Уже несколько дней Маша никак не могла отыскать медведя: весь Лес вдоль и поперек избегала. Благо, лапоточки у неё особые были — усталости в них ноги не чуяли: с такой обувкой и не найти? А вот однако ж. И, как назло, запропастился медведь как раз в такой момент, когда у неё аж внутри все крутило, так спросить надо. Дело в том, что Маша сегодня утром вдруг поняла, что ей уже довольно долгое время все столько же лет: время идет, а она все еще девочка тринадцати годков. Никогда не задумывалась об этом, а тут вдруг.
Вот и бегала. Был медведь ей лучшим другом и опорой. Она, конечно, со всей живностью в лесу дружила, но серьезные вопросы только с ним обсуждала: ну не с белочкой же в конце концов или с зайчиком разговор вести как дальше жить или почему звезды светят — не поймут они. А вот Миша — да, тот поймёт. Иногда, правда, не ответит. Проворчит что-нибудь эдакое:
— Ну, Маш, ты даёшь. Откуда ж я знаю? Эт тебе к сове надо.
А что сова? Сова днем сонная, не понимает ничего, а ночью уже Маше не до вопросов.
В общем, набегалась. Уж было домой податься хотела — кашу есть и на медведя дуться за то, что не нашелся, — но решила на озеро одно завернуть, что чуть в стороне основных троп лежало. Как знала — на берегу силуэт знакомый увидела.
Медведь сидел почти у самой воды и смотрел на закат. Маша подошла и сказала:
— Привет! А я тебя обыскалась.
— Что стряслось опять? — проворчал тот.
Маша села рядом и привалилась к теплому мохнатому боку.
— Да вот, я тут, Миша, что подумала — это ж я уже давно так живу, сколько зим прошло, а я все маленькая. Не расту, взрослой вроде как не становлюсь. У зверей вон детеныши все вырастают, большими становятся и своих детенышей заводят, а со мной что не так? Я не как все звери что ли? Я другая?
— Ага, заметила наконец, — буркнул медведь. — А то я уж и не чаял. — Маша изумлённо посмотрела на него. — Ты не удивляйся — раньше не мог тебе сказать, сама понять должна была. Ты и такая, и не такая: с природой одно, конечно, как и мы, звери, но и большее доступно. Человек ты, но особенный. А что не растешь, дак из Леса тебе выйти надо, к людям другим, тогда и начнешь, а пока он тебя ограждает, не случится этого, нет.
— Это как так? Лес захватил меня что ли? — удивилась Маша. — Мне же вроде хорошо в нем: звери все дружат со мной, помогают, я знаю здесь всё, и ты у меня тут.
— Всё так. Да и как иначе быть может? Не держит он тебя — сама ты к нему обращаешься, остаешься в нем, а Лес отвечает, поддерживает, оберегает, Силу дает.
Маша помолчала, подумала.
— А как это — выйти? — спросила наконец.
Медведь посмотрел на неё, головой покачал.
— Ну, Маш, ты даешь! Как, как… Ножками. Берешь и идёшь, — сказал он иронично. — Сейчас спать, а утром пойдем к краю Леса — посмотрим.
На следующий день Маша встала ни свет ни заря: волнение будоражило, страх непонятный томил. Покушала, косынку повязала и пошла к месту, где встретиться договаривались с медведем. Косолапый уж поджидал её. Пошли рядышком по широкой тропинке. Маше от волнения хотелось болтать хоть о чем-нибудь, лишь бы не молчать.
— А помнишь, Миша, как ты съесть меня хотел? — спросила она, в бок медведя тыча.
— Помню. Я и сейчас иногда хочу, — ответил тот.
Маша слова эти серьезно, конечно, не восприняла: это ж тогда, когда она первый раз заявилась, а теперь-то уж ага, съест он её, да прям. Но вслух другое брякнула:
— Ну и скушал бы уже, зато из Леса выходить не понадобилось бы.
Медведь покосился на Машу.
— Страшно? — спросил.
— Ага, — призналась та.
Дальше молча пошли.
Наконец легкий сумрак исполинских деревьев прочертили лучики света, идущие не сверху, как обычно, а в этот раз спереди, куда тропа выводила. По ходу движения обозначились всё увеличивающиеся просветы. Вот и добрались Маша с медведем до окраины чащи, остановились. Дальше широкая тропа, по которой они вышли, разбегалась большим количеством мелких дорожек, которые, извиваясь, терялись вдали.
— Ну вот, смотри по сторонам: Лес попроси, он поможет увидеть, — подсказал медведь Маше.
Та сперва в общем глянула: велико пространство за границей деревьев, теряется в дымке. Посмотрела куда тропки отдельные ведут, пристально, с желанием увидеть. Откликнулся Лес: Маша не просто зорче стала, а будто взглядом по тропке выбранной в путешествие направилась.
Дети играют: весело у них, звон до небес. У Маши глаза интересом разгорелись, любопытно стало, тоже захотелось присоединиться, улыбка на лице засветилась, напряжение от страха улетучилось. «А что, не так плохо там, за Лесом-то!» — мысль яркая мелькнула.
Вдруг случилось что-то, не разобрать с налета: ссора закипела, ударил даже кто-то кого-то, разругались, в общем, разбежались кто куда. Девчушка одна осталась, сидит на земле, плачет горько над игрушкой сломанной. Как тень черная душу Маши накрыла, улыбка потухла — себя сразу на месте девчушки представила. Вернулось страха отчуждение, не стала смотреть дальше что.
По следующей тропке уже с недоверием внутренним двинулась. Другой кусочек чей-то жизни. Девушка красивая на качелях летает, смеется, а парень, собой видный, раскачивает её. Интересно: вот взрослые уже и тоже что-то вроде радостное у них, но Маша уже с настороженностью смотрит, не спешит энтузиазмом вспыхивать. Обнимаются молодые, улыбаются, гуляют, за руки тепло держась. Дальше взглядом по тропе уходит Маша, а там опять изменилось что-то: обидой лицо девушки камнем взялось, парень говорит хмуро, отвечает та с напряжение в голосе, отторжением — боли облако вокруг густеет. Отвернулась Маша, бросила смотреть.
Еще пару тропок с уже ожиданием сумрачным внутри глянула походя. В веселое даже не всматривалась, сразу плохого ждала. Увидев, в мысли горькой утверждалась, отводила взгляд.
— И зачем это мне из Леса выходить-то?! Там то, чего быть не должно: ругаются, плачут, больно кругом, — спросила, нахмурившись, Маша. — А тут любят меня все, хорошо мне здесь. Нет. Обратно я пошла, — и развернувшись, уж было в дорогу назад направилась.
— Постой-ка! — медведь окликнул. — Так, значит, в кустах будешь жизнь свою просиживать? — и, фыркнув, землю когтями рванул раздраженно.
— А я не просиживаю! Я зверям вон помогаю! Лечу их, умею потому что, — рассердилась Маша. — И тебе лапу лечила отдавленную! Вот уйду, будешь тут без меня мучиться!
— Да, помогаешь, лечила, — как-то устало подтвердил медведь.
Маша села на пенек, отвернулась от медведя и надулась. Тот, мягко подойдя, сел рядом, молча посопел.
— Да пойми ты. Хорошо-то тебе хорошо в Лесу, нового только ничего познать не можешь, маленькой остаешься. Боли изменения боишься, не признаешь её, отворачиваешься. Если одинаковое всё, пусть и хорошее, — нет роста. Звери вон по-разному растут, не только через вкусное молоко матери и бок теплый безопасный. Так и с людьми: мир вокруг расширяется, больше впечатлений разных — и человек увеличивается. Неприятные моменты тоже чтоб вырасти нужны, прожить их просто требуется, прямо взглянуть, не отворачиваться. Если бояться, то на месте так и останешься, — попробовал объяснить медведь. — И вообще, я не сова, чтоб говорить умно. Ты попробуй хоть одну тропку дальше несчастья посмотри, для начала.
Маша, перестав дуться от спокойной речи медведя, оглянулась и всмотрелась — туда, где девчушка над игрушкой плакала. Опять горько стало на душе: сидит ясноглазая, рыдает над куклой, руками злыми сломанной. Так жалко её Маше стало. Но тут еще кое-кто появился: мальчишка подошёл, собаку плюшевую страдалице протянул — большую. Посмотрела та, улыбнулась, с земли поднялась, обняла подарок. Мальчишка куклу подобрал, осмотрел деловито, кивнул что-то сам себе поняв, решив, под мышку её взял и руку девчушке протянул. Так и пошли вместе, солнышком подсвечиваемые.
Задумалась, про парня с девушкой посмотрела: хмурятся, ругаются, облаком боли окутавшись, отдаляются, всё больше тоской плечи ссутулив — Машу аж саму скручивать начало, еле выдержала, глядеть продолжила. Вдруг как прорвало обоих: взором ищущим обратились друг к другу, надеждой наполненным пополам со страхом, бросились, вцепились объятьями, словно целым одним стали, целуются, как безумные. Затихли. Рассосалось облако черное, спокойствие, любовь наперед вышли. Молодые будто сами больше стали — выправились и внутри, и снаружи, что-то важное для себя поняли. Вздохнула Маша, сладкое защемило внутри.
— Ты, наверное, прав, Миша, — сказала медведю, — я и сама понимаю, что мне хочется туда. Только как я буду-то без тебя? Ты вон какой большой и сильный, а я маленькая совсем.
— Маша! Ты уже тридцать лет как маленькая! Как сможет она?! Как одной ночью волков гонять, дескать, развылись они, дак она не маленькая! Лосю копыто вправлять, мне кость из глотки тянуть — как-то справилась она! Да вся сила Леса за тобой! — опять вспылил медведь. — Все, пошел, нет терпежу больше тебя уговаривать, как хочешь. Не ищи меня, устал я. — Косолапый встал и, тяжело переваливаясь, направился вглубь чащи.
Маша смотрела, как он уходит, заглядывала внутрь себя и совсем не могла обидеться на него, ну, никак, ни капельки. Прав ведь со всех сторон. Не, ну, неправ, конечно, что отругал её, вот вообще неправ, а обида не шла, затерялась где-то.
Маша вздохнула: раз обидеться не получилось, вроде как отговориться от дальнейших действий нечем. Спрыгнув с пенька, она поворотилась в сторону выхода из Леса, постояла, помолчала, вздохнула глубоко и сделала первый шаг. Затем ещё шаг и ещё. А потом не заметила, как дорога затянула её. И вот уже только головой верти, как много нового вокруг: вон цветы луговые незнакомые, тропинка в горку крутую идет, а под горкой речка течёт, в ней ребятня плескается. Засмотрелась она на детей, очень уж присоединиться ей захотелось.
Удар! Твердое что-что! Крик громкий! Сшибло, покатило! Там врезало о землю, здесь! Больно! Маша от неожиданности заорала, вскочила: косынка на глазах, зубы кусаться, ногти царапаться готовы, как рысь учила, зашипела даже.
Раздался чей-то стон. Маша поправила косынку, улучшив обзор: мальчишка на земле сидит, коленку в кровь рассаженную рассматривает, мычит сквозь зубы, рядом велосипед с колесом погнутым валяется.
— Ты чего? — спросила она.
— Чего, чего… — пробурчал тот. — На речку спешил, с горки разогнался, не подрасчитал, а тут ты. Не сильно я тебя? Почти затормозил, да колесом передним в камень попал — подвернулось.
Маша осмотрела себя: в принципе терпимо, так, пара царапин.
— Не, все нормально, — ответила. — А у тебя как? Могу залечить, если что.
— Да пустяки, подорожник приклею, — рассудительно ответил мальчишка и, вдруг глянув за спину Маше, округлил глаза. — Ой, а чё это?!
Маша обернулась. Медведь мчался во весь опор, разбрызгивая землю когтями, глаза его горели бешенством, с оскаленных клыков летела пена, пасть издавала яростный рев, шерсть дыбом, тело — комок ярости и бешенной силы.
— Миша! Стой! Хорошо все! — вытянула ладошки вперед Маша, боясь, что не успеет. — Я справилась, справилась! Сама!
Медведь, взрывая землю, остановился, тяжело дыша.
— Справилась? А-а-а, ну, ладно. Психанул че-то, — сказал он, отдуваясь. — Ладно, пойду я. Ох, старый стал для стартов таких. — И побрел обратно в Лес.
— Миша! — позвала Маша и, дождавшись, когда тот повернул свою большую голову, добавила: — Я тебя люблю!
Медведь чуть раздраженно фыркнул и, ничего не ответив, продолжил неторопливо брести, но в глазах его Маша увидела всё, что ей было нужно. Она улыбнулась и, чувствуя силу и заботу за спиной, пошла дальше.
Номер карты 4100 1167 8477 9834 (ЮMoney), благодарю вас за поддержку канала! :)