Они всегда сидели на скамейке возле дома бабы Лели Половневой: сама хозяйка, Тихарчиха и Анна Ивановна. Приблизительно одного возраста морщинистые сухонькие бабульки казались посторонним похожими, как близнецы. Тем более что на улицу они выходили в разноцветных байковых халатах, с чистенькими ситцевыми платочками на голове, опираясь на одинаковые батоги.
Петровы купили дом на улице Гоголя, когда самим уже было за пятьдесят. Супруги отличались приветливостью, поэтому очень быстро наладили дружеские отношения со всеми соседями, в том числе и с этими старожилками. В первое время Елена Николаевна их постоянно путала, и, чтобы не попасть впросак, старалась здороваться сразу со всеми. Она никак не могла понять, почему к старушкам настолько по-разному обращаются: одну по имени отчеству величают, другую просто «бабой Лёлей» зовут, а к третьей кличка какая-то нелепая прилепилась? В ответ на расспросы соседи только пожимали плечами:
- Всегда их так называли, даже когда молодыми были.
Впрочем, возраст бабулек уже приближался к восьмому десятку, и людей, которые помнили их молодыми, на улице не осталось. Дружили они давно – с тех времен, когда вышли замуж за живущих по соседству парней. Вместе работали в местном колхозе, приглядывали за детьми, занимали деньги «до получки», да и сейчас не оставляли друг друга без поддержки.
Больше всего на свете эта троица любила посудачить. Ближе к вечеру, закончив домашние дела, бабушки брали в руки ветки, чтобы отмахиваться от комаров, и усаживались на любимую скамейку. К ним обычно подтягивались и другие соседки, но эти три старушки, можно сказать, были душой компании – её костяком. Хотя, конечно, всякое бывало: и ссорились они, и обижались, но всегда быстро мирились.
Разговаривали бабульки обо всем: о политике, ценах, телевизионных передачах, жаловались на разнообразные болезни, делились рецептами снадобий и разносолов, а также возмущенно обсуждали распущенность современной молодежи. Называли они свои посиделки «рандатой». Так и говорили близким, собираясь выйти из дома:
- Пошла я на рандату.
Откуда взялось это слово в лексиконе местных старушек, никто не знал, но оно очень подходило к их сборищам. Не было ничего, чтобы укрылось от глаз этого коллективного Аргуса. Елена Николаевна всегда старалась как можно быстрее прошмыгнуть мимо их лавочки, но куда ей было тягаться с хитрющими бабульками!
- Николавна, - обращались они к спешащей с работы женщине, - ты постой. Что спросим-то? Правда, что скоро старух перестанут хоронить на кладбище?
Удивленная самой несуразностью такого вопроса, Елена сначала замедляла шаг, а потом и вовсе останавливалась:
- А где же их будут хоронить?
- Всех сжигать будут до головешек, чтобы эту… кологью не портили. На кладбище же только лигархов хоронить будут.
- Откуда вы это взяли?
- Так этот… лохматый, что в очках, по телевизору балаболил… Малахов…
- Да мало ли, кто и что говорит – не всему же надо верить.
Бабки переглянулись, и по довольно сверкнувшим глазам, Елена с тоской поняла, что попалась в их нехитрую ловушку.
- Вот и мы не поверили, когда узнали, что твой сын, Николавна, с женой развелся.
Елена покраснела. Сын действительно поругался с женой и в гневе ушел из дома, переночевав у родителей. Но, скажите на милость, откуда ухнали об этом бабульки, когда Артем появился поздней ночью, и после строго родительского внушения утром вернулся к жене и сыну.
- Как нехорошо-то! Хотя эта современная молодежь… живут без свадьбы, чуть что разбегаются, детей малых на бабок бросают. Никогда не поздороваются…
Обличительную речь бабы Лёли оборвала, высунувшаяся из окна сноха – Кира Ивановна Половнева, которую старушки между собой прозвали Кирысой за резкий характер.
- Мама, ну что вы в чужие дела лезете? Вот какое вам дело – кто и с кем развелся или сошелся? Разве ли тут… рандату! Человек с работы идет, устал…
- У, высунулась, Кирыса наша! Орет, как оглашенная! Ну, спросили… что тут дурного? Облезла она, что ли, отвечая?
Пока свекровь и сноха переругивались, Елена поспешно ретировалась. Но она всегда добродушно реагировала на иезуитские выходки старушек, поэтому они к «Николавне» относились хорошо, никогда особо не задевая. Другое дело – Полина Сергеевна Глазьева! Эту пятидесятилетнюю женщину старушки знали от рождения, поэтому иначе, чем «шлындрой Полькой» не называли, хотя женщина работала каким-то начальником в казначействе. Но так уж случилось, что она никак не могла устроить свою жизнь, сменив пятерых мужей. Для старушек «шлындра Полька» стала человеком-праздником. Каких только сплетен о ней не распускала «рандата», с наслаждением «перемывая косточки» не только невезучей женщине, но и всем её мужьям. Доставалось даже собаке, с которой Полина Сергеевна выходила каждый вечер прогуляться.
Уж что только не делала несчастная женщина, чтобы «рандата» оставила её в покое: и лично стыдила старушек, и участковому заявление писала, и сыну со снохой жаловалась.
- Ну что я с ней сделаю? – тяжело вздыхала Кира. – Матушка ещё что! Вот её свекровь была истинной ведьмой, хотя о покойниках плохо не говорят. Помню, привел меня Михаил с родителями знакомиться, а «рандата» уже в полном составе у ворот сидит. Помнится, тогда старух на улице много было, и все, как ядовитые гадюки. Ну, всю обсудили: и глаза не те, и юбка короткая, и ноги кривые, и лицом не вышла. Едва свадьбу не расстроили. Благо, Михаил даже слушать их не стал. Знал, какая это публика.
Впрочем, заседали бабульки на улице только в теплое время года. Зимой они ходили друг другу в гости, но, не имея возможности видеть прохожих, откровенно скучали. Но только пригревало солнышко и, как прилетевшие с юга птицы, старушки занимали свои места на скамейке, облюбованной многими поколениями жительниц этой улицы.
Ушли бабульки как-то удивительно быстро – друг за другом в течение одной зимы. Вроде бы и не болели сильно - просто угасли, словно потеряв вкус к жизни.
Конечно, Елена Николаевна была на всех похоронах, но по-настоящему осознала боль потери, только когда в теплый весенний денек увидела пустующую лавочку. После смерти хозяйки дома, никто из прежних завсегдатаев не решился прийти на когда-то облюбованное «рандатой» место. Женщине стало настолько грустно, словно старушки были ей родными. Без них улица потеряла былую уютность.
Прошло несколько дней. Уже вовсю цвела сирень, наполняя воздух пьянящими запахами, а на клумбах расцвели синие ирисы, когда возвращавшаяся с работы Елена Николаевна кинула рассеянный взгляд на знакомую скамейку и увидела, что там сидит грустная Кира Ивановна. Поймав её взгляд, женщина печально улыбнулась.
- Сердце ноет. Вот готовлю ужин, а сама машинально то и дело выглядываю в окно. И так мне горько, что на скамейке пусто. Иди сюда, Николавна, посиди хоть немного со мной.
Елена Николаевна села на скамейку и улыбнулась, увидев, что отсюда хорошо просматривается вся улица. Так вот почему именно это место для посиделок облюбовали поколения старушек!
- Хорошо, Кирыса. Обсудим очередную передачу Малахова?
Женщины рассмеялись, чувствуя, как между ними натягивается ниточка взаимной приязни.
- А, может, Полинку Шлендру? Вон, кстати, она опять вышла гулять со своим доходным собакеном.
- Зачем же обсуждать? – возразила Елена Николаевна. - Мы лучше её к нам пригласим… завербуем в новую рандату.
- Полина, - окликнула Кира соседку, и приглашающе поманила рукой. - Айда к нам – посидим, поболтаем. Вечер-то какой хороший!
Вдыхая пьянящий аромат сирени, на старой лавочке сидели три женщины «предпенсионного» возраста, увлеченно разговаривая о чем-то своем.
- Хорошо поболтали. Ну что… до завтра?
- На этом же месте…
-… в тот же час!