Это была самая счастливая неделя летних каникул у бабушки. Вставали с петухами. Так получалось, что после целой серии бодрых и задорных петушиных криков, спать совсем не хотелось. Марианна прямо в ночной рубашке и босиком выбегала во двор. Умывалась из прибитого с внешней стороны дома старого летнего умывальника. Вода была холодной и бодрящей, также как и умытая росой трава. Затем бежала к курам и кроликам, кормила и гладила их, или наблюдала за утренней дойкой. Попробовала и сама подоить, да корова скосила на неё глаза и недовольно замычала. Бабушка сказала, что у Журавушки вымя сейчас болит, и что лучше чужим к ней не прикасаться. Просто смотреть. Пусть привыкает, а через недельку можно будет и самой попробовать.
глава 1: Необычная пациентка
глава 3: Предприимчивая Матильда
Семен в очередной раз отдыхал в санатории для инвалидов и бабушка, привыкшая постоянно о ком-то заботиться, беспрестанно хлопотала по хозяйству – пекла блины и пирожки с самыми разнообразными начинками, варила борщи или уху из выловленной отцом в местной речушке рыбы. Марианна любила смотреть на реку, благо её видно было прямо с бабушкиного огорода. Стоило только зайти за баню, которая высилась на холме. Марианна стояла или сидела на чурочке с книжкой в руках. Но читала медленно, так как природа отвлекала даже от самого интересного сюжета.
Ярко светило солнышко, весело перечирикивались между собой птицы, пахло нагревшимися на солнце травами. Легкий ветерок приносил и другие запахи с реки и все это смешивалось в один сложный терпко-пряный аромат лета, каникул и какой-то щемящей душу радости от беспредельной, красоты окружающего мира, созданного природой.
А внизу тихо плескалась речка. Проходившие на ней хозяйственные баржи и катера приводили её в ещё большее движение. Волны, отходившие от них, добираясь до берега, набирали силу, качая пришвартованные к берегу рыбацкие лодки. Волны плескались и у каменистого берега, омывая разноцветные гроздья камней, и они, умытые и радостные, сияли на солнце, как драгоценности. Марианна могла часами наслаждаться этой картиной, отложив книжку в сторонку.
Отец совсем не пил, он будто помолодел на несколько лет, ходил на рыбалку, чинил крышу, огребал картошку, а вечерами они сидели все вместе на крылечке, перебирали старые черно-белые, выцветшие и пожелтевшие фотографии. Отец рассказывал о своем детстве, о том, как помогал матери косить сено, как и все остальные деревенские ребятишки, как переплывал речку на спор, как ходил все лето черный от загара и вечно хотел есть. Вспомнил и о том, как мальчишкой упал с этого крылечка, напоровшись на гвоздь, и показал шрам на коленке. Прибираясь в кладовке, отец нашел старую гитару, настроил её и даже вспомнил несколько песенок из своей молодости. У Марианны навернулись слезы на глаза, она вспомнила прекрасные картинки, когда родители еще не ссорились и любили друг друга, и как же ей тогда было хорошо с ними. Ну почему отец и мать не всегда такие? - думала она. - Как же хочется, чтобы не было в доме ссор. Ведь могут же родители быть добрыми и ласковыми.
В один из вечеров Марианна листала старый фотоальбом и попросила бабушку рассказать о своих предках. Среди разных историй, о которых можно было бы рассказать с гордостью , Марианну почему то зацепил рассказ бабушки о том, что прадед был очень зажиточным купцом, но с тяжелым характером, бил красавицу-жену смертным боем, да и детям доставалось, если мать защищали или под руку попадали. А однажды, в пьяном угаре, разошелся так, что швырнул в жену кипящий самовар. Беременная женщина, несколько дней промучившись, скончалась в страшных муках. Её мужу за это ничего не было, он откупился от полиции и свидетелей, а еще через полгода завел себе новую, молодую жену. И та тоже смиренно выносила его побои…
– Но ты не думай, Марьяша, что все у нас в роду буйные. Это ведь все по пьянке - перегнули палку. А так – ну стукнет чем-нибудь, за волосы потаскает… - «Бьет – значит любит», так в народе говорят. И меня муж побивал, дед твой. Да и погуливал тоже. Хотел даже к соседке Калятихе насовсем уйти, да одумался… Затем заболел и умер. А я все простила. И Калятиху сейчас привечаю… хоть и много она моей крови попила, да и у других баб тоже. Ведь не один мой, а и другие мужики к ней похаживали… Но все прошло. Что о покойниках плохо говорить… Они уже в мире ином. А твой отец так и совсем тихий, да мирный. Вас, детей никогда не трогал. Жене не изменял. А за тот случай с матерью ты его не осуждай…. Дурак был молодой, да еще выпивший. Он потом загладил свою вину перед матерью – то. Платье ей купил шикарное, из крепдешина, в ресторан сводил. В ногах валялся - прощение просил. Ну, твоя мать и простила. И хорошо сделала. Дети ведь в семье растут. Как им без отца? Ты отца не осуждай. Не бери в голову. – Так говорила бабушка, заметив, что Марианна уж слишком близко к сердцу приняла ее рассказ про домашнее насилие в их роду.
Но Марианна и не осуждала, очень она отца любила, не смотря ни на что. Но ей было больно, не только физически, но и душевно, И больно не за себя или мать, боль у неё была другая. Это была боль вселенская - за весь свой семейный род, за весь женский пол, за мир, в котором женщины почему-то были вторым сортом, должны были все прощать и все понимать…. Почему женщины всегда все терпят, думала она. И как можно любить кого-то и при этом бить, ревновать, приносить страдания?! Её тонкая душа очень страдала от этой несправедливости…
Неделя пролетела быстро. Утром в субботу отец засобирался на станцию, надо было встретить брата, а также взять билет на завтрашний поезд. Приехали вдвоем. Марьяна и бабушка вышли встречать к калитке, и издалека видели, как братья шли вместе. Один - высокий, красивый, ладный, другой – как карикатура на старшего брата: с похожими чертами лица, но с нависшим над глазами лбом, коренастый и прихрамывающий.
У Марианны заныло сердце. И неспроста. Ни бабушка, ни отец не заметили, стоя у калитки, что дядя зацепился взглядом за Марианну. Ей был неприятен этот взгляд. Она хотела уйти в дом, но бабушка остановила, и ей пришлось через себя обнимать и целовать дядюшку Семена. А Семен облапал её и впился ей в губы: - Ишь, ты, какая красотка то выросла! - сказал он сиплым голосом и облизнул толстые губы.
До вечера отец доделывал все начатые ранее дела - дочинил крышу на сарае и тепличку для огурцов. Семен не помогал, сославшись на боли в ноге.
Вечером натопили баню. Первым пошел отец. На первый пар. Он с наслаждением парился более часа, выбегая время от времени в огород и обливая себя холодной водой из бочки. Семен сказал, что не любит большой жар и пойдет после всех. Марианна с бабушкой пока лепили вареники. С тремя начинками. С картошкой для отца и Семена, с домашним творогом для бабушки и с вишней - для Марианны. Вареники осталось только бросить в кипящую воду и немного посолить, чтобы быстрее сварились. Но бабушка отложила все три противня в сенцы и накрыла полотенцем. Дождались отца. Он пришел красный от пара и довольный. Прилег на кровать.
Бабушка и Марианна, прихватив полотенца, пошли в баню. В бане бабушка заварила в отдельном тазу крапиву. - Это для волос, чтобы красивыми были, мягкими и шелковистыми, - сказала бабушка. - Хотя у тебя и так все красивое, - она с удовлетворением окинула взглядом пышные волосы и всю фигурку Марианны. - Как весенняя березка ты у нас, вся такая ладная, ох и быстро же ты девонька повзрослела. В мое время, когда года-то не считали, тебя бы уже замуж можно было отдавать. Видать, в прабабку свою пошла, которую в тринадцать лет просватали. А ты вон в десять так расцвела… Ой, не на погибель бы, почему то добавила бабушка и перекрестилась.
Было что-то во внешности Марианны слишком яркое, вызывающе красивое, почти роковое. Развитая, упругая грудь, с торчащими в разные стороны светло розовыми сосками, тонкая талия, роскошные бедра, золотистые с каштановым отливом волосы, как у сказочной русалки. Расплетенная коса красиво обрамляла тело Марианны, казалось, что оно сияло в свете тусклой лампочки в старой бане. Марианне было неудобно, от того, что её разглядывают и нахваливают. Она стала торопливо мыть в тазу голову, затем тело. А когда наливала в таз чистой прохладной воды, чтобы окупнуться напоследок, вдруг почувствовала чей-то взгляд. За окошком мелькнула тень…
После бани, мигом сварив вареники, поужинали, поговорили о том о сём, да и улеглись спать. Бабушка быстро заснула и похрапывала из соседней комнаты. Отец долго курил на крыльце, слушая стрекот кузнечиков, а затем расположился на сеновале, натаскав туда старые пальто и телогрейки, хранившиеся у запасливой бабы Дуси в кладовке. Только Марианна ворочалась с боку на бок и не могла заснуть, ей все чудились какие-то видения в старинном зеркале, которое стояло напротив её дивана. Как будто в узком темном туннеле к ней двигалось страшное чудовище, протягивающее когтистые руки, покрытые шерстью. Но затем пошел дождь, капли монотонно молотили по окошкам и шиферу крыши, и сон постепенно сморил Марианну.
Утром отец сказал: - Надо ехать в город, там своя дача без рук стоит, баню хочу доделать. А вы тут оставайтесь – втроем не скучно. За Марианной приеду недели через три. Бабушка всплакнула, посетовала, что редко видит старшего сына, затем собрала ему с собой незатейливые деревенские гостинцы – варенья, соленья и пироги в дорогу. Утешилась тем, что осталась в доме внучка и, наконец-то, вернулся младшенький сынок.
Марианне было тревожно, она сама не знала от чего. Но какое- то странное предчувствие поселилось в ней и угнетало её душу.
Горькая благодать, глава 7: Первая психотравма...
Дорогие мои читатели! Спасибо за Прочтение и Комментарии, за Лайки и Подписку. С теплом, ваш автор: Елена Сидоренко
Читайте другие "ИСТОРИИ О ГЛАВНОМ":
Снайперша:
Истории от Палыча
Верная Динка