А может, с дорожки согреться да поесть, а уж потом и беседа легче пойдет, – спросил Степан, а сам уже начал бегать от печи к столу – выставлять приготовленную к празднику снедь.
Лихо удивленно поглядывало на суету, но не возражало. Лишь когда хозяин протянул ему красный кафтан, слегка возмутилось:
– Подкуп должностного лица?! Приятен… но не обязателен.
Однако сразу просунуло синеватые ручонки в лучшую праздничную одежду верхового, притянуло обе полы к впалой груди и притихло – будто, и вправду, могло почувствовать тепло. Хотя кафтан был откровенно велик, Лихо снимать его не собиралось.
Степан же вытащил спрятанный в подполе бутыль с перцовой настойкой и жестом предложил наполнить чарку:
– А что, подкуп нынче разрешен?
– Ни в одной грамотке, конечно, такое не писано, но сильно облегчало бы исполнение приговора. Ведь можно сразу голову твою буйную оторвать, а можно и несколько дней тоской и болью твоими наслаждаться.
– Да, есть ещё недоработки в законах…
Лихо встрепенулось, а глаз аж загорелся:
– Ты ещё и бесконечным правлением нашего Кощея-батюшки недоволен?
– Типун тебе на язык! Пусть его царствование будет вечным! Я про то, что нет границ совершенству. Мы-то каждый в своем дворе крупицы счастья ищем, а ему, бессмертному, виднее, как государством управлять…
– И то верно! – Лихо подвинуло пустую чарку поближе к Степану, который и забыл про бутыль в руке. – Бессмертие штука дивная… Меня ведь тоже смерть не берёт… За это и уважают нас на службе – сплошная экономия, даже провиант выдавать не надо.
Услышав, что Лихо бессмертное, верховой совсем приуныл. Сел на лавку, наполнил подставленную гостем чарку до краёв, а затем сам её и осушил. Крякнул – крепкая настойка у Марьюшки получалась, закусил пригоршней капусты квашенной и прикрыл глаза.
Лихо только облизнулось, но обиды не высказало, лишь решило допрос начать – раз уж поить и потчевать прекратили:
– Жену-то любил? Бил часто? – одноглазый подождал минутку и начал аккуратно выводить буквы на берестяном свитке: – Сразу запишу, что выпить любишь – сам уж это вижу…
Степан в возмущении уставился на Лихо:
– Да я почти год в рот не брал горячительного! После запоя и не брал…
– Знать, и запои были?
Вздохнул тяжело Степан, подлил настойки себе и, махнув рукой, одноглазому тоже наполнил чарку:
– Один раз только и был… А жену я крепко любил. Никогда руку на ясочку5 мою не поднимал. Жили душа в душу…
Лихо с видимым удовольствием втянуло носом аромат настойки, затем отпило треть, чертыхнулось и зашарило по столу в поисках закуски. Только вся снедь, к которой прикасались его руки, тут же портилась: чернела, иссыхала, покрывалась плесенью или протухала. Лишь плошка с солеными огурцами осталась нетронутой на столе – не дотянулось до нее одноглазое.
Степан разочарованно крякнул – он-то надеялся напоследок хоть наесться. Лихо полностью разделяло его чувства:
– Вот так всегда… Прах и тлен…
– А если я предложу? Ведь настойка-то не выдохлась? – сочувственно спросил Степан, выкладывая пару огурцов на тарелку Лиха.
Одноглазый сначала осторожненько пальцем прикоснулся к предложенному угощению. Ничего не происходило. Тут он с неописуемым блаженством на лице впился острыми зубами в огурец. Только хруст стоял в горнице.
– Получилось! А ведь не кормил меня никто из допрашиваемых. Теперь буду их заставлять. Давненько я еды человеческой не пробовал – лет сто, наверное, – выпив остатки настойки, доел все заботливо подложенные Степаном огурцы.
– А может, секрет в том, чтобы от чистого сердца предложить?
Лихо с сомнением вперило глаз в хозяина:
– Сомневаюсь… Я людские мысли насквозь вижу, все тайны и страхи ведаю. Ох и редко вы что-то бескорыстно делаете…
– А ты проверь! – Степану даже обидно стало – ведь не думал он сейчас ничего. Даже подавиться не желал.
Лихо, захмелевшее от крепкой выпивки, заеденной лишь огурцами, а может, просто с непривычки, хихикнуло и заявило:
– Так нечего же – одной трухой угощаешь!
– Погоди-ка, сейчас в погреб схожу и накормлю тебя от пуза!
– Ты только бежать не пробуй, Степанушка. Враз тебя мой зверь поймает и переломанным притащит обратно. А уж беглый завсегда виновен! – Лихо потянулось и добавило: – Не передумал угощать-то?
У Степана от страха не только мысли путались, но и сердце громко стучать боялось. Однако за снедью он всё равно пошел.
На улице от мороза даже овечий тулуп не спасал, зато в голове немного прояснилось. Осторожно пробравшись в погреб мимо следящей за ним собаки, Степан набрал полные руки засоленных мяса да рыбы. Хотел уж в избу вертаться да ноги не идут. Оглядел он небо бескрайнее, лес, чернеющий вдали, дома с мирно спящими соседями – так жалко со всем этим расставаться стало, аж завыть захотелось.
Это желание от Степана, видимо, и подхватил облезлый пес Лиха. Громкий – пугающе непохожий на собачий – вой оповестил всю округу о тяжелой судьбе монстра. Посчитав свой долг выполненным, зверь с кряхтением, достойным древнего деда, свернулся в калач и полными тоски глазами уставился на окорок, зажатый верховым под мышкой.
– Голодный? – зачем-то спросил Степан. Собака сглотнула и почти неслышно заскулила – боялась, что хозяин услышит.
– Где ты застрял?! – раздался недовольный крик из избы. И намного тише:
Раз, два, три, четыре, пять,
Смерть идет тебя искать!
А найдет – сожрёт, герой!
Поскорей ей стол накрой!
Степан было кинулся обратно в сени, но вспомнил печальные глаза пса. Положив внушительную ногу свиньи на снег, он подпихнул её палкой поближе к голодной собаке и поспешил к «дорогому» гостю.
Лихо нагло развалилось на лавке и мурлыкало новую песенку:
Если Лихо не кормить –
Будет Лихо громко выть.
Ну, а если не налить –
Будет кто-то сильно бит.
Всех порвать и растерзать,
Коль не будут наливать!
– Да несу уже! Рук не хватает! – пожаловался Степан.
– Так давай оторвем парочку у соседа! – предложило Лихо, улыбаясь во все клыки. И куда их только прятало, когда трезвым было?!
– Лучше обойдемся без подобного счастья.
– Я ж подсобить хотел… Кстати, нашел тут у тебя пару вещичек… – на полу валялись выпотрошенная куколка-берегиня, что жена собственными руками скрутила6, да обрывки рушника свадебного. А еще одна из ножек стола подломилась – вся еда сползла на Степанову лавку.
– Зачем тут набедокурил? – спросил хозяин сметая с лавки вонючую грязь.
– Привыкай, Стёпушка, с Лихом жить трудно, маетно и для хозяйства одно горе. Пристанем, так и могила в радость будет.
– И после этого я должен тебя с чистым сердцем кормить, настоечки с улыбкой подносить?
Лихо на момент задумалось и согласно кивнуло:
– Некрасиво вышло, но я за это тебе утром на рождение молодого солнца дам полюбоваться – перед смертью оно особенно яркое!
– И на том спасибо, – Степан, заметив, что от чарки лишь черепки остались, предложил: – Ты прям из бутыля и пей. Мне ж не жалко!
Одноглазый на секунду заглянул верховому в глаза:
– Действительно… Не жалко. Уж не упоить меня надумал?
– А разве бессмертного можно этим убить?
Лихо засмеялось-закаркало, приложилось на несколько глотков к заветной бутылке и, довольно икнув, сказало:
– Нельзя! В этом и прелесть вечной жизни.
– А разве ничего больше не радует? – Степан накладывал Лиху побольше еды. И наблюдал, как растёт мертвенно-белое пузо, выглядывающее из-под рваной рубахи и подаренного кафтана. Теперь он походил не на паренька, а на обожравшуюся бледно-синюшную лягушку.
– Много что радует… Когда плоть разрываю да кровушки свежей напьюсь. Когда душу из человека тяну, страх нагоняю, бедою окутываю. – Было видно, что хорошо захмелевшее чудовище тянет на откровенный разговор: – Ведь чем мы – Лиха – сильны?! Слабостью человеческой! Ваши же страхи нас кормят, сомнения – тешат, уныние – радует. А как сдастся совсем голова буйная, как сердце предательски покинет последняя капля храбрости, как руки самому на себя наложить захочется, так и пора вас есть – лишь пустая скорлупа и остается.
От омерзения Степана даже передернуло:
– И много душ на твоей совести?
– Я счёт не веду. Мы – основа государственности и незыблемости власти Кощеевой! На страхе-то власть крепче…
– Но невинные же есть?!
– Кто?! – Лихо снова каркающе засмеялось и выпило еще четверть бутыли. – Все виновны! Все… Думаешь, я разбираться приехал, ты ли женушку убил? Залюбил ли её до смерти? Или в объятьях задушил? И так видно, что забыть сих пор не можешь... Ясочкой зовешь…
Тут Одноглазый монстр уронил голову на грудь и очень громко для своего хрупкого тельца захрапел.
Степан метнулся в сени, стал натягивать тулуп, продумывая куда побежит. Но тут почувствовал, что штанину кто-то настойчиво дергает. Опустив глаза, заметил коренастого человечка с длинной рыжей бородой, с локоток, покрытого шёрсткой-шубкой. В руке он держал смешную краснорогую куколку-козу7, а одет был в одну из рубашечек, что шила Марьюшка для дитя нерожденного. Гнев подкатил быстро – даже страх вытеснил. Захотелось сорвать с него одежду да пристукнуть.
Но тут человечьим голосом заговорила коза-оберег:
– Степанушка, не время сейчас гневаться – беда чёрная в горнице поселилась. Ты всё правильно делал, но надо ещё Лихо в баню заманить. Домовой, – она кивнула на рыжебородого, – сам поможет, и банника уговорит. Тот очень уж не любит, когда его беспокоят после полуночи. Благо, что ты ему хлебца с солью исправно носил. Авось и подсобит с одноглазым…
Степан только тут смог слово вымолвить:
– Ты почему живая?
– Когда Марья дыханье смерти почувствовала, стала она заговаривать меня, чтобы тебя оберегала, по дому помогала, тоску черную прогоняла. Любовь ведь посильнее беды, смерть и то победить может. Вот и с Лихом сладим. Только, Степан, не позволяй себя запугать.
Очень хотелось поверить козе, но как-то странно вручить жизнь скрученной из тряпицы кукле:
– Даже не знаю…
Коза только замахала веревочными ручками:
– Не время спорить. Помни, глаз – это его главное оружие! Сила в нём.
И тут из горницы послышалось сонное бормотание:
– Голова гудит. Во рту суховей поселился. Хороша отрава-настоечка…
Степан замер, раздумывая бежать али поверить козе и молчаливому домовому.
Голос Лиха слегка окреп:
– А приговоренный к расследованию сбег… Теперь ищи по морозу…
Верховой же решил-таки довериться нежданным помощникам и направился к одноглазому:
– Я ж за водицей студеной пошел – нет ничего лучше после настоечки перцовой.
Лихо удивленно глянуло на хозяина, но кружку колодезной приняло. Всё до капли проглотило:
– Добрый ты человек, Степан! Но… глупый.
Верховой только крякнул от такого обвинения:
– Почему же?
– Только глупые в каждом добро видят. Думаешь, что я сжалюсь? Признаю безвинным и отпущу, раз ты пригрел и накормил урода одноглазого?
Степан нехотя кивнул – ведь крупица надежды на это, вправду, жила в сердце:
– А почему бы не разойтись друзьями?
Лихо даже икнуло от неожиданного предложения:
– Сердешный ты, но наивный больно, – казалось, одноглазый даже рассердился на собеседника. – Меня посылают к тем, кто уже не жилец. Нет никакого суда для оклеветанных! Думаешь, что твоя свояченица – Ядвига Хрыз – зазря год пороги канцелярии Кощеевой оббивала, златом сорила, очами черными сглазы всем посылала?! Не надо было связываться с родом самой Великой Яги. Попроще жены не сыскал?!
– Любовь… – почти прошептал Степан.
– Вот и помрешь на рассвете из-за неё. Больше не сможет супружница спасти – выходит отведенное время. Как годик со дня смерти пройдет, так душа и уйдет. А Ядвига, хоть и сила колдовская утекает из неё без сестрицы, своего добьётся – месть сладка.
Степан всхлипнул тихо и спросил:
– А последнее желание можно?
Лихо присвистнуло от наглости верхового, но согласилось:
– Если чего-то простенького да быстренького придумаешь.
– Хочу чистым помереть!
– От грехов?
– Да нет, в баню хочу напоследок.
Лихо икнуло и благосклонно позволило:
– А чего ж косточек не погреть?! Чистым и мне приятнее тебя есть будет! – неприятно заржало и принялось кафтан скидывать: – Показывай баньку-то.
Степан заспешил во двор. Лихо же неторопливо переваливалось – живот раздался и тянул вниз. Проходя мимо пса, одноглазый пнул его босой ногой и протянул:
– Надо у доброго хозяина ещё и сапогами разжиться – пока не помер.
Степан почти вбежал в предбанник. Сначала он заметил лишь домового, знаками показывающего на большой ржавый нож у своих ног. А когда оглянулся на вход – Лихо как раз протаскивало пузо в узкий дверной проем, увидел косматого и совершенно голого банника, сидящего верхом на поставленной «на козла» лавке. В руках тот держал большой жбан.
Все дальнейшее произошло так быстро, что Степан сначала даже не успевал за событиями. Домовой рыжей стрелой метнулся в ноги одноглазого. Банник щедро окатил лиходея кипятком – аж кожа стала местами слезать, и в прыжке опрокинул лавку прямо ему на голову.
Только крик козы: «Коли проклятого в глаз!» заставил верхового схватить предложенное оружие и кинуться к поверженному Лиху. Тот, ничего не понимая, стонал, пыхтел и пытался выбраться из-под тяжелой дубовой ловушки.
Приставленное к глазу лезвие заставило его заблеять и замереть в испуге:
– Стёпочка, мы же друзья!
– Ты меня сожрать хотел!
– По должности, а не для удовольствия же…
– Больно ты врать силен!
– Сжалься, – умоляло одноглазое чудовище, – я и дышать не дышу, и жить не живу. Единственная радость – друг появился. Для тебя могу и диво сотворить – глянь в лохань.
Повинуясь Лиху, огромная дубовая бочка перевернулась на бок. Степан удивился, что вода не разлилась, а подернулась дымкой. А через секунду отражение бледного лица Марьюшки появилось на поверхности. Так захотелось протянуть к нему руки, что верховой на мгновение ослабил давление на лавку. Одноглазый тут же попытался вырваться…
Но тут новое чудо поразило Степана – ему на помощь пришел пёс Лиха. Огромная туша крепче прижала пузатое тельце к полу. Собака довольно скалила зубы и победно рычала.
Тут Лихо завопило:
– Я могу вернуть Марью! Верну твою ясочку! Будет она бессмертной и тебя от костлявой отверну!
Степан хотел посмотреть на отражение жены, а она уже во плоти перед ним стоит, оглядывается, не понимая что происходит:
– Сокол мой…
Рванулся было к ней Степан, а банник его ледяной водой и окатил. Даже Марии брызг досталось – осмысленным стал взор:
– Никак Лихо в дом пробралось – не помогли мои заговоры.
– Еще как помогли, любушка. Вернулась ко мне…
Красивые глаза наполнились слезами, но голос жены был тверд:
– Не могу я остаться! Вышло моё время – не судьба, видать, жить вместе. Невзлюбила тебя сестрица Ядвига. Даже твоего сына в чреве моем ненавидела – извести решила. Да не знала, что и меня этим в сыру землю положит.
– Но вернуться же можно! – вскрикнул Степан. Лихо же завозилось под лавкой, попыталось кивнуть – чуть было само себе в глаз нож не всадило.
– Не пожелаю никому такой жизни. Мертвые станут завидовать нам, живые проклинать и бояться. Отпусти меня… Самой не уйти никак… Сил проститься нет…
Пытался Степан наглядеться на жену – черты любимые запомнить навсегда. Если бы можно было сделать не себя, а миг этот бессмертным… Но иногда приходится отпускать самых дорогих сердцу:
– Прощай, ясонька моя светлая…
– Пусть боги хранят тебя. К домовому прислушивайся, козочку не обижай. Прощай, муж мой… – с этими словами она туманом белесым опала и истаяла.
Лихо попыталось напомнить о себе:
– Степа, у нас ещё настойка осталась? – это и стало его последними словами. Ржавый нож по самую рукоять воткнулся в глаз.
Но не просто Лихо убить, стало оно когтями пол царапать, зубами клацать, завывать да скользкой змеей извиваться. Тут не растерялся пёс – стал он рвать на части мертвенно-белое тело. Да отогнал Степан нежданного помощника – тяжко на такое зверство смотреть!
Домовой тут появился, головой покачал: «Непорядок!», а козочка веником зашуршала. Банник зло глянул и занудил:
– Измазали всё в крови черной – теперь год отмывать буду. Даже не заходи в баню – как есть обварю!
А Степан сложил все останки в мешок, да под осину в лес и поволок. Хотелось сжечь даже воспоминания о чудище. Вроде маленький был урод, а тяжелый! Через сто шагов совсем выдохся верховой. Повезло, что пёс за ним плёлся – зубами схватил груз да на спину закинул. Так и добрались до небольшой опушки.
Огонь долго не хотел загораться – припасённые угольки быстро гасли на морозе. Только через четверть часа влажная ткань начала тлеть. А мешок тем временем пришел в движение – и прям бессмертным было Лихо. От испуга Степан не только попятился, но и враз поседел.
Но тут козочка с домовым опять подсобили – будто из-под земли появились, а в руках бутыль с маслом. Хорошо занялся костерок! До рождения молодого солнца прогорали останки, а на рассвете ветер разнес пепел по стылому лесу. Даже бессмертные умирают…
***
Через день на стол младшего управителя канцелярии Кощея Бессмертного легло короткое письмо:
«Правосудие восстановлено – злодейский Степан Борода мертв. Все выполнено быстро и ловко. Даже героически!
Место верхового занял его брат-близнец – Иван Борода. За премиальными зайду третьего дня.
Подпись: Лихо Одноглазое, вольнонаемный Искатель правды 1 ранга».
Бров хмыкнул:
– Больно шустрое Лихо! Как письмо доставило? Как в кабинет закрытый пробралось? Не на моё ли место метит? А ещё мерзкое оно! – и на письме появилась новая надпись:
«Результат проверки: Лихо – неблагонадежно. При возвращении задержать. Всё найденное имущество передать младшему управителю канцелярии Кощея Бессмертного Брову Неподкупленному – до окончания дознания».
Нехитрое имущество Лиха отписали казне быстро, а вот подследственного не нашли. Решили, что ударился в бега.
А козочка хихикала в плетёный кулачок – пока домовой на неё не цыкнул. Но за печкой ещё долго были слышно тихое счастливое блеянье – очень уж гордилась верёвочная кукла тем, что смогла обмануть Кащееву канцелярию.
***
А в деревне Кислая Ягода власть сменилась. Поговаривали, что Степан за моря отправился – счастье искать. А вместо себя оставил брата Ивана, как две капли воды на него похожего. И такого же домовитого…
Людям любо судачить и спорить… Одни врут, что нет любви, другие бают, что она одна на всю жизнь дается, но правы лишь те, кто знает: заслужить её нужно! Бороться за чувство хрупкое, держать крепко, но иногда и отпустить, словно голубицу в небо.
Много крестьяне говорили и о скорой свадьбе верхового, и невесте-красавице, поразившей в самое сердце Ивана бойким да веселым нравом на празднике встречи Весны. Шибче всех она через костры прыгала – будто жар-птичка из огня выскакивала.
Через годы жители Кислой Ягоды уже нахвалили и его самого, и жену-умницу, и шумных деток.
– Семья Ивана – полная мёда чаща, – перешептывались деревенские.
А ещё сказывают, что новый верховой не сам поседел рано, а когда пса гигантского в честной битве победил и себе служить заставил. С той поры везде за ним этот зверь и ходит, глаз не спускает. Народ удивляется – такого помощника ещё поискать! И в санях детишек Ивана катает, и покупки с базара на спине везёт, чтобы жинка верхового не уставала, и на охоте любого зверя догонит. А красив: как медведь упитан, шерсть длинная, бока лоснятся, взгляд лукавый. Даже из столицы на него приезжают посмотреть…
А вот свояченице Степановой, жившей в стольном граде, не повезло увидеть это диво-дивное – умерла она ровно через год после сестрицы. Если доверять словам её сошедшему с ума мужу, то пришла за ней смерть в виде лебедицы, позвала за собой жалобно, да и обратила в птицу.
В ту ночь приметили люди этих величавых красавиц, парящих над столицей. Редкое диво для зимы! Только одни видели белую, как день, другие – черную, как ночь. Видно, не смогут они жить друг без друга. А может, обе сестрицы обрели в ту ночь покой?..
_____________
1Карачун – божество смерти в славянской мифологии, подземный бог, повелевающий морозами, злой дух.
2Верховой – глава деревни (выдумано автором).
3Первые наземные избы славян состояли, как правило, из одной утепленной комнаты – клети, к которой могли примыкать сени.
4Жаворонки – Старинный славянский праздник празднуют 22 марта – в день весеннего равноденствия. Считалось, что в этот день возвращаются на родину жаворонки, а за ними летят и другие перелетные птицы.
5Ясочка – ласковое обращение к девочке, девушке и женщине, душечка.
6Кукла-берегиня – тряпичные куклы, изготовляемые посредством скручивания лоскутков и прочих материалов, без ножниц и иголки. Славянские куклы-обереги считались сильными помощницами в быту, в личной и социальной жизни. Было много разновидностей кукол: каждая наполнялась особым смыслом, имела определённое предназначение.
7Кукла-коза – кукла радости, веселья. Оберег хорошего настроения. «Коза» – всегда весела, всегда беспечна. Призвана помогать серьезным людям смотреть на мир веселее.
☼ Работа «The best»
Рассказ опубликован на Синем сайте
Подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее!
Свои произведения вы можете публиковать на Синем сайте , получить адекватную критику и найти читателей. Лучшие познают ДЗЕН!
#наши авторы #елена есакова #что почитать #сказки