Исцеление внутреннего ребенка начало/35/36
Саша поймал на себе надменный взгляд тещи, затем она его перевела на Ларису и торжественным тоном объявила:
- Все, у тебя больше нет отца, а у Вероники – дедушки! Этот человек оказался предателем. Он бросил нас и ушел.
Такое создавалось ощущение, что Настасья Сергеевна сообщала о каком-то постороннем человеке для их семьи, впрочем для дочери были привычными такие разговоры о тех, кто переставал, по мнению мамы, соответствовать качествам, присущим порядочным и ответственным, а главное - благодарным людям. Она сразу начинала говорить о них в третьем лице, всем своим видом выказывая презрение, нарочно громко, чтобы и ты рядом стоящий понимал, что к тебе тоже будет такое относиться, в случае чего.
Лариса молча вытащила дочурку из коляски и прошла с нею в комнату, не отвечая матери в ответ ни слова. Лучше молчать в такие минуты, потому что любая реакция слушателей на эти тирады лишь подогревает и распаляет безумие Настасьи Сергеевны. Не нарушал воцарившейся тишины и Саша. Его жена осторожно снимала с Веронички теплый комбинезончик, девочка еще спала, смешно морща свой носик и чему-то улыбаясь. Вошла в комнату и ее бабушка.
- Такую прелесть бросил! – и, неожиданно для Ларисы, мать начала плакать. Сначала женщина просто стояла неподвижно, а потом убежала в свою спальню и оттуда послышались громкие рыдания.
Лариса пошла вслед за матерью, села рядом с нею, попыталась обнять. К удивлению дочери, мать не сбрасывала ее руки как раньше со словами, что ты вешаешься на меня, а прильнула к ней, как маленький котенок. Так и сидели они около получаса. Настасья Сергеевна постепенно успокаивалась, шмыгала носом, платок, которым она утиралась, был уже совсем мокрым.
- Лариска, вот они мужики-то, - вздрагивая и полушепотом продолжила мать, - поматросил и бросил, и никого ему не надо: ни дочки, ни внучки… А я-то дура радовалась, что мужик у меня стоящий, нормальный, не инвалид. Уж лучше бы как отец мой контуженый, зато всю жизнь около юбки материной сидит и голову повернуть в сторону боится, - и слезы опять полились градом из глаз обиженной женщины.
Лариса сидела и смотрела на фотокарточку, висевшую на стене, на которой были запечатлены почти 25 лет назад ее счастливый папа и очень серьезная мама с короткой фатой, словно задорной юбочкой, на голове.
- Какой смешной наряд, ведь он совершенно не вяжется с настроением мамы, - почему-то только сейчас девушка заметила это.
Настасья Сергеевна перехватила взгляд дочери и тоже начала разглядывать фотографию, как будто видела ее впервые:
- Говорила ведь мне мать, длинная фата – долгие совместные годы, а я-то не поверила ей, думала опять она со своими деревенскими наставлениями лезет.
И встрепенувшись, окинув дочь тяжелым взглядом, спросила грозно:
- Чего сидишь грустишь тут? Врага жалеешь что ли? Чтобы я о нем даже не слышала никогда! – и добавила, не меняя интонацию, - так, все встали и пошли обедать.
Другие мои рассказы: