Тёмной громадой посреди одного из карельских озёр стоит остров Во́рота. Его резные берега отражаются в водной глади и кажется, что на тебя смотрят странные суровые лица, иногда здесь слышится женский смех, иногда странный свистящий шёпот стелется по земле и едва можно различить отдельные звуки, складывающиеся в чудное слово «МорЛаг»!
Здесь уже давно никто не живёт и только летом, чтобы уберечь полуразвалившиеся постройки лагеря «Морской», находятся посменно работники охранного агентства.
Стечение обстоятельств вдруг даёт второй шанс заброшенному лагерю для трудных подростков и здесь снова начинает бурлить жизнь. Но зря сюда вернулись люди! Ворота между мирами открываются снова и подростки, которых судьба и так не жаловала, а также волонтёры, волею судьбы ставшие воспитателями, вдруг оказываются ввязанными в неравную схватку.
Добрый день, мои дорогие читатели. Я задумала новую книгу. И выкладываю на ваш суд первую главу. Продолжение на ЯндексДзен я публиковать не буду. Доступ к ней будет на Литрес, но следите за анонсами в чатах, как только книга будет закончена, я обязательно её поменяю на ваши подписки либо здесь, либо в моём Инстаграме.
Глава 1
3 июня, остров Ворота, лагерь «Морской»
Туман медленно сползал с резанного волнами берега, скатывался косматыми прядями и неловко падал студенистыми кусками в воду. Остров выходи́л из рассветного сумрака, нежился на солнце, деревья, разбуженные ветром, стряхивали с себя птичьи стаи, и дневное жаркое марево начинало медленно опускаться в самую гущу деревьев, растущих возле отмели. Тишина вокруг стояла густая, вязкая, в которую вдруг стал вклиниваться пока ещё далёкий мерный стук.
К острову, скользя по водной глади, шёл катер. Судёнышко было старое, повидавшее уже не один морской поход, но бока блестели белой краской, а над палубой на верёвке вместо флага развевалось сушившееся бельё.
Вскоре кораблик, сделав натужное движение, остановился, с борта, пренебрегая лесенкой, шумно разбрызгивая воду, соскочил мужик в высоких кирзовых сапогах, измазанных грязью по самое горлышко голенища. Развязывая тяжёлый узел верёвки, человек пошёл по пружинящему песком дну к месту, где к дереву был примотан крюк.
— Это чё? — Донеслось с борта, где стоял Иван Немеров.
Мужчина, в прошлом бравый офицер, сейчас был не в лучшей своей форме. Лопнувшие сосуды красной сеточкой стелились под тонкой кожей век, белки глаз отдавали жёлтыми бликами, лоб был словно собранный в гармошку лист бумаги. В остальном в его фигуре всё ещё читалась крепость, и были видны прошлые заслуги в освоении физической культуры.
— Это причал! — Хохотнул возившийся возле берега рулевой. — Где там Илья Николаевич?
— Блевал вроде. — Пожал плечами Иван и пошёл проведать начальника, который плохо переносил морские путешествия.
Ваня огляделся вокруг и подумал, что каким-то не тем ветром его занесло в это тихое благодатное место, нестерпимо его сейчас раздражающее. Но это была его последняя надежда задержаться на работе, а их бывший ротный Илья Николаевич приложил немало усилий, чтобы Немерова не выкинули из охранной структуры после его недавней выходки и дали шанс.
Сейчас бледный начальник сидел на лавочке, обмахивался платком и печально смотрел на воду, качающую лодку, остро чувствуя новый приступ тошноты.
— Слазить можно. — Сказал Иван.
— Немеров, как же оскудел и деградировал твой лексикон. Слазить! — Тихо передразнил его Илья и тут же снова кинулся к борту, сейчас он не мог не то что разговаривать, а даже шевелиться.
Ваня махнул рукой и пошёл на берег, чтобы размять ноги и осмотреться. Он остро ощутил, что здесь будет совсем один, отрезанный от людей водным барьером, а самое поганое и от магазинов тоже.
— Слышь, — Иван тихо позвал рулевого, — а чё насчёт магазов?
— А тебя деньги есть? — Не отрываясь от складывания верёвки, поинтересовался тот у бывшего вояки, посматривая, чтобы его не слышал начальник, который уже переполз к корме и пытался слезть на твёрдую землю.
— Не ну чё, я ж работаю. Будут, отдам! — пожал Иван плечами.
— Вот когда будут, тогда и поговорим. — Резонно заметил рулевой, скептически взглянул на попытки Ильи Николаевича покинуть судно и пошёл в лесок.
Наконец начальник, смешно пыхтя, выбрался с лодки и умывшись из бутылки, выдохнул:
— Ненавижу эти лодки!
— Чё-то стрёмно здесь! — Почесал пальцами с коротко обрезанными квадратными ногтями заросшее лицо Иван.
— Ваня, стрёмно, как ты выражаешься, было в бочку нырять со второго этажа возле проходной режимного объекта и орать, что ты крутой ВДВшник! А здесь очень даже хорошо! Воздух, природа, опять же от бухла подальше! — Проговорил полноватый собеседник, в намокшей возле подмышек зелёной рубахе, с расходящимися пуговицами в районе живота. — Давай! Взбодрись! Ты же и правда в ВДВ служил, так что не бзди! — Мужчина похлопал Ивана по плечу.
— А чё здесь было-то?
— Когда-то стоял лагерь для трудных подростков, потом наступила эра великих перемен и «Морской» свернули! Сейчас ведомства не могут разобраться кому это тряхомудее принадлежит. — Мужчина пожал плечами и вытер лоб. — Ух и жара бьёт! Ладно Ваня пойдём, я твой дом покажу. Чего там дом, хоромы, одно слово!
Они удалились по тропинке, катящейся в заросли, прошли через пылающий ароматами ельник и вскоре остановились возле небольшой постройки, которая вряд ли могла претендовать на звание «жилой».
— Чё, здесь? — Покривился Иван.
— Ваня — это сральник! — Крякнул Илья Николаевич. — Дом дальше! — Покачал головой мужчина. — Потапов, принимай смену! — Зычно выкрикнул провожатый.
— А! Ну, пошли. — Послушно пошлёпал за ним Иван.
За кустарником и правда стояла крепкая избушка, и Ваня порадовался тому, что увидел возле стенки снасти. Рыбалку он любил, но уже года два совсем мне не выходи́л на ранней зорьке, терпко пахнущей костром, в звенящую комарами тишь, не садился на берегу и не закидывал поплавок в воду. Где-то глубоко в груди гулко отозвалось забытое чувство и Ване стало тоскливо — водочный стакан заменил ему многое в этой жизни.
Вдруг Немерову стало трудно дышать и он почувствовал, как ужас холодным языком лизнул по загривку, поднимая мелкие волоски. Мужчина остолбенел, закрутился на месте, выискивая причину такого секундного помутнения, но вокруг были только деревья, приоткрытая створка окна пускала солнечных зайчиков раскачиваясь от ветра и прыгали любопытные птицы, рассматривая новых гостей.
— Ваня, ну что ты там встал? — Потряс рукой с зажатым в ладони платком Илья. — Ты слышишь, что я тебе говорил?
— Не, меня припекло, видимо. — Помотал головой Иван.
— Продукты раз в неделю будут доставлять! Водки не проси, никто не даст!
— Ну чё ты начинаешь. — Обиженно протянул Иван.
Навстречу из дома, соскакивая с прогибающихся под его тяжестью ступенек, вышел здоровый детина, вытирая руки светлым кухонным полотенцем. Потапов по-военному одёрнул майку, подтянул брюки стянутые ремнём и, протянув Илье широкую ладонь, поздоровался.
— Здравствуйте, Илья Николаевич! А я вас завтра ждал.
— Ну, извини! — Раздражённо развёл руками начальник. — Завтра у меня собрание и я никак не мог гендиру сказать, что Потапов примет нас только завтра.
— Ладно, не тяни нерв, — миролюбиво сказал собеседник и направился к Ване. — Привет! Я Фёдор Потапов. Так это ты теперь будешь морлагов охранять?
— Кого? — Нахмурился Ваня, отвечая на крепкое рукопожатие.
Потапов оглушительно рассмеялся, но от цепкого взгляда Ивана не ускользнуло странное выражение лица охранника.
— Да шучу я! Хохма у нас такая, смену когда передаёшь, пугать морлагами. Лагерь «Морской» назывался, а в просторечии «Морлаг», так и повелось. А тут как-то охранником парнишка такой боязливый приехал, ну мужики и придумали, что морлаги здесь водятся.
— Тьфу ты! — Выдохнул Ваня и усмехнулся. — Ну, чё здесь делать-то надо?
— А ничего! Ходи по грибы, лови рыбу, ягоды, как поспеют, собирай. Не работа, а мечта!
— А ты чего тогда с этой мечты улепётываешь? — Кивнул ему Ваня.
Потапов шумно выдохнул и, раскинув руки, потянулся.
— Ото всякой работы нужен отдых! Я тут, почитай, полгода бобылём сижу. Пора уже на большую землю, а то скоро забуду, как дамы выглядят.
— А чё, русалки-то сюда не заплывают? — Хохотнул Иван.
— Нет. — Нервно дёрнул щекой Потапов, но снова сделал усилие и расхохотался. — А то бы я не уехал!
Потапов долго и занудно объяснял что и как, водил по корпусам, показывал, что нужно открывать и закрывать и где находится генератор. Ваню жёстко мучило похмелье, он нервно оглядывался, надеясь, что начальство и напарник скоро уберутся восвояси, а он сможет заглушить пожар, бушующий внутри, припрятанной в сапоге поллитровкой. А с завтрашнего дня, он начнёт выплывать на свет божий. Иван твёрдо решил, что это последняя беленькая в его жизни.
— А! Слышь! — На прощанье сказал Потапов. — Ты это... за ограду ночью не ходи.
— А на фига здесь вообще ограда, остров же?
— Так, а если зверь какой приплывёт?
— Откуда? — Изумился Ваня.
— Да шучу я! Чтобы дети ночью купаться не тикали, вот и поставили загородку! — Рассмеялся Потапов.
Катер наконец отчалил от берега, и Ваня понял, что не успел спросить, почему нельзя ходить за ограду ночью, хотя ему вовсе и не хотелось шляться по ночам и кормить комариные стаи. Илья Николаевич ещё что-то пытался донести до Немерова, перекрикивая громко рубящий воздух и воду мотор и еле удерживаясь на качающейся палубе. Иван постоял несколько секунд, помахал рукой, потыкал себя пальцев ухо, давая понять, что не слышит и развернулся, чтобы уйти.
Вдруг Иван уловил движение возле берега и услышал то ли смех, то ли шелест ветра, трущий высокий камыш. Мотнув головой и судорожно вздохнув, он громко хохотнул, зачем-то прокричал в высь неба «э-ге-ге» и пошёл к дому. Пузырь он успел припрятать в теньке и теперь торопился к месту своего тайника.
Остаток дня радовал Ивана, как никогда; он пьяненько улыбался скачущим белкам, сидя на лавочке возле дома, крошил крупными кусками хлеб птицам, рассказывал им о своей жизни и гордо демонстрировал татуировку на плече с большими буквами ВДВ, тыкая в неё пальцем и говоря.
— Это вам не хвост собачий! Я служил!
Нервный переезд, поллитра водки и жара свалили нового охранника с ног гораздо раньше, чем закат накинул ночное покрывало на остров. Море волновалось у берега, ветер стал метаться, цепляясь за тонкие ветви деревьев, с востока наползала синяя напоённая дождём туча, тащившая за собой ненастье, и когда Ваня очнулся от оглушающего скрежета и сел ошарашенный на постели, то за окнами уже бушевала гроза. Мужчина высунулся наружу, чтобы поймать чудом не разбившиеся стёкла внутри оплётки рам, которые рвались вслед за суетливым ветром. Он схватился за крошащееся краской дерево и глянул в нутро тёмного леса, что рос за забором. Желудок у Вани ухнул вниз, слетело мерзкое похмелье, и он почувствовал, как стучат зубы. Напротив мужчины, прижавшись к забору, стояли странные твари, тянули к нему длинные руки и щерили красные рты.
3 июня, город Волхов, квартира Севки
Луч солнца больно царапал по воспалённой коже глаза, бился внутрь под за́ворот ресниц и пытался пролезть дальше в расплывающуюся синеву под нижним веком. Сева дёрнулся во сне, попытался протереть лицо, но лишь заныл от нестерпимой боли и, вспомнив вчерашний день, резко сел, скрипя проржавевшими пружинами панцирной кровати.
Батя опять вчера гонял их с мамкой и больно лупил всем, чем попадётся под руку. Севка уже давно мог уйти из дома, ему стукнуло восемнадцать ещё ранней весной, когда на улицах раскатывался под ногами грязный снег, и робкое солнце по утрам чертило улицы несмелыми шагами. Но он не мог оставить Мишаньку и маманьку. В их семье, если так можно было назвать совместное проживание с вечно пьяным красномордым маминым сожителем, почти каждый день рвалась в клочья надежда на любое спокойствие!
Когда Витя-Костыль, так звали их отчима, широко шагая появлялся в конце улицы, все замирали с осознанием того, что через минуту он ввалится и если не вырубится прямо с порога, то начнётся кромешный ад. А вчера Витьку ещё и выгнали с очередной работы, так что всем досталось по полной, хорошо хоть они живут на первом этаже и Севке удалось Мишаньку быстро катапультировать через окно, за что он и поплатился глазом.
Вдруг внутри Севки что-то сломалось о вчерашнюю реальность! Мама! Он вспомнил, что когда, решившие на этот раз вмешаться соседи, вытаскивали его в полубессознательном состоянии из квартиры, то мать лежала кровавой грудой и не шевелилась! Севка точно помнил, что была «скорая помощь» и мать вынесли на носилках, полностью закрытую простынёй из-под которой только свешивалась рука с посиневшими лунками ногтей.
Мальчишка вдруг заныл от боли, сам того не осознавая он впился зубами себе в руку, смотрел, как из разорванной кожи текут красные струйки, смешиваясь со слезами. Севка вспомнил, что вчера Витя-Костыль всё-таки убил его мать и сбежал! Не нашли его ни у друга Валерки, ни у любовницы, что работала в заводской столовой, ни в каптёрке, где он иногда подрабатывал за бутылку портвейна. Витя-Костыль растворился! Теперь мать ждал только холодный стол прозекторский вместо жёлтого песка пляжа, о котором она всегда мечтала, Мишаню суровые будни детского дома, а Севку, видимо, ежедневная побудка к станку на завод, куда он будет брести между нагромождением разноцветных контейнеров, и только они будут привносить хоть какие-то краски в его жизнь. И со временем придётся размачивать эту реальность в водочном стакане, чтобы не сойти с ума.
Севка потянулся за телефоном, набрал номер своей тётки и сказал:
— Тёть Алла, я насчёт вчерашнего разговора. Возьми опеку над Мишаней, чтобы он только в детский дом не попал, а я тебе квартиру нашу отпишу, как в наследство вступлю. Мне опеку не дадут сейчас.
— Но только на бумаге всё закрепим? — Поинтересовался равнодушный голос сестры его матери.
— Как скажешь!
В затуманенное горем сознание Севки вдруг прокрался жёсткий женский голос, льющийся из радиоприёмника, включённого у соседей.
«И я напоминаю, что в студии Василиса Микулина, и вы слушаете подкаст «неСерьёзно о серьёзном». Как раз сегодня я рассуждала над определением слова «добрый». Как часто мы используем доброту и важно ли нам какого она качества? Готовы ли мы принимать ложь за правду, если она поддёрнута лоском доброты. Готовы ли мы принимать поеденную коррупцией лже-доброту и помощь? Как часто мы обманываем себя и, затаив дыхание, ждём, что-то кто-то решит за нас добро это или зло?! Есть ли среди слушающих тот, кто готов сказать что есть добро, а что зло? И есть ли чёткие критерии у этих величин?».
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Василисы Микулиной
Василиса радовалась переменам в жизни! Она давно уже ушла из душной студии, где вела программы на радио и создала дома вполне уютную обстановку, чтобы вести эфир. Вся её команда работала удалённо, каждый досконально знал свои обязанности и механизм, кропотливо собираемый годами, работал чётко и без сбоев!
И если раньше Василисе нужно было тратить кучу времени на то, чтобы уложить непослушные рыжие кудри, выбрать что-то из скудного гардероба, потому что она ненавидела шопинг, и пойти купить одежду, то сейчас всё было куда проще. Она собирала волосы на затылке, закрепляла кучерявый хаос карандашом или хаси и, заварив себя смоляной кофе, садилась перед микрофоном.
И сегодня ничем не отличалось от завтра или вчера и поэтому Василиса, нацепив спортивный лифчик и шорты, с ногами устроилась в любимом кресле и обомлела, когда посреди эфира к ней в комнату вошёл выпускающий редактор и любимый всеми от мала до велика исполнитель панк-рока Митя Шелестов, с оригинальным псевдонимом «Шлем»!
Хорошо, что в этот момент была рекламная пауза, и Василиса, подавившись кофе, успела откашляться, правда, заплевав всё вокруг и раскрасневшись. За это время известный певец ретировался в туалет, а Паша Циников стоял и обозревал представшую перед ними картину. А ведущая, когда наконец смогла выдавить из себя что-то наподобие речи, зло сверкнула глазами в сторону редактора и спросила:
— Вы чего припёрлись?
— Да сущий пустяк, Ли́са! — Прошипел он. — Хорошо, что ты хоть штаны надела, а не голяком тут вещаешь о мудром и вечном! Мы ж договаривались, что у нас гость сегодня.
В этот момент реклама закончилась и ведущая, всё ещё буравя взглядом редактора, вернулась к слушателям.
3 июня, посёлок Советский, дом Николая Захарова
Утренний игривый ветер, пренебрегая условностями, пробился через неплотно закрытое окно, расшевелил занавески с голубыми вышитыми цветами и, пробежав сквозняком по выпростанной из-под одеяла ноге девушки, перескочил на курносое лицо, выискивая на губах улыбку и стал тревожить спящую Вероника, играя коротко обрезанной бунтарской чёлкой.
Ника вытянула руки, украшенные многочисленными фенечками, вверх, размяла пальцы и, неловко повернувшись набок, свалилась вниз. Несколько секунд она лежала неподвижно, осознавая стремительное падение, потом упёрлась ладонями в пол и, легко отжавшись от кишевшего пылью коврового покрытия, вскочила на ноги. Девушка взглянула на волны залива, хорошо видные из дедова домишки, распахнула старые потрескавшиеся рамы и, раскинув руки, представила, что обнимает небо. Ника усмехнулась своему падению, она просто не привыкла к такой узкой кровати! Ещё несколько дней назад она по утрам барахталась в шёлке белья на огромном ложе, а сегодня была низвергнута в старенький дедов дом.
Ника прекрасно понимала, что сама привела себя к порогу спартанской жизни. И теперь ей нужно было отсидеться, пока папа не простит сумасшедшие выходки дочери. Ей казалось классным на следующий же день после совершеннолетия окунуться в омут замужества и поставить родителей перед фактом, что теперь она мужняя жена! Да притом ещё и за возрастным папиным партнёром по бизнесу! Мужчину привлекала её яркая гибкая молодость, Нике же импонировал щенячий восторг взрослого дядьки, который становился как тающий кусок масла, когда смотрел на неё. Но это приключение продлилось недолго, Ника заскучала! Она выдержала полгода в застенках семейного быта и поняв, что просто тонет в этой пучине странных обязательств, она гордо ушла, хлопнув дверью с надписью развод. Папе она испортила отношения с партнёром, маме нервы. Конечно, родители её любили, но она лишилась их прежней заботы, а главное, банковской карты, куда еженедельно прилетала очень симпатичная сумма на расходы.
Ника ткнула в экран телефона, включила первый попавшийся эфир и пошла на кухню, чтобы намелить пережжённых кофейных зёрен, высыпать сухую крупку на дно помятой джезвы и, залив всё это великолепие колодезной водой, сварить самое отвратительное пойло, которое ей только доводилось пробовать! Но Нике, как не странно, нравился такой опыт! Её дед, Николай Матвеевич, не признавал роскошной жизни сына, корил за штат домработниц невестку и выбрасывал в окно любые, как ему казалось, излишества, которые привозили порой отец и мать Вероники. Старику хватало одной кастрюли, пары тарелок, двух кружек и нескольких вилок с изогнутыми зубцами. На махонькой кухне у него трудился холодильник с тридцатилетним стажем, коптила потолок старенькая плита и даже был телевизор, запорошенный толстым слоем пыли и используемый как полочка для специй, пакетиков с чаем и вазочки с леденцами.
Отец Ники такой образ жизни отца не понимал и не принимал и поэтому приезжал крайне редко, а вот с внучкой у деда Коли, наоборот, сложились очень тёплые отношения, наверное, потому что характер у обоих был «нервно-дёргательно-правдивый», как сказала однажды мать Ники. Девушка через ситечко сцедила бледную заварку кофе, сдобрила его ложкой сгущёнки и переключив несколько скучных подкастов, услышала голос Василисы, всё ещё вещавшей о добре и зле! Подхватив свою чашку, она вышла из дома, ощутила подошвами босых ног шершавую теплоту каменной плитки и пошла по направлению к линии берега, где заметила деда, чинившего лодку.
Эту посудину дед чинил, сколько она себя помнила. Со временем Нике даже стало казаться, что у деда просто нет других занятий и он намеренно сначала разбирает лодку, а потом собирает её ржавые бока, на которых по обе стороны белела надпись «Морской».
— Дед, а почему «Морской»? Это ж лодка, значит, она девочка и нужно написать морская. — Проговорила Ника и присела на горячий от лучей солнца валун.
— Потому что это не лодка, а память! — Проворчал дед, делая вид, что всё ещё сердиться на девушку за её поступки.
— Память?
— Ты в тот год на свет появилась, а я прощался с делом жизни. Я в ту пору был директором лагеря для трудных подростков, назывался он «Морской».
— Почему прощался? — Не унималась Ника.
— Потому что шишки наверху деньги делили, а ребята никому не нужны стали. — Вздохнул дед. — С тех пор и ненавижу эти кошельки тугие. До сих пор помню автобусы, что вывозили ребят с лагеря и отправляли по детским домам.
Дед вспомнил прижатое к стеклу лицо Васьки Крошкина, которого он даже готов был усыновить, но не успел, Ваську убили в пьяной драке, когда он сбежал с детского приёмника.
— А где лагерь был? — Спросила Ника.
— На острове, здесь недалеко. — Огрызнулся дед, встал и потопал по направлению к дому, всем своим видом показывая, что этот разговор ему неприятен.
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Василисы Микулиной
Василиса сидела на месте ведущей, то есть в светлом бежевом кресле, на обивке которого расплывались пятна кофе и внутренне пылала от гнева, потому что ей было крайне неуютно под прицельными взглядами редактора и певца, выжидательно сидевших напротив.
— Ну, что ж! Вскоре мы с вами поговорим о том, где проходит граница добра и зла! А сейчас неизменный бич нашего времени —рекламная пауза.
Василиса, щёлкнув тумблером заглушки, откинулась на секунду на спинку кресла и, услышав в ухе брюзжание продюсера, поняла, что не вынула наушник.
— Ли́са, если ты и дальше будешь обижать рекламодателей, мне не на что будет выпускать твою программу.
— Если ко мне и дальше будут вламываться во время выпуска, то твои рейтинги будут чуть ниже нуля, так как программу вести будет кто-то другой. Так и слышу, что мудрость подкаста «несерьёзно о серьёзном» окрасит ваш разум жёлтым цветом апельсинового настроения, — Лиса вынула наушник, чтобы не слышать ответа и продолжила, — потому что красители в наших соках самые стойкие.
Микулина ещё раз глянула на редактора и певца, покачала головой и вдруг рявкнула:
— Мы в состоянии набрать нормальный штат, а не скопище дебилов и нимфеток, которые неспособны скоординировать тайминг программы и напомнить мне, что и во сколько у нас происходит?
В комнате вдруг ожил милый голос Наташи Зайцевой, как раз отвечающей за тайминг.
— Лисонька, не бузи! Всё у тебя было в планере! Не ерунди и давай у всех будет пушистое настроение.
Микулина глотнула остывший кофе, нервно дёрнула щекой и, вперив взгляд в Циникова, спросила:
— Может она будет тебе рейтинги поднимать рассказами о милых котятах и пушистых щенках?
— Василиса давай после эфира пообщаемся? — Попросил Павел, видя, что гость уже открыто смеётся над их внутренними разборками.
Напряжённую тишину в комнате снова прорезал благоговейный голос Зайцевой, что сделало день Василисы ещё хуже:
— Милый зайчики не ссорьтесь. Три, два, один! Лисонька объявляй гостя!
Василиса красноречиво закинула ногу за ногу, внутренне сгорая от стыда, но не подавая вида, что её заботит отнюдь не презентабельный внешний вид.
— И пока вы тыкали в экраны телефонов пальцами, чтобы переключить рекламу, мы с редактором и продюсером пытались выяснить наиболее болезненный вопрос, а именно вопрос финансирования.
Лицо Паши Циникова вытянулось, напускная доброжелательность слетела в одну секунду и он, замерев, глянул на Василису, одними губами шепча ей: «Я убью тебя!»
— Это я говорю как раз к определению «добра и зла». Что есть добро? Моя программа, выпущенная на деньги рекламодателей или моя программа, как площадка для рекламных плакатов по типу «мы урежем лишний жир с ваших боков, который вы неизбежно наберете»? Я думаю, лучшим ответом будет смс голосование, а пока я хотела бы услышать ответ от нашего гостя. У меня в гостях Дмитрий Шелестов. Которого вы знаете как фронтмена панк-группы «Баран и Пёс» по имени Шлем. Митя, где, по-твоему, граница добра и зла?
Шлем, быстро подняв своё внушительное телосложение, подкатил кресло поближе к Василисе и, усевшись рядом с микрофоном, проговорил:
— Ну, по-моему́ определению, граница всегда где-то посередине. Знаешь, Василиса, я рад, что слушаю твои эфиры давно, а то подумал бы идти навстречу с драконом или не стоит. Всем привет, и скажу честно, я думал, что здесь гораздо комфортнее, но сейчас понимаю это кабзде-е-ец. — Митя смешно заблеял, пародируя свои выступления.
— Тогда, чтобы снять с вас такое напряжение, давайте поставим какую-нибудь композицию из вашего репертуара! — Василиса быстро нашла подготовленную запись и включив проигрыватель, встала во весь рост и процедила. — Я пи́сать пошла! И штаны надену, чтобы все расслабились!
3 июня, посёлок Лапино, квартира Аксиньи Болотовой
Пространство из-под стола казалось не таким страшным! Здесь её точно не поймают руки отца, который считал, что лучшее наказание — это ремень и голод! Аксинья уже давно нашла для себя место, которое укрывало и берегло её в те моменты, когда мать спала беспробудным пьяным сном, а отец горланил песни подпевая телевизору или телефону и вытряхивал из батареи бутылок последние капли. Сейчас ещё можно было незамеченной проскочить на улицу и болтаться там до ночи, а вот когда он переберёт все пустые сосуды, то уже будет не отвертеться от подзатыльников. Аксинья сидела в простенке, где укрывалась до того момента пока отец не свалится рядом с матерью и не захрапит в унисон на единой волне. Потом с гарантией можно будет выбраться и бежать на улицу!
Сегодня было тепло, а значит будет много гуляющих в парке и тогда Аксинья будет пировать! Бледная тщедушная девочка всегда вызывала напряжение у прохожих. Они встревоженно оглядывались на неё, порой угощали шоколадками и расспрашивали о родителях, кто-то пытался даже сразу звонить в опеку. Но Аксинья, запуганная матерью рассказами о детском доме, объясняла всем, что сильно больна, а родители в магазине. После этого девочка убегала и отсиживалась где-нибудь на скамейке, чтобы не попасться инициативным спасателям на глаза.
Желудок девчушки громко икну,л и Аксинья даже замерла, потому что если отец услышит, что она дома, то выместит всё своё разочарование на пятилетнем ребёнке, а потом ещё пошлёт раздобыть денег на выпивку. А это значит, придётся идти попрошайничать. А в прошлый раз кучка парней заставили её прыгать как обезьянку, и она больно расшибла колени, когда ей подставили подножку. Хорошо, что рядом проходила тётенька с властным голосом и остановила их.
Женщина тогда взяла Аксинью за руку, подробно расспросила о жизни и отвела домой, по дороге накормив там, куда Аксинья даже боялась заглядывать, ей почему-то казалось, что такую замарашку, как она выгонят из райского места, где жарились бургеры и в пластиковое нутро стаканчиков лилось восхитительное мороженое! А сейчас девочка вспомнила, что после вчерашнего куска хлеба с килькой на завтрак она больше ничего не ела и загрустила, потому что увидела, как отец извлёк из-под кровати припрятанную матерью початую пол-литровую бутылку, оживился, и теперь ещё битый час он будет надрывать голосовые связки.
Песня прервалась и снова проклюнулся голос ведущей, но она не успела донести свою мысль конкретно в это место, потому что телефон полетел в стену под крепкую брань мужчины, которому на самом надрывающем душу куплете прервали лебединую песню.
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Василисы Микулиной
Василиса, решившая что репутации падать ниже некуда, подумала, что спортивного костюма будет достаточно и, быстро скинув заляпанный кофе лифчик и шорты, натянула на себя тонкую ткань недавно подаренного и ещё ни разу не надетого тренировочного комплекта для йоги. И в момент, когда она вышла к навязанным гостям, девушка увидела себя в зеркале. Конечно, для занятий йогой или каким-то другими практиками облегающий тоненький боди телесного цвета подходил как нельзя лучше, но сейчас Василисе придётся сидеть перед двумя мужиками, которые с трудом отводили взгляд от её сильно округлой верхней части тела, предательски выпирающей во всей красе.
Но менять что-либо в гардеробе было поздно и Василиса шлёпнулась в кресло и проговорила:
— Митя, так где твоя граница добра и зла?
3 июня, город Санкт-Петербург, Дом культуры
Голос Микулиной вместе в баловником ветром ворвался в душную гримёрку театра Дома Культуры, где сейчас, сидя перед зеркалом с единственной лампочкой заходящейся в икоте угасания, старательно приклеивал на нос что-то наподобие сучка актёр Гоша Лавренёв. Сегодня, как и вчера, Гоша должен был старательно скрипеть на сцене, изображая засыхающее дерево.
А он себя именно так и чувствовал, засыхая или загнивая в этом болоте однообразных ролей, которые менялись с дерева на зайку или на ёжика. Гоше было невыносимо скучно, неприятно и он уже чаще стал задумываться о смене профессии. Хотя, в свои сорок с лишним лет, переучиваться было поздно, да и не хотелось ничего, кроме как парить на подмостках театра!
Гоша клеил на лицо грим и мрачно слушал, что вещала далёкая и незримая Василиса Микулина о добре и зле. И что отвечал ей Митя Шлем.
— Ну, я думаю, что это такое размытое понятие. И потом, давай определимся, мы говорим об этом понятии как об общем философском или именно о моей границе.
Лавренев глянул в зеркало, подавил тошнотворный рефлекс, видя сморщенное под маской лицо и проговорил растягивая губы и шепелявя:
— Вот если бы пенька спросили о добре и зле, то пенёк сказал бы, что добро это когда, — Гоша обернулся на скрип двери и увидел помощницу режиссёра, сверкавшую белым перманентом кудрей и нарочно оттягивающую вниз светленькую кофточку, потому что так в обозримое пространство вмещалось больше достоинств уже немолодой женщины, — Светочка одевает во-о-о-от такое декольте с самого утра и радует всю мужскую половину театра! — Потом Гоша вскочил, вытянул вверх руки со скрюченными пальцами и зловещим шёпотом добавил, — а зло-о-о-о-о — это когда надо встать в семь утра, изговнять себя этой уродской краской, которой впору полы в штрафбате красить и шкандыбать на сцену, — Гоша уронил руки, — нести детям доброе, светлое. — Гоша печально взглянул на женщину, прислонившуюся к косяку и ожидающую, когда он закончил монолог. — Чего тебе?
— Всё? Кривляться перестал?
Лавренёв скривил губы и, сложив лицо в пренебрежительную гримасу, произнёс.
— Ты Понамарева ничего в высоком искусстве не понимаешь? Тебя, видимо, только за-а-а-а — пропел Гоша и в воздухе обрисовал волнообразным движением её пышную грудь, — объёмы в храм Мельпомены взяли прислуживать. Вот где, Понамарева, твоя граница добра и зла?
Светлана со скучающим видом зевнула и проговорила:
— Лавренёв, граница моего терпения ещё не проснулась, поэтому я могу применить физическое насилие…
— Ах, Светлана, вы будете меня физически...
Помощница режиссёра скептически поджала губы и, поворачиваясь, чтобы уйти, кинула через плечо:
— Не, Лавренёв если ты всю свою желчь с утра дома не оставил, то я пойду поищу кого-нибудь другого, кого завтра на прогон «Гамлета» надо пригласить.
Гоша, услышав приятные новости, вскочил с места, но запутавшись в длинных полах пыльного костюма, запнулся и, пролетев вперёд, рухнул к ногам Светланы. Повозившись немного возле стройных щиколоток женщины, он к ним прижался, поднял лицо и шёпотом сказал:
— Остановись! Принесшая благую весть и оглашай.
Понамарева отстранилась от мужчины и поморщившись сказала:
— Слышь, Лаврик, у меня с самого утра голова и так уже трещит от этих смелых экспериментов.
— Светлана, а вы экспериментируете с самого утра? — Кряхтя, как самое натуральное старое дерево, Гоша поднялся с пола и устало примостился на стоящий рядом стул.
Женщина вздохнула и пройдя к зеркалу безразлично проговорила выискивая в блестящей поверхности огрехи на идеально накрашенном лице.
— Не, это не я. Это департамент культуры, в плане оптимизации и увеличения эффективности предприятий культуры. Так я не поняла мне продолжать? Или тебе неинтересно, что тебя завтра на роль Гамлета наше вседержительница хочет посмотреть.
Гоша даже закашлялся от такого предложения.
— Светлана, вы во хмелю иль с похмела?
—Ты достал меня уже! Иди в клоуны, у тебя хорошо выйдет! — Светлана развернулась к нему. — Короче, главная жрица решила немного рихтануть состав!
В этот момент в гримёрку, деловито стуча наклеенными иглами, протиснулся низенький мужичок в костюме ежа и не здороваясь стал рыться в ящиках, а из-за двери ведущей на сцену и открывшейся из-за сквозняка послышались детские крики из зрительного зала.
— О! Начинается. Меня добьют эти маленькие монстры! — Плаксиво проговорила Света. — Вот твоим монстрам сколько? — Спросила Понамарёва, указывая на фотографию близнецов Лавренева, стоящую на столе.
— У меня, Света, не монстры у меня дети.
Ёж в это время вдруг раздражённо бросил свою сумку на пол и громко крикнув:
— Да идите вы все в жопу! — Вышел под недоумённые взгляды Светланы и Гоши.
Понамарёва помотала головой, чтобы встряхнуть убегающие мысли и быстро закончила своё повествование:
— Короче, наша-то опять застукала исполнителя всех главных ролей нашего убого приюта, в весьма пикантной постановке, уже с тремя, — она вытянула вверх три пальца с ярко накрашенными ногтями, — действующими лицами. Но самое печальное, что после этой мизансцены, э-э-э-э, наш Аполлон некоторое время будет гастролировать в урологическом отделении. Этот факт, как сам понимаешь, не мог её не, как бы это помягче сказать, расстроить, и послала она его на три буквы. Ну в КВД. А так как по расписанию у нас «Гамлет», то, сам понимаешь, репетировать его в КВД нет никакой возможности. Короче, тебя хотят посмотреть в роли Гамлета. Слова-то я надеюсь, ты знаешь? — Она махнула рукой и поймала за шкуру проходящего по коридору Семёнова в костюме волка. — Хотя монолог Гамлета, у нас уже даже тётя Соня каждый день хозинвентарю читает. Ладно, я побежала.
Лавренёв, не ожидавший от судьбы такого подарка и привыкший получать только тычки и подножки, нервно сглотнул и выскочил за ускользающей фортуной в коридор.
— Светка, ты чего? Правда, что ли? Света, я себя покажу. Света, я так Гамлета сыграю. Светка, ты сейчас мне такую весть принесла. Света, я так его сыграю, что …
Светлана, всё ещё удаляющаяся по коридору, помахала ему рукой и прокричала:
— Ты иди на пеньке сейчас потренируйся. И так, Лаврик, его сыграй, чтоб пенёк стал настоящим. — Света в шутливом порыве сжала кулак и потрясла им в воздухе. — Ладно, я побежала, ты только не трезвонь, пока списки не повесят. Пойду остальную лесную шелуху соберу.
3 июня, Ленинградская область, детский дом
У Зинки сегодня было событие! Уборщица, работающая в их детском доме, уломала заведующую, чтобы взять Зинку с собой на детский спектакль. Тёте Лиде достались два билета на премьеру приехавшего в их городок на гастроли театра, и добросердечной женщине очень хотелось порадовать любимицу. Лида всегда жалела Зину Меткину, ещё в младенчестве лишившуюся отца, а потом и матери, у которой девочку отняли, после нанесённых ребёнку побоев. И хотя маму Зина не помнила, но вот память о ней осталась навсегда в виде пересекающего щёку рваного шрама, и этот дефект откровенно портил жизнь девочки. Характер у Зины был властный! Её гордость и непримиримость были постоянным источником проблем. Если девочку обижали, то она дралась наравне с мальчишками и не раз у неё был разбит нос, вырваны клоки волос и сбиты коленки.
Но сегодня, когда девочка собиралась в театр, она почти не дышала, боясь испачкать, расходящееся вниз волнами, белое платье. Она еле притрагивалась к красному лакированному пояску и любовалась бантом, вплетённым в косичку. Зине казалось, что даже шрам не был заметен так сильно как обычно. Она покрутилась перед зеркалом и довольная побежала навстречу тёте Лиде.
Жестокая подножка перебила все мечты, платье предательски затрещало, и половина подола осталась на торчавшем из косяка двери, крашенного коричневой краской, гвозде. Зинка неловко упала на недавно вымытый дощатый пол, сбивая в кровь локти и коленки, а за дверью громко смеялись мальчишки, прознавшие про Зинин выход в свет.
Смахивая злые слёзы, девочка встала на карачки, потрогала кончиком языка расквашенную губу и покривившись выпрямилась во весь рост. Зину было лучше не злить, потому что маленький ураган не могли остановить даже воспитатели, когда приходило время бушевать. А сейчас Зинину мечты препарировали и выбросили в мусорное ведро и теперь обидчикам предстояло вытерпеть все испытания мести.
— Кира Анатольевна, Кира Анатольевна! — Кричала молодая воспитательница, проскальзывая на поворотах и устремляясь к кабинету директора.
— Что случилось? — Снимая очки, проговорила возрастная дама и поджала губы.
— Там Зина мальчиков стульями лупит!
Кира Анатольевна прекрасно знала, что это даже не аллегория! Если ей говорили, «что Зина метлой гоняет дворника по улице», значит так и было, и девочка действительно с самым суровым выражением лица охаживает дворника, который посмел высказаться в неуважительной форме о тёте Лиде.
Когда женщины вбежали в комнату, то Зина уже швыряла табуретки в окна, потому что пацаны сбежали, попрыгав с первого этажа, а девочка ещё не выместила всё разочарование от сорванного похода. Всклокоченные волосы, алевший на щеке шрам и платье, залитое кровью соперников, такой Зина предстала перед руководительницей впервые.
— Всё Зина! — Выдохнула Кира Анатольевна. — Моё терпение закончилось!
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Василисы Микулиной
Василиса дальше продолжала вести эфир, но так как настроение её ломалось с каждой секундой об откровенно ржущего редактора и веселящегося певца, то и вопросы становились жёстче и откровеннее!
— Митя, а вы с детства такой разбитной парень, которым сейчас представляетесь? Или это такой имидж, чтобы люди лучше скидывались на ваше творчество?
— Давайте поставим ещё одну мою композицию, она называется «неДетский мир»! А потом будет исповедь!
— У нас уже не эфир, а ваш творческий вечер прямо-таки! — Съязвила Василиса и щёлкнула по экрану, чтобы поставить песню.
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Димы Мельникова
Из окон мчащегося по дороге автомобиля ППС лился грустный голос Шлема, он подпевал под затяжную мелодию и периодически вставлял какие-то слова, которых было не разобрать из-за ветра и орущей рации. Экипаж припарковался сначала у одного подъезда, потом водитель заметил, что из крайней парадной выходит капитан Крылов и мгновенно ринулся туда.
— Привет, Сёма. Как дела? — Спросил Юрий Петрович, даже не поднимая глаз на рядового.
— Доброе утро, товарищ капитан! — Отрапортовал Сёма, вылезая из машины.
— Да какое оно доброе, я с сегодняшнего дня в отпуске, — он вздохнул и добавил, — мог бы быть. Мне этот Мельников, вот уже где сидит, — он ребром ладони постучал себя по горлу. — Ладно, давайте наверх! Там много говна всякого нужно вытащить на свет божий из этой норы.
— Слушайте, а чего его не присадят-то? — Доверительным шёпотом сказал ППСник.
— Сёма, ты дебил? Парню шестнадцать лет! Ты его об колено переломать хочешь? — Сурово взглянув из-под бровей, сказал капитан.
— Ну это, как его, ну, — Сёма почесал затылок, — сами понимаете…
— Нет, не понимаю! И никогда не пойму! — Крылов развернулся, а потом остановившись снова подошёл к Сёме. — Вот он, Сёма, даже с тем что его мать при родах погибла, а папаша просто слинял в другую семью неколько лет назад, да и до этого особо ребёнком не интересовался... Вот он с такими проблемами — гений! А ты Сёма, родившейся в полной прекрасной семье, разговариваешь как утырок какой-то!
Крылов покачал головой, вздохнул и снова нырнул в тёмное нутро подъезда.
— Грязища-то какая! — Покривился он, стряхивая с обшлагов брюк пыль, собранную с основания перил.
Капитан молча поднялся по лестнице, постоял несколько секунд, пытаясь унять часто бьющееся дыхание. Крылов несколько ослабил ворот рубашки, вытер покрывшийся крупными каплями пота лоб и вошёл в квартиру.
— Долго ещё? — Спросил он у заполняющего акты изъятия сотрудника.
— До, — выразительно округлил глаза собеседник, — самого крайнего юга! Много, Юра, много всякой хрени здесь, названия половины которой я даже не знаю!
Крылов печально помотал головой и остановился возле сидящего за столом паренька. Мальчишка свободно болтался в большущей растянутой футболке, брюки его были подпоясаны верёвкой, а в руках он держал такой мобильник, который Юрий Петрович точно не могу бы себе позволить.
— Дима, как я от тебя устал! — Тяжело выдохнув, Крылов присел напротив.
— Я вас не звал!
— Чего? Чего ты там бурчишь-то? И чего такой невесёлый с утра? Обидел кто? — И громче добавил. — Кто обидел хорошего человека Диму Крылова? Кто гения нашего обидел? Ай-яй-яй.
— Чего вы издеваетесь-то? — Подняв на капитана красные слезящиеся глаза спросил Дима.
— Я? — Юрий Петрович даже опешил от услышанного. Мужчина всплеснул руками и спросил. — Да ты что Мельников? Как я могу? Это ты Мельников надо мной издеваешься. Я с утра сижу, спокойно кофе пью! — Тихо с нотками нарастающей истерики проговорил капитан. — Телефон звонит! Начальство мне, Дима, звонит! — Зло добавил он. — И спрашивает, какого лешего я тебя в прошлый раз отпустил, а не на зону определил.
— Ну, товарищ капитан. Ну не я это. Я ж так, по мелочи. Что-то, когда-то. Типа подпевал.
— Ах, подпевал. Всё задолбал ты меня! Всё Дима, больше веры тебе нету. А самое печальное для тебя Дима — это то, что позавчера тебе шестнадцать стукнуло! Поэтому ты теперь делаешь взрослые поступки и отвечать будешь за них по-взрослому.
— Я никуда не поеду! — Со слезами в голосе проговорил парень.
— Не ври себе и мне! Себе о том, что не поедешь! А мне о том, что ты сейчас рыдать будешь! Ты Дима хитрожопый сильно!
Капитан тяжело вздохнул, кинул взгляд на съёжившегося мальчишку и с некоторой брезгливостью оглядел окружающее пространство. Обстановка в доме Димы была простенькая, все ценные вещи мальчишка давно продал, комнаты были пустыми, пыльными и казались даже нежилыми. Тёмные тяжёлые портьеры тщательно охраняли пространство от солнечного света. Хотя, даже если бы они были раскрыты, то сквозь мутное, давно немытое стекло окно белому дню трудно было бы пробиться.
— Пылища, грязища, света нет. Что ты живёшь как в берлоге? — С досадой сказал капитан и вдруг дёрнул за край портьеры, открывая окна. — Вот так лучше! — Проговорил мужчина, когда на пол легло пятно солнечного света.
— Ну чего вы сделали-то? У меня аллергия. — Пробубнил Дима.
— У тебя не аллергия, а паранойя. — Сказал Юрий Петрович, принимаю из рук оперативника бумаги и внимательно их перечитывая. — Ладно гений киберпреступлений, собирайся.
— А я смотрю, вы товарищ капитан слово новое выучили. — Буркнул Дима.
Юрий Петрович оторвался от созерцания протокола и перевёл недоумённый взгляд на Диму.
— А я смотрю, у нас Мельников шутить научился. Ты шуточки-то свои прибереги, на зоне народ развлекать будешь. А я бы на твоём месте сейчас вообще не вякал.
Дима наконец встал из-за стола, шаркая по полу добрёл до вешалки и, стянув куртку, стал её надевать.
— Я товарищ капитан, боюсь вы на моём месте никогда не будете. У вас образование не позволяет.
Дима пытался засунуть руку в рукав рваной куртки, но всё время попадал мимо, пока Юрий Петрович не отнял у него одежду и не вывернул загнувшуюся материю.
— Дерзит он! Иди к двери. Поедешь сейчас ещё одно образование получать. Потому что моё образование позволяет тебе за государственный счет показать, так сказать, наглядно всё то, о чём ты не хотел слушать.
Дима кинул взгляд через плечо, оглядел жилище с какой-то затаённой грустью и, пожав плечами, вышел наружу сопровождаемый двумя оперативниками.
— Петрович, а я вот всё-таки не пойму, чего ты с ним нянькался? Его надо было давно или в детдом, или в колонию. — Проговорил вышедший из другой комнаты мужчина в форме.
Юрий Петрович вздохнул, покачал головой и сказал:
— Как хорошо Васятка, что у нак мало таких, как ты!
— Каких это? — Что-то жуя переспросил мужчина.
— Бездушных и безразличных! Между прочим, Дима реально гений и если бы мы с опекой и бывшим начальником отделения в своё время не постарались и не уговорили его отца не сдавать его в детский дом, то кто знает, какая у него была бы судьба. Но теперь, увы, без шансов! Опекун его умер, начальник теперь у нас новый и несговорчивый, отцу своему он до лампочки!
3 июня, город Санкт-Петербург, квартира Василисы Микулиной
Варвара уже с щемящей сердце тоской ждала, когда же наконец закончится эфир. И вдруг она с ужасом вспомнила, что совершенно забыла про важную тему, которую хотела затронуть. На днях сама Василиса стала жертвой крайне неприятного события, у неё стащили сумку. И ладно бы просто стащили, нет! Василисе вообще это показалось вопиющим случаем!
Машина женщины двигалась медленно по безлюдной улице, потому что девушка пыталась разыскать торговца антиквариатом. Не то чтобы она любила копаться в старых вещах, но этот субъект был интересным человеком, мистиком и так далее и вполне подходил для того, чтобы терзать его в эфире. Мужчина был с колоритным басовитым голосом и очень нервной натурой, а с таким вести эфир одно удовольствие. И ещё он был фанатом своего дела, что давало Василисе дополнительное преимущество, если она вскользь неловко заденет его профессиональные чувства, то передача получится бомбическая. И пока Василиса мечтала о своём антикваре, к ней под колёса нежданно-негаданно упал подросток!
Это, наверное, было самое кошмарное событие в жизни женщины. Не чувствуя под собой ног, она вылетела из машины, но мальчишка уже поднялся, отряхнулся и высказал своё мнение о водительских навыках Василисы, совершенно не стесняясь в выражениях! Когда крайне изумлённая женщина вернулась в салон авто, то через несколько минут она поняла весь смысл мизансцены — у неё спёрли сумку. Но самое противное было в том, что спустя несколько часов Василисе позвонили с предложением сумку выкупить! И голос был не взрослый! Конечно, Василиса не растерялась и решила использовать этот сюжет для эфира! И сегодня вечером она встречалась с юными вымогателями.
Наконец голос Шлема дотянул последнюю ноту, и Василиса сразу же включилась. Она несколько утомилась от гостя и сразу перешла к завершению беседы. Произнеся обязательные слова благодарности, ведущая проговорила:
— Вы знаете, сегодня нас ждёт неожиданное прямое включение! Я иду на встречу с похитителями моей сумки и буду транслировать это! Не пропустите, потому что самое страшное в моём рандеву, это сама личность вора! Потому что это ребёнок! И я объявляю о том, что намерена сделать целую серию эфиров, посвящённую проблематике трудных подростков!
— О! Это круто! — Вдруг вклинился в беседу певец. — Я, кстати, из таких! Из трудных! И я согласен с вами, это большая проблема. Но справитесь ли? Здесь реально нужно разбираться в вопросе, эти ребята закрытая каста!
Василиса почувствовала, как внутри неё закипает злоба, женщина буквально пришпилила взглядом певца и вдруг саркастично спросила:
— Отлично! Может быть, тогда отложите карьеру певца и побудете моим соведущим?!
— А я не против! — К ужасу Василисы, с радостью согласился Шелестов. — То есть, сегодня вечером вместе идём на дело? — Переспросил он, а сотни восхищённых слушателей ликовали, потому что у любимой Микулиной теперь будет ещё и крутой напарник! А именно сам Митя Шлем.
3 июня, город Санкт-Петербург, отделение полиции
Костя Симонов и Ваня Лямкин старались держаться вместе с того самого момента, как приехали к новым опекунам. Мальчишек взяла на попечение радушная семья, которая по итогу оказалась просто равнодушной парочкой, тратившей детское пособие на свои нужды и совсем не следившая за детьми. Поэтому Костя и Ваня, предоставленные самим себе, болтались по улице, пока их не взял под свою опеку Славка Замес и не пристроил к делу. Он показал им, как подстерегать на дороге зазевавшихся водителей, доводить их до сердечного приступа лживым попаданием под колёса и тырить сумки, телефоны и прочую ценную мелочь.
Славку устраивало то, что мальчишки были потерянными и нуждались в старшем товарище, а главное — они всегда были голодными, поэтому неустанно работали, а Замес щедро кормил их и даже давал немного наличности на расходы.
Самому Славке не требовались деньги, у него были крайне обеспеченные родители, которым некогда было заниматься сыном, поэтому он и придумал себе развлечение самостоятельно! Отец всегда был в разъездах, мать, опасаясь, что тот перекинет свой взор с её стареющего стана на какой-нибудь более молодой, везде таскалась за ним, а Славку воспитывали няньки, с которыми он нашёл общий язык. А точнее, родители платили, чтобы они присматривали за мальчиком, а он доплачивал, чтобы няньки этого не делали. При этом всем было хорошо и никто никого не беспокоил.
Но сегодня всё пошло наперекосяк. Хотя Славка, как всегда, стребовал с тётки небольшую мзду за возврат, и она по телефону согласилась. Так было всегда, потому что людям легче было отдать пять тысяч, но взамен получить свои шмотки и не запариваться с заявлениями в полицию. Но эта въедливая зараза привела с собой засаду, и Славка вместе со своими малолетними подельниками оказался в полиции!
Было стыдно, остро щипало в носу и противно ныла гордость, потому что Слава не привык, чтобы его одёргивали, разговаривали как с подростком и вообще заставляли отвечать на вопросы.
А Василиса сидя в полицейском участке подумывала о том, что пора вызвать на разговор опеку, социальные службы и остальные органы, отвечающие за безопасность и развитие подрастающего поколения.
7 июня, город Санкт-Петербург, офис Василисы Микулиной
Сегодня Василиса особенно тщательно готовилась к эфиру. Его предстояло провести в офисе, а не как она привыкла в последнее время в логове своей квартиры, где ей было особенно уютно, после того как она оттуда выгнала «мужчину-мечты», который изменял ей на каждом шагу.
Через полчаса должны были прийти те люди, которые отвечали за судьбы детей! И Василисе почему-то казалось, что она составила какие-то глупые и скучные вопросы, хотя обычно она не тушевалась, и сама предлагала самые неудобные темы для разговора.
Дверь открылась и показался улыбающийся Шлем с двумя кофейными стаканчиками в руке.
— Я помню, вы любите кофе! — Сказал он, протягивая напиток.
— Спасибо! — Прошипела Василиса, боясь растерять весь запал гнева перед эфиром.
А злиться было на что! Она органически не переносила фронтмена, ей не нравилась его манера говорить, раздражала его красота как с картинки глянцевого журнала и небрежная стильная одежда. А ещё он был на несколько лет моложе и Василиса почему-то чувствовала себя старухой рядом с этим мужчиной, пышущим здоровьем.
Сославшись на занятость, Василиса уткнулась в экран планшета, ещё раз пробежалась по вопросам и оторвалась от своего занятия, только когда стали собираться гости.
— Друзья! — Начала эфир Василиса. — Давайте снова «неСерьёзно о серьёзном»! Сегодня мы говорим о трудных подростках! И у меня в гостях следователь по делам несовершеннолетних Берёза Никита Степанович и Митягина Нина Сергеевна — председатель комитета по делам несовершеннолетних.
— И новый соведущий Митя Шлем! — Прорезался голос певца, про которого Микулина намеренно забыла.
— Именно! Итак! В этой студии мы обсуждаем многие злободневные проблемы. Я никогда не отворачиваюсь от сложных вопросов, и прошу моих гостей быть объективными в своих выводах касательно той или иной темы. Также и сегодня я прошу и моих гостей, и радиослушателей со всей серьёзностью отнестись к теме передачи. Поскольку это беда! Я не побоюсь этого слова и хочу сейчас достучаться до каждого! Итак, тема сегодняшней программы "Преступность с детским лицом. Кто виноват, и что делать? ". Мне кажется, это очень важная тема. Вы согласны?
Гости дружно закивали, а Василиса жестами начала показывать, что нужно говорить, потому что энергичные махания головой никто не слышит.
— Да-да, конечно. Интересно. Только вот хотелось бы услышать по большей части тех людей, кого эта проблема коснулась напрямую. Я по части своей работы постоянно сталкиваюсь с людьми, которые, не имея ни малейшего понятия, о чём идёт речь, начинают пространно рассуждать о том, как именно надо воспитывать и перевоспитывать этих самых подростков. А то знаете как, — следователь развёл руками, — сегодня он сумку украл, а завтра старушке по голове даст и пенсию отнимет. Что я, по-вашему, должен близким старушки с проломленной башк… ой, простите, головой, сказать? Что это трудности переходного возраста?
Василиса внутренне ухмыльнулась, потому что собеседник сейчас сам загонял себя в пыточную камеру её вопросов.
— То есть уже есть алгоритм? Сегодня кража, а завтра разбой? И вы считаете, что у таких ребят нет права на нормальную жизнь?
Но следователь оказался тёртым калачом и поставил перед Василисой огромную ловушку, куда сейчас должна была провалиться она, её хвалёная цепкость и профессионализм, а также злободневность программы.
— Василиса, а давайте, я вас, как общественного помощника, приглашу, и вы хотя бы недельку со мной поработаете. И там посмотрим, есть алгоритм или нет.
Не моргнув, Василиса, к огромному удивлению следователя, сказала следующее:
— Договорились! Это будет интересная практика, тем более теперь я работаю не одна, а с Дмитрием Шелестовым! Видите, у вас сразу два помощника. — Василиса прислушалась к голосу в наушнике и проговорила. — У нас звонок в студии.
7 июня, посёлок Советский, берег Финского залива
Ника, за несколько дней уставшая от тишины и безделья, сейчас грелась на камнях, подставляя лицо, прикрытое тёмными очками, солнцу. Она ощущала, как по ногам карабкаются волны, прибой ласково нашёптывал ей сказания о дальних странах, где она планировала побывать этим летом, и сейчас девушка судорожно соображала, как помириться с отцом, чтобы начать выбираться из этой унылой трясины.
Но в ответ на её мысли пришло сообщение от матери, что она послала дочери денег, и Ника, увидев сумму, поняла, что папа, не то что не простил её, а точно будет ещё долго сердит! Внутренний бунтарь жёстко приказал отослать обратно финансовую пыль, как окрестила Ника про себя пожертвование, но голос разума придушил этот порыв, и Вероника поплелась по берегу к деду, снова чинившему свою лодку.
Ника села рядом, включила подкаст и очень надеялась, что там будет музыка, ей нужно было срочно кого-то разозлить, а кроме деда, которого раздражала современная попса, никого не было. Но в динамике зашевелился голос Микулиной и проблематика передачи, заставила даже старика отложить инструменты и присесть рядом.
Голос Микулиной проговорил:
«И я напоминаю, сегодня мы говорим о преступности с детским лицом и о трудных подростках»!
7 июня, город Санкт-Петербург, офис Василисы Микулиной
Василиса поняла, что нерв передачи теряется, и люди задают скучные и однообразные вопросы и решила, что нужно подстегнуть ситуацию.
— Вы правы, причины детской преступности обширны, и требуют серьёзного анализа и изучения. Но это вопрос времени! Но что делать с этой проблемой уже сегодня? Это вопрос к вам, Нина Сергеевна!
Митягина тряхнула кудрями, пожевала воздух полными губами и с самым серьёзным видом отделалась от Василисы общими словами.
— Ну так и сегодня делается многое. Проводим профилактические работы, проводим работы с населением, развиваем в этих детях сознательность.
— Как интересно вы выделяете! Эти дети! Это какие? — Быстро схватила ниточку скандала Василиса.
— Ну такие! Ну трудные!
Следователь, видя куда Василиса пытается завести разговор, вдруг сказал.
— Василиса, а ведь вы не так давно тоже стали жертвой этих детей! Вам не кажется, что просто необходимо усилить меры по профилактике таких правонарушений и усилить ответственность малолетних преступников.
— То есть предлагаете без разбора сажать в колонию?
7 июня, посёлок Советский, берег Финского залива
Никин телефон, лёжа на ящике для рыбы, вещал о трудных подростках, дед Коля сидел и внимательно ловил каждое слово, а в глазах его читалось, что он до сих пор переживает по утерянному месту, где приводил к просветлению как раз тех самых детей, о которых шла речь.
— Итак, мы продолжаем нашу программу. Сегодня мы говорим о подростках, чей жизненный путь по тем или иным причинам перечёркнут недетским словом преступность. Тема оказалась настолько злободневной, что нам постоянно поступают звонки, и мы готовы принять следующий звонок. Алло, добрый день, представитесь, пожалуйста, и сделайте ваш приёмник потише. Вот так, спасибо.
— Привет! Меня зовут Вероника Захарова!
Сначала старик не отреагировал на услышанное, но через секунду перевёл взгляд на сидевшую поодаль внучку и остолбенел, потому что она успела сбегать за вторым телефоном и сейчас как раз её голос звенел в эфире!
— Сколько вам лет Вероника?
— Восемнадцать! Но не обо мне речь! У меня есть дед и раньше Захаров Николай был директором лагеря для трудных подростков «Морской»! И он говорит, что через это лагерь прошло немало ребят. Были разные, но очень многие из них встали на правильный жизненный путь.
— Как интересно. А сейчас это лагерь действует? — Спросила Василиса.
— Нет. Из-за неразберихи в межведомственном балансодержании и недостатка финансирования лагерь закрыт. Спонсоров мой дед так и не нашёл. — Ника вскочила на ноги и проговорила. — Дед рядом, я сейчас ему передам трубку.
По глазам мужчины Ника поняла, что её ждёт жестокая расправа, но старик, не привыкший отступать перед трудностями, встал, одёрнул рубашку, так словно его могли видеть взял трубку и представился.
— Знаете, в лагерь приезжало много ребят. Конечно, мы не были решением глобальных проблем с преступностью. Но у нас ребята становились другими! Они уже не были так озлоблены на весь мир, не были так испуганы, а некоторые даже раскрывали свои таланты. Как например художник Чекмарёв! Знаете, наверное! — Проговорил Захаров. — Так вот, это мой воспитанник, а был одним из самых отпетых!
7 июня, город Санкт-Петербург, офис Василисы Микулиной
На лице следователя явно читался скепсис и пренебрежение. Он помотал головой и сделал знак рукой Василисе, что хочет задать вопрос.
— У нас вопрос от гостя студии!
— Вот вы мне скажите, вот прямо так приезжают преступники, а через некоторое время просто образец для подражания.
Захаров, привыкший по жизни держать удар, спокойно проговорил:
— Зачем же вы все утрируете? Конечно, проблем была масса, я не беру в расчёт обычные бытовые, потому что надо понимать, что это остров. Эти искалеченные дети порой только через долгое время начинали понимать, что такое настоящий дом.
Василиса услышала, что в бой рвётся обеспокоенная общественность и включила ещё один звонок.
— У нас ещё один звонок. Меня радует, что эта проблема всколыхнула так много людей. Значит, мы не равнодушны! Слушаем вас.
Неприятный резкий голос окрасил эфир дребезжащими нотками.
— Меня зовут Кирилл Сосновый. Я работаю менеджером, продаю канцтовары. Василиса я не удивлён, что лагерь закрыт. Какие же это дети? Дети в школах учатся, а эти малолетние преступники отдохнут в лагере за счёт госказны, то есть за счёт налогов. Это ж получается, я должен оплачивать их отдых во всяких там лагерях, а они потом на улицы грабить и убивать. Их сажать надо, тогда улицы станут спокойнее.
— Ну зачем же вы клеймо на них сразу ставите. — Отозвался Захаров. — Мы помогли очень многим обрести опору, найти новые мотивации для движения вперёд. Общаешься с ребятами, присматриваешься, и главное — правильно направить его энергию. У кого-то больше способностей к плотничеству. А у кого-то к рисованию, но он за своими страхами рассмотреть этого не успеет. А мы присматривались к ребятам, подсказывали, подталкивали.
Передача разгоралась как хорошо сложенный костёр, Василиса была довольна, что в студии летают искры, от звонков не было отбоя и сейчас продюсер, наверное, уже поставил охлаждаться шампанское и выписывал для Микулиной очередную премию! Но в глубокий нокаут Василису отправил панк Шлем, потому что всеми забытый он сначала молча сидел в уголке, а потом вдруг произнёс:
— Друзья мои, я предлагаю возродить лагерь «Морской»! Я беру финансирование на себя, привлеку коллег и дружественные коммерческие структуры! Тебе Василиса я предлагаю перенести проведение эфира в рамках спецпроекта прямо в лагерь! И мы поедем работать волонтёрами. Как вам идея?
1 июля, Карелия, берег озера
Дорога клубилась веретеном пыли, вздымающейся за тяжело идущим по грунтовке автобусом. Снаружи марево полудня медленно катилось, следуя за ярким солнечным диском. А внутри автобуса гонял воздух кондиционер и ехали дети, на чьих судьбах уже стояло клеймо «трудный подросток», хотя, может быть, они и не заслужили в своём жизненном резюме такое слово!
________________________________________________________________________________________