Упоминания Казахстана участниками российской предвыборной гонки возможны, причем, в негативном ключе.
Сегодня взаимоотношения России и Казахстана представляют особый интерес в свете роста негативных настроений в нашей стране по отношению к ЕАЭС и России. Как оценивают их российские политологи? На этот вопрос мы попросили ответить ведущего аналитика Агентства политических и экономических коммуникаций Михаила Нейжмакова.
В условиях коронакризиса, новых угроз безопасности для государств Центральной Азии и внимания к региону внешних игроков, стоит затронуть тему, что значат для России отношения с Казахстаном в этой ситуации. Не надо забывать и о факторах российской внутренней политики, прямо или косвенно затрагивающих взаимодействие двух государств – начавшейся парламентской кампании и задач в сфере регионального развития.
Казахстан – Россия – ЕАЭС
Нередко интересы России и Казахстана в рамках ЕАЭС рассматриваются, прежде всего, в контексте западных санкций в отношении Москвы и, возможно, Минска. Вспомним, например, заявление заместителя главы МИД РФ Александра Панкина на полях Петербургского экономического форума в июне 2021 года. Он отметил, что «вопрос ответных мер на недружественные санкционные действия третьих стран в отношении ЕАЭС поставлен в повестку дня» и последовавшее вскоре заявление МИД Казахстана, что «санкции Запада… направлены против отдельных государств, а не всего ЕАЭС». Не будем забывать, что подобным вопросам в последние полгода достаточно заметное внимание уделил именно Минск – можно отметить, в частности, реплику премьера Беларуси Романа Головченко в феврале 2021 года, что «в рамках ЕАЭС будут вырабатываться механизмы, как противодействовать таким недружественным действиям в отношении одной из стран союза». Скорее всего, реальные ожидания Москвы о возможности консолидированной позиции данного объединения по подобным вопросам остаются куда более сдержанными. Ведь и Александр Панкин поднял тему противодействия санкционному давлению на отдельных участников ЕАЭС с целым рядом оговорок (например, что такие меры должны быть «легитимными с точки зрения ВТО»).
Видимо, если говорить о значении ЕАЭС для Москвы в контексте российско-американских отношений, необходимо обратить внимание на другой аспект. Влияние в международном объединении, тем более, включающим в свой состав страны, через которые проходят перспективные транспортные коридоры, может быть еще одним фактором, на основе которого российская сторона будет рассчитывать усилить свои переговорные позиции в диалоге с Вашингтоном. Здесь, в какой-то мере, можно провести параллели между Россией и Турцией. Вспомним, как накануне переговоров Реджепа Эрдогана и Джозефа Байдена на полях саммита НАТО в июне 2021 года турецкое англоязычное издание Daily Sabah писало о влиянии Анкары в тюркском мире, считая, что это могло бы стать дополнительным козырем турецкого президента в диалоге с американским коллегой. И, безусловно, дальнейшее развитие ЕАЭС было бы невозможно без взаимодействия России с Казахстаном.
Кроме того, вопреки ряду популярных в прессе прогнозов весны 2020 года, коронакризис, несмотря на серьезные вызовы для существующих международных объединений, особенно на начальных этапах пандемии, в итоге усилил запрос на межгосударственное взаимодействие. Отметим, среди прочего, и большую, чем казалось части наблюдателей, устойчивость Евросоюза, которому в первой половине прошлого года в очередной раз предрекали «скорый распад». В какой-то мере, ЕАЭС получает даже дополнительные имиджевые преимущества в нынешней ситуации именно потому, что с ним было связано меньше завышенных ожиданий. Между тем, развитие этого объединения – одна из важных тем отношений Нур-Султана и Москвы.
Между США и Китаем
Для Москвы интерес Вашингтона и Пекина к региону часто рассматривается прессой и экспертами как вызов, для Нур-Султана – как источник дополнительных возможностей и риска оказаться «между двух огней» одновременно. Сегодня в связке с этим фактором также рассматриваются риски для Центральной Азии в связи с выводом американских войск из Афганистана.
Насколько можно судить на данном этапе, пока все вовлеченные в ситуацию игроки настроены действовать более хладнокровно, чем это ожидают многие СМИ. Интерес США к постсоветским государствам Центральной Азии пока говорит о прощупывании реакции Пекина, но, весьма вероятно, далеко не все шаги по сдерживанию влияния КНР в регионе (особенно наиболее затратные) Вашингтон действительно намерен реализовать. Вспомним заявления спецпредставителя США по примирению в Афганистане Залмая Халилзада в ходе визита в Казахстан в июне 2021 года. С одной стороны, американский дипломат, конечно, говорил о необходимости взаимодействия со странами региона в сфере безопасности («корректировке наших контртеррористических возможностей, чтобы у нас было присутствие в регионе»), с другой – довольно туманно описывал конкретные договоренности с данными государствами в подобных вопросах.
Российские официальные лица, конечно, продолжат реагировать на повестку, связанную с вызовами в сфере безопасности для региона (в том числе, в связи с ситуацией в Афганистане). Но Москва наверняка учитывает, что как минимум часть заявлений американской стороны (и, тем более, прессы США) о планах Вашингтона в отношении постсоветской части Центральной Азии может оказаться информационным шумом.
Отношения Москва – Нур-Султан и российская региональная политика
Нельзя не отметить, что с точки зрения интересов Москвы многие аспекты российско-казахстанских отношений связаны не только с целями на международной арене, но и с политическими значимыми задачами в сфере развития собственных регионов.
Например, через территорию Казахстана проходит Международный транспортный маршрут «Европа – Западный Китай». Между тем, строительство инфраструктуры для этого маршрута на территории России является важной составляющей политики Кремля в отношении регионов. О необходимости использовать нынешний момент для усиления преимуществ России в рамках развития подобных коридоров Владимир Путин заявлял, например, еще в мае 2020 года (в период, когда в центре информационной и политической повестки была, прежде всего, борьба с пандемией) – на совещании по ситуации в транспортной сфере. Кстати, тут можно провести параллели с приоритетами одной из международных организаций, куда входит Казахстан – как известно, тема взаимодействия в транспортно-транзитной сфере чуть ранее, в апреле 2020 года, затрагивалась на саммите Совета сотрудничества тюркоязычных государств.
При этом серьезную ставку в условиях нынешнего мирового экономического кризиса российское руководство делает на инфраструктурное развитие (вспомним хотя бы представленное в апреле 2021 года послание президента Федерального Собранию). Здесь можно провести параллели и с экономическими инициативами администрации Джозефа Байдена в США, и с подходами, которыми руководствовался в свое время Нурсултан Назарбаев. Можно отметить, например, его послание народу Казахстана, оглашенное в начале ноября 2014 года, где на фоне прогнозов о приближении новых экономических трудностей особая ставка была сделана именно на развитие инфраструктурных проектов. Не только экономическая, но и политическая логика в выборе именно такого приоритета объяснима – с подобными проектами связаны интересы как крупных бизнес-игроков общенационального уровня, так и региональных элит.
Другой важный аспект – роль Казахстана, как покупателя российской продукции, в том числе, производимой автопромом. Владимир Путин неоднократно подчеркивал свое внимание к индустриальным российским регионам. В сфере публичной политики – это отразилось на повестке президентских кампаний и 2012-го, и 2018-го годов. В период нынешней парламентской кампании, стартовавшей в России, эти темы наверняка тоже будут затронуты руководством страны. Можно отметить, что и в послании Федеральному Собранию 2021 года Владимир Путин прямо упомянул несколько индустриальных регионов, а часть представленных в этом документе инициатив (например, программа по масштабному обновлению парка школьных автобусов) направлена на появление дополнительных заказов у ключевых предприятий, расположенных в некоторых из таких субъектов федерации. Конечно, как двусторонние отношения Москва – Нур-Султан, так и их взаимодействие в рамках ЕАЭС не находится в центре внимания широкой общественности в России. Но российскому руководству накануне выборов в Госдуму все же выгодно будет подчеркнуть преимущество таких отношений, как еще одного фактора продвижения отечественных товаров, а значит и поддержки собственных индустриальных регионов в условиях поиска путей для выхода из экономического кризиса.
Фактор парламентских выборов
Повестка парламентской кампании в России, как правило, в первую очередь строится вокруг внутренних проблем, а не внешней политики. Конечно, есть ряд факторов, которые могут способствовать большему вниманию к таким темам на фоне выборов в Госдуму. Например, включение в состав общефедеральной части списка «Единой России» (о намерении поддержать эту партию на выборах, как известно, недавно вновь напомнил Владимир Путин) министра обороны Сергея Шойгу и главы МИД Сергея Лаврова. С начала июня 2021 года в российской информационной повестке вновь актуализировались темы, связанные с пандемией коронавируса (рост заболеваемости и темпы проведения вакцинации). Тем не менее, опыт показывает, что широкая общественность постепенно устает от подобных сюжетов, но вот запрос на сильное государство, проявившийся на этом фоне, остается дольше и при определенных условиях может работать и на рост интереса граждан к внешнеполитическим сюжетам.
Но, как бы то ни было, пока куда выше вероятность, что внешнеполитическая составляющая думской кампании в России будет иметь «западный», а не «восточный» вектор. В том смысле, что в рамках внешнеполитического блока думской кампании в России будет обсуждаться, прежде всего, отношения с США и НАТО, а также с западными соседями – Украиной и Беларусью.
Тем не менее, упоминания Казахстана участниками российской избирательной гонки, все же возможны, в том числе, в ключе, который может вызвать негативную реакцию у казахстанской общественности. Если такие заявления прозвучат, они могут исходить от политиков, которые активно апеллируют к советскому периоду или наследию Российской империи. Имперское наследие – традиционная тема, скажем, для ЛДПР, но чем выше будет роль внешнеполитических тем в общей повестке парламентской кампании, тем больше вероятность, что такие высказывания могут допустить и отдельные представители других парламентских сил и лево-консервативной части непарламентских партий.
Подготовила к публикации Айгуль Омарова
Источник