На этот раз я не стала окликать сестру и просто отвернулась.
Дикая усталость и голод навалились на меня как кошмар. Отсчитав несколько часов, я вернулась в свою комнату и упала на пол.
«Ну что ж, — сказала я сама себе, я дала дочери достаточно времени, чтобы она поняла, что я ее люблю, и что ей не все равно». Уснуть мне удалось только под утро.
А утром стало ясно: из сил ушла не только я, но и мой Максим. Он лежал на соседней подушке, тяжело дышал, так что мне хватило мужества навестить его. Плакал он, конечно, но я сразу поняла, в чем причина. Он кричал мне: «Не отдавай меня отцу!»
Мы с Алисой долго не могли смириться с этим.
Как-то мы решили отвести Максима к бабушке. Она жила одна в большом старом доме, но обитала там только летом.
Мы долго не решались войти туда, и я не выдержала. Осторожно приоткрыла дверь, и мы выглянули в коридор.
Бабушка возилась у плиты, стряпая какой-то борщ. Она не видела нас. Видимо, думала, что мы давно ушли, но не позволила себе уйти слишком быстро.
Соня, так ее звали, приветливо улыбнулась мне, и я взяла Максима за руку.
В детской его ждал сюрприз. На кровати сидела маленькая девочка и с удивлением разглядывала нас. Когда мы вошли в комнату, она протянула руку и, как только мы оказались рядом, ущипнула меня за нос.
— А ты не знаешь меня? — спросила малышка. — Я на тебе когда-то каталась. Правда?
— Нет, не знаю, посмотрела я на него. Может быть, ты дочка Вероники?
Малышка насупилась:
— Папочка говорил, что он не хочет, чтобы дочь Мишель была в доме.
Я перевела взгляд на Сонечку:
— Что с ним?
Сонечка посмотрела на Максима и заговорила, обращаясь к нему:
Ты болен. У тебя отнялась рука, и ты не можешь говорить. Я тоже слышала, как ты говорил. Но я не знала, что с тобой, пока ты сам мне не рассказал.