Наум запил. Запил грустно и страшно. Так, как только в деревне и пьют мужики. Жена его, Катенька, тощая с маленькими детскими ручками, как-то сразу постарела и растерялась. Хотя было ей всего тридцать два года. Лицо покрылось пигментными пятнами, бледные ноги спрятались в полах дешёвого халата. Впрочем, не такой это был и плохой халат. Из чистого хлопка сделан в Узбекистане, закрывался на замочек, который скоро сломался, но Катенька его зашила, и с тех пор он запахивался на пуговицу.
Детей у них не было, хозяйством большим они похвастаться тоже не могли. Отчего пил Наум? Загадка. А ведь пил же! С утра уже качался у деревенского ларька. Катенька даже не пыталась возражать. Держалась отстранённо и кротко. Да и что тут возразишь? Все пьют, вот и Наум запил. Ещё долго держался, летал на вахту в Якутию, привёз оттуда Катеньке деньги и сумочку из кожи змеи. Катеньке так жалко стало змею, что она похоронила сумочку. Ходить с ней было всё равно некуда и негде.
Утром Катенька шла на работу в рыболовный магазин. Шла мимо больших кирпичных домов, рядом с которыми ютились домики «для прислуги». Мимо каркасных бассейнов, пожарного пруда, злых и породистых собак, привязанных к будкам, мимо дорогих машин на участках у приезжих. Здесь жили дети и скучающие жёны городских. Все они приехали недавно, когда губернатор стал продавать землю. А Катенька родилась в Семёновске, родился тут и Наум. Жили они в соседних квартирах, в трёхэтажном панельном доме, который лет двадцать уже стоял «под снос». И она ещё потому не ругала и не бросала Наума, что не могла его предать.
Наум был не виноват, что пьёт. Так решила Катенька. Сама она не брала в рот ни капли. С детства у неё был слабый желудок, и сама она — слабая. Мама, пока была жива, всё говорила: «Катенька, ты только не рожай, не сдюжишь». Катя хотела родить, хотела сдюжить, но Бог не дал детей, и она не родила. А в тридцать два года рожать совсем поздно. Никто в Семёновске так поздно уже не рожал. Может, от этого и запил Наум.
Хотел ли он детей, Катенька не знала. Он не был с ней грубым, не был и ласковым. Говорил строго по делу, другие разговоры пресекал: «Нечего, глупости».
Катенька была не дура. Любил ли он её? Это ей было неведомо. На ком ещё жениться в Семёновске, если не уезжать? Осталась одна она. Вот Наум на ней и женился.
Работал он всегда тяжело «на северах». Уезжал с мужиками, приезжал незнакомый и чужой. Катеньке говорили, что там у него есть женщина, даже дети, но Катенька не верила. И тем более перестала верить, когда он запил, потому что больше Наум уже на работу не ездил. А представить, что Наум бросил детей, Катенька всё же не могла. Не такой он был человек. Человек он был порядочный.
С такими мыслями она брела в рыболовный магазин, с ними же выставляла ценники на снасти, открывала кассу, надевала зелёный передничек, с грустью отметив, что подходит он точно под цвет лица. Схватывала белые волосы в пучок и садилась грызть ногти до первого покупателя. Покупателей, правда, было немного. Рыбалкой тут никто не увлекался. К обеду зазвенел колокольчик на входной двери. Забежала Оксана из «Свежего хлеба».
— Твой уже с утра бухой! — радостно сообщила она. — Видала? «Пятёрку» не разменяешь?
— Касса пустая.
— Ёкарный бабай! Ну жди, там к тебе какой-то мужик подъехал на джипе. Сейчас поднимется, спрашивал внизу, где леску купить, я его отправила к тебе. Если мелочь принесёт, свистни.
— Мелочь самой нужна.
Следом за Оксаной вошёл мужик. Очевидно, из джипа. Это был нездешний мужик, Катенька сразу поняла. На чёрную майку он надел клетчатую рубашку, на ноги — широкие штаны с карманами и резиновые сапоги. Он точно собрался рыбачить, а рыбы тут отродясь не водилось, знали даже городские. Его впалые щёки покрывала негустая борода, глаза были большими, чёрными и грустными. Словно он знал, что с рыбой ему ничего здесь не светит.
— С рыбой мне ничего здесь не светит? — спросил мужик и виновато развёл руками.
На вид он был старше Катеньки, но голос звучал звонкий и молодой, весёлый голос. Катенька давно таких не слышала.
— Наверное, нет, — зачем-то честно ответила она.
— Так я и знал. Что вы читаете?
Мужик бросил взгляд на толстую книгу, которую Катенька взяла не так давно в библиотеке.
— Исаак Зингер «Семья Мускат».
— Там про что?
— Про то, как померли все, — попыталась пересказать Катенька.
— Интересно.
Они замолчали. Катенька посмотрела в окно. Собирался дождь, над камышами кружили комары.
— А кто вас надоумил сюда на рыбалку ехать?
— Я сам. Дурак, да? Я дом купил в Алпатово.
— Далеко забрались. У вас там газ вроде недавно провели?
— Не провели, только собираются.
— Ясно. Ну мы тоже дровами топим.
Катенька подумала, что мужик, скорее всего, топит вовсе не дровами, а электричеством. И живёт, судя по всему, в большом богатом доме. Или даже не живёт, а приезжает к красивой жене с гладкой кожей и плавной походкой. К жене, которой есть с чем носить сумку из питона. Такая жена не хоронит питона на заднем дворе.
— А я недавно питона похоронила, — вдруг сказала Катенька.
Мужик уже собирался уходить, но замер в дверях.
— Питон болел? — поинтересовался он.
— Нет, наверное, был здоровый. А потом его убили, и он стал сумкой.
— Я бы тоже похоронил.
Мужика звали Ильёй, и он был первым за много-много лет, кто взял Катеньку за руку, поинтересовался, что она читает. Мужик на джипе стал приезжать к Катеньке почти каждую неделю в обед, и все об этом знали, Оксанка из «Свежего хлеба» рассказала. Только Наум не знал, он продолжал горько и страшно пить с самого утра.
***
Наступила осень, и Наум как-то подобрался. Надо было или катиться вниз, на самое дно, или собираться на вахту. Наум решил собраться. В завязку ушёл резко, три недели не пил, болел.
Катенька так же тихо, как обычно, ставила утром тарелку с яичницей и перезревшим огурцом. Никогда не успевала их вовремя собирать. Крепкий чай с двумя ложками сахара и лимоном без корочки.
«Ничья бы корочку не сняла, — радовался про себя Наум, — а моя снимает! Ишь! Как городская».
Катеньку он любил. Ладная, добрая — ну и плевать, что не родила ему пацана. Может, родит ещё, какие её годы? Наум не заметил, как Катенька осунулась, устала, постарела. Не заметил и того, как снова она стала молодой.
Если бы не Оксанкин хахаль, он бы ничего и не узнал про свою Катеньку.
Настроение в тот день у Наума было отменным. Впервые не трещала башка. Он был горд собой. Взял и завязал! Не колдырь какой-нибудь, а честный рабочий парень. Привезёт Катьке новую сумку, а то старую она куда-то задевала, и куртку ей новую купит, к зиме денег пришлёт. Он закрыл ворота, повесил на замо́к пластиковую бутылку, потому что обещали дождь, и отправился прямиком к рыболовному магазину. Устроит Катьке сюрприз! Принесёт ей полевых цветов и шоколадку. Таков уж он, не дундук деревенский, а принц из сказки. Но и Катерина молодец. Не пилила, не выносила мозги — не то, что дурные деревенские бабы.
У магазина курил Оксанкин Степан.
— Да ты никак трезвый?
— Завязал, — мрачно ответил Наум.
Настроение у него почему-то испортилось.
— Куда путь держишь?
— К Катьке.
— Тю… Так у неё обед. И, этот самый, как его? Ну ты сам знаешь.
— Какой «сам знаешь»?
— Ну этот увёз её на джипе.
— Кто увёз?
— Да ну тебя. Не придуряйся.
Наум не придурялся, он понял и зашагал домой. По дороге срывал травинки. Ехать решил к матери, чтобы не убить Катьку. Так он себе внушил, хотя жену ни разу и пальцем не тронул. Не такой он был человек. Человек он был порядочный. Просто не знал, что сказать, и чувствовал, что сам виноват.
— Сам виноват! — сказала Науму мать. — Нефиг было бухать.
— Знаю, — ответил Наум.
Целыми днями он тосковал по Катьке. В серванте у матери лежали их свадебные фотографии. Столы тогда вынесли на улицу, гуляли всем Семёновском. Юля из парикмахерской накрутила Кате букли, как голливудской звезде. Катя их очень стеснялась, а они ей шли. Завиток волос спускался на бархатную мягкую щёку. Наум любил целовать Катю в щёку. Щека у неё была нежная, как у младенца, которого они с Катей не родили. Уже и не родят.
Ночью Наум шарил рукой по кровати — Кати не было. Утром мать ставила перед ним чашку чая — Катя заваривала по-другому. Правильно заваривала, как Наум любил, как привык! И снимала кожу с лимона. Снимали, наверное, и городские — Наум не знал.
Ни разу он не пытался представить «Этого». Но со временем пришёл к мысли, что Катька «Этого» заслужила. Купит он ей новую сумку из кожи питона и даже ремень, а может, туфли. И пойдёт его Катька, самая красивая во всём Семёновске баба, под руку с «Этим» в один из кирпичных домов. Будет там читать свои толстые непонятные книжки, которые берёт в библиотеке. Наум там ни слова не понимал. В школе любил фантастику или детективы, а потом читать было некогда.
Жрала Наума тоска. Он бы может и запил снова, но даже пить не хотелось — такая это была тоска. Рассматривал себя в зеркало: «Тьфу, Квазиморда». Квазиморда — это был урод из Катькиной книжки про любовь и цыган, так он понял по картинке на обложке. Он ясно вспомнил, как Катя говорит «про любовь» об этой книге, как складываются в смешную трубочку её тонкие губы. Книжки она, значит, про любовь читала. Может, хотела, чтобы он ей о любви говорил. Но он что? Он разве обижал Катьку? Разве трогал её?
Мужики запили, и он запил. Первый раз запил после вахты. Устал всё на себе тащить. Наум устал.
***
Катенька приехала за ним в начале марта, ещё снег не сошёл. А подвезли её на тракторе, потому что дорогу совсем размыло. Наум услышал мать со двора.
— Наум не пьёт, — оправдывалась перед кем-то она.
На пороге стояла Катенька. Всё такая же. Без ремня из кожи питона. С его сумочкой. Той, которую он в Якутии купил у китайцев, и они клялись всеми китайскими богами, что это натуральная змея. Катенька приехала с животом.
Наум уже понял это, когда искал парадные штаны. Уже знал, когда натягивал рубашку без дырки. Но всё равно ликовал, всё равно душа у него пела. Наум вытер пот со лба и выбежал на террасу мамкиного дома.
— Это твой, — сказала Катька, указывая на живот.
Он даже спросить не успел.
— Мой, — согласился Наум и прижался к тёплой Катиной щеке.
Наум захотел поверить, что ребёнок его. Захотел и поверил!
А в августе родился у них мальчик Вася. Василий Наумович. Четыре килограмма и сто граммов, сорок семь сантиметров и девять баллов по шкале Апгар. Что такое «шкала Апгар» Наум не знал, но был он абсолютно счастлив.
Редактор Янина Хмель
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
Об авторе
Анна Пашкова, город Москва. Автор повести «Бог его имя» (Чтиво, 2021). Выпускница филологического факультета МПГУ, журналист. С детства носит очки с толстыми стёклами. Любит семейные саги, еврейскую культуру, коллекционирует старинные фотографии, потому что считает, что истории не должны умирать.