Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
Работая над циклом статей о горячо полюбившемся мне князе Петре Андреевиче Вяземском, нередко я сталкивался с упоминанием о «слепом поэте» (да к тому же ещё и парализованном) Иване Козлове, в судьбе которого очень многие литераторы принимали самое деятельное участие. Что хотя бы каждый десятый из нас (в лучшем случае!) знает сегодня об Иване Ивановиче?.. Да, кажется, кроме его слепоты и бедственного положения, в котором он оказался, разве что знаменитый «Вечерний звон» на музыку Алябьева. Признаться, уже немало! Сколько поэтов XIX века – при всей их тогдашней известности и признании - кануло в Лету?.. Все эти Подолинские и Бенедиктовы?.. А вот «Вечерний звон» знают, пожалуй, все...
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Так и вспоминается полковник Тихий из знаменитого «Бега», поющий «Вечерний звон» «хором» нуворишу Парамону Корзухину. «Довольно, вы меня растрогали» - несколько смущённый собственной – совершенно естественной для всякого русского человека – реакцией на пение Тихого бросает Парамон Ильич... Да, вещь и правда – удивительная!
Однако же, кто он таков - сей Иван Иванович? Давайте попробуем познакомиться с ним поближе...
Сперва –немного генеалогии. Прадед нашего героя Иван Фёдорович, родившийся в 1680-м году, начал службу солдатом Семёновского полка, участвовал в сражениях при Нарве, под Полтавой, вместе с Петром был в злосчастном Прутском походе, с 1722-го года – «при должностях», среди которых – прокурор Адмиралтейской коллегии, президент генеральной счетной комиссией и – к 1740-му году – член Военной коллегии с производством в генерал-майоры. Дворянство Козлова – выслуженное, с него и пошёл род дворян Козловых...
Сын его – тоже Иван, родившись в 1716-м году, службу начал, как и многие тогда, по-отцовски - солдатом лейб-гвардии Измайловского полка. Оставив военную карьеру в чине премьер-майора, далее сделал весьма пристойную карьеру, закончившуюся произведением в тайные советники и назначением в Сенат. Скончался в 1782-м году.
Сын его... понятно, что тоже Иван Иванович... очевидно, семейная традиция... дослужился до действительного статского советника Таким образом, уже третий по счёту Иван Иванович – сын Ивана Ивановича 2-го – появился на свет во вполне обеспеченной московской семье, и жизнь его должна была успешно складываться по протоптанной ещё со времён прадеда тропинке: несуетная, негромкая – по-старомосковски, вдали от столичной суеты и погони за чинами – военная карьера, счастливая женитьба, дети, мирная уютная старость... одним словом, всё, как заведено! Так оно и было. Получив изрядное домашнее – спасибо матери Анне Аполлоновне – образование, Иван Иванович 3-й был в пятилетнем возрасте записан (как это было ещё принято в екатерининские времена) сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк, но уже подпоручиком оного вышел в отставку, перейдя в статскую службу. Тихая, полусонная, размеренная московская жизнь... Нехлопотная служба по герольдической части, а с 1807-го – при канцелярии московского главнокомандующего. К 28-м годам – чин надворного советника. VII класс по табели о рангах – совсем недурно, впрочем, так и дОлжно было. Он знаком со всем московским светом, и Москва знает его – всегда весёлого, красивого, лёгкого в общении, превосходного танцора и завидного жениха из приличной семьи. Свёл Козлов знакомство и с литераторами - Карамзиным, Дмитриевым, Василием Львовичем Пушкиным, Жуковским, Батюшковым, молодым, но многообещающим князем Вяземским... Впрочем, Москва – город особый, знают друг друга все. В 1809-м – счастливая женитьба на дочери бригадира Давыдова Софье, уже через год появляется на свет сын (даже не будем пытаться угадать – как его назвали!), а к началу 1812-го – и дочь. К ней Козлов был особенно привязан до самой своей смерти. И - забегу вперёд - Александре Ивановне Козловой уготована была удивительно долгая жизнь: её не стало в 1903 году. Она пережила четырёх императоров и за малым разве не застала первой российской революции (впрочем, возможно и к лучшему! ) Портрета, по-видимому, не сохранилось... во всяком случае, я так и не сумел его отыскать. Если кому-то это удалось - было бы любопытно взглянуть.
В военной кампании 1812 года Козлов, не будучи комбатантом, не участвовал, нашествие в Москву с семьёю переждал у родственников матери в Рыбинске. Решив не возвращаться в сгоревшую Первопрестольную и переехав в Петербург, поступил там на службу на должность помощника столоначальника в Департаменте Государственных имуществ, а уже через год – классное повышение до коллежского советника... Карьера Ивана Ивановича, кажется, и дальше будет такой же безоблачной, непременно должной завершиться Сенатом и тайным советником – как и было предопределено опытом трёх предыдущих поколений Козловых. Но в 1816-м Козлова – баловня судьбы – постигает ужаснейшее несчастье, будто кто перевернул песочные часы его жизни: внезапный удар паралича полностью лишает возможность передвигаться самостоятельно и начинает ухудшаться зрение. К 1821-му Козлов слепнет окончательно. Первый его биограф – почти забытый ныне литератор Дружинин, автор нашумевшей когда-то повести «Полинька Сакс», тесно сотрудничавший с некрасовским «Современником» - очень ярко описал состояние Козлова:
«Первые пять лет страдания были для него самой тяжкой порой во всех отношениях. В эти пять лет ему предстояло отказаться от всех радостей света, встретить нищету, проститься со всеми надеждами и создать свою новую жизнь».
Белинский же, в предисловии к собранию сочинений Козлова, очень верно подметил состояние перехода страдальца из одной своей ипостаси – успешного и счастливого папийона – в совершенно иную, в которой нет ни света, ни надежды, а есть только боль и депрессия.
«... Ужасное несчастие заставило Козлова познакомиться с самим собою, заглянуть в таинственное святилище души своей и открыть там самородный ключ поэтического вдохновения»
Право же, лучше не скажешь!
Поэзия и религия – вот два утешения, которые отныне поддерживают дух несчастного. Искупительная жертва во благо близких, особенно - детей – вот как он склонен отныне трактовать произошедшее с ним. Стихи не пишутся им – они льются из его души – как некоторый чудесный продукт, рождённый в печальном союзе несчастья и перерождения. Однако, нелепо полагать, что поэзия возникла в нём... внезапно! Дай-ка, дескать, напишу что-нибудь!.. О, гляди, получается вроде! Разумеется - нет. Козлов - человек с удивительным даром: у него стопроцентный слух, великолепная память, и... любовь к стихам, всегда жившая в нём, и особо развившаяся после 1808 года - начала дружбы с Жуковским, по сути, ставшим наставником и покровителем этого дара. Несомненно, в его творчестве есть узнаваемые ноты Байрона, Вяземского, само собою - Жуковского, Пушкина... Но кто в 1820-х умудрился сочинять, минуя эти величины?
Давайте возьмём хоть эту вещь – посвящение добрейшему Василию Андреевичу Жуковскому. Разве скажешь, что их автор, дожив до 42 лет, ни разу не брался за поэтическое перо? И уж точно – разве можно сказать, что сочинивший их – обездвиженный слепец? И, да - чёрт побери, - сколько в этих строках особого, светлого, и в самом деле - предновогоднего настроя!
Уже бьет полночь — Новый год,—
И я тревожною душою
Молю подателя щедрот,
Чтоб он хранил меня с женою,
С детьми моими — и с тобою,
Чтоб мне в тиши мой век прожить,
Всё тех же, так же всё любить.
Молю творца, чтоб дал мне вновь
В печали твердость с умиленьем,
Чтобы молитва, чтоб любовь
Всегда мне были утешеньем,
Чтоб я встречался с вдохновеньем,
Чтоб сердцем я не остывал,
Чтоб думал, чувствовал, мечтал.
Молю, чтоб светлый гений твой,
Певец, всегда тебя лелеял,
И чтоб ты сад прекрасный свой
Цветами новыми усеял,
Чтоб аромат от них мне веял,
Как летом свежий ветерок,
Отраду в темный уголок.
О друг! Прелестен божий свет
С любовью, дружбою, мечтами;
При теплой вере горя нет;
Она дружит нас с небесами.
В страданьях, в радости он с нами,
Во всем печать его щедрот:
Благословим же Новый год!
Дружба с Жуковским была особо целительна для Козлова, и неудивительно: - Василий Андреевич вообще, на мой взгляд, был одним из самых чистых, талантливых и пронзительных персонажей в отечественной поэзии и истории XIX века.
Старый знакомец Ивана Ивановича ещё по беспечной московской жизни, Жуковский неизменно поддерживал его как мог, сделавшись в его семье практически домашним человеком. Всяческую – в том числе и материальную помощь – оказывали князь Вяземский, всеобщий друг и хлопотун Александр Иванович Тургенев, стихи, посвященные Козлову, можно найти у многих поэтов того времени.
Певец, когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной,
Мгновенно твой проснулся гений,
На все минувшее воззрел
И в хоре светлых привидений
Он песни дивные запел.
О милый брат, какие звуки!
В слезах восторга внемлю им.
Небесным пением своим
Он усыпил земные муки;
Тебе он создал новый мир,
Ты в нем и видишь, и летаешь,
И вновь живешь, и обнимаешь
Разбитый юности кумир...
Эти строки Пушкина - Козлову.
«Никогда в душе моей не изгладится сильное впечатление, какое испытал я, проведя несколько часов подле болезненного одра, на котором сидел Козлов. Говоря с ним, я забыл, что он слепой, что бремя болезни приковало его к одру страдания. Мы говорили о многом, и необыкновенная память и обширные сведения Козлова изумили меня. С удивлением слушал я, как читал он мне наизусть стихи Пушкина, Баратынского, множество стихов Байрона, Мура, говорили о поэзии французской, итальянской...»
- это уже из воспоминаний постоянного героя "Русскаго Резонера" Николая Алексеевича Полевого. Память Козлова и правда была удивительной. Зная с детства французский и итальянский, он, уже будучи слепым, выучился на слух английскому и немецкому языкам, что позволило ему делать прекрасные поэтические переводы Байрона, Данте, Бёрнса, Вальтера Скотта...
Написанная им в 1825-м поэма «Чернец» стала необычайно популярной – и не только среди обычных почитателей таланта поэта-страдальца, но и собратьев-литераторов. "Я восхищаюсь "Чернецом", в нем красоты глубокие, и скажу тебе на ухо – более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина" - писал Вяземский своему другу Тургеневу.
Не стало Ивана Ивановича Козлова 30 января 1840 года.
«До последней минуты он сохранил свою память, но связи уже не было в его мыслях. Перестав страдать, он чувствовал беспрестанно какое-то беспокойство, поминутно требовал к себе жену, дочь и сына: чего-то у них просил, успокаивался, получив от них ответ, и через минуту опять их кликал... В последние два дня он уже не мог и говорить; наконец мало-помалу овладел им сон смертный»
Так свидетельствует бывший с умирающим Козловым до последней его минуты верный Василий Андреевич. При жизни вышло в печать три его поэтических сборника, после смерти всё тот же Жуковский подготовил двухтомное собрание – в пользу осиротевшей семьи. Дай нам всем Бог такого друга!..
И, знаете, думая о судьбе Ивана Ивановича, невольно вспоминаю строки поэта совсем другой эпохи – русского эмигранта Ивана Тхоржевского:
Лёгкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно всё кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты меня попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить -
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить.
Удивительно верно и тонко! Мы же завершим наш небольшой экскурс в Былое ещё одним стихотворением Ивана Ивановича Козлова, написанные им за два месяца до ухода. Если вы, лелея жалость к себе, полагаете наивно, что хоть что-то знаете о страданиях, - вспомните о судьбе бедного слепого поэта!.. О судьбе человека, сумевшего невозможное - перевернуть изнанку жизни (небытия - по сути!) иною её стороной - прекрасной и удивительной.
Прости мне, боже, прегрешенья
И дух мой томный обнови,
Дай мне терпеть мои мученья
В надежде, вере и любви.
Не страшны мне мои страданья:
Они залог любви святой;
Но дай, чтоб пламенной душой
Я мог лить слезы покаянья.
Взгляни на сердца нищету,
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту;
Дай мне донесть венец мой тленный
Под игом тяжкого креста
К ногам Спасителя Христа.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Все публикации цикла "Размышленiя у параднаго... портрета", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
