ГЛАВА 15. КРОНШТАДТ (продолжение)
Экзамены по всем предметам и практические занятия я сдал без особого труда. Оставалось буквально дня 2 или 3 до окончания сборов. Мне пришлось днём идти в водолазный центр, и на улице я встретился с группой офицеров, человек примерно шесть или семь, а впереди гордо выступал настоящий контр-адмирал: лет под 60, саженного роста, широкоплечий, хорошо откормленный и с горящими глазами. Ну хоть картину с него пиши.
Я, конечно, посторонился на край тротуара, встал «во фрунт» и отдал честь. Адмирал остановился передо мной, окинул испытующим взором и грозно спрашивает:
— Кто такой? Куда идёте?
Я опять отдал честь и отвечаю:
— Старший лейтенант запаса Егоров. Исполняю обязанности командира роты в в/ч номер 20936. Следую в водолазный центр для согласования графика тренировок.
— А где ваш штатный командир?
— Болен. Лежит в госпитале.
— Ага, ну хорошо! Можете идти!
Адмирал величественно продолжил следовать своим курсом, свита немного позади за ним в кильватере. Последним шёл какой-то молодой капитан-лейтенант. Я его притормозил и тихонько спрашиваю:
— Это кто такой?
Тот также тихо в ответ:
— Командир Ленинградской Военно-Морской базы со своим штабом. Иди от греха!
Я пошёл по своим делам. Но какое-то смутное сомнение закралось мне в душу. С чего бы командир Ленинградской ВМБ ходит со своим штабом вдоль воинских частей Кронштадта и производит рекогносцировку местности?
День подходил к концу, а смутные сомнения не покидали меня. На вечернем построении поделился ими с личным составом:
— Товарищи офицеры! Сегодня днём в городе я повстречался и имел краткую беседу с контр-адмиралом. По некоторым признакам могу подозревать, что в ближайшие сутки нам могут объявить учебную войну. Поэтому прошу всех до отбоя освежить в памяти свои обязанности по всем видам тревог. 22-ое июня не должно повториться!
В 2 часа ночи в нашем районе Кронштадта погас свет и была объявлена учебная тревога, типа началась война. Мои офицеры знали свои обязанности по тревогам как «Отче наш». Мне даже не пришлось командовать. Вышел в коридор с фонариком и подал команду:
— Построения не будет! Всем действовать по своим инструкциям. Работать быстро, но не торопясь! Через шесть минут построение во дворе!
Офицеры забегали, как заводные, в полной тишине и в темноте: секретчики тащили куда-то свои сейфы с секретными кодами, противолодочники, захватив личные документы и оружие, побежали в гавань на причал, несколько человек с особыми пропусками — на причал к парому, и так далее. Через 6 минут вся наша рота, за исключением тех, кто должен был убыть с территории части, стояли одетые при документах и оружии в строю во дворе части. Три другие учебные роты в полной темноте, полуодетые, метались в смятении по двору части и служебным помещениям. Крики командиров рот только усиливали общий бардак. Россия в очередной раз оказалась не готовой к войне!
В темноте я разглядел группу офицеров, которые нервно наблюдали за этим бардаком. В свете фонарика разглядел командира части и подошёл доложиться о готовности. Подхожу строевым шагом и вижу среди офицеров того самого контр-адмирала. Повернулся к нему:
— Товарищ адмирал! Разрешите обратиться к капитану 1 ранга!
Тот, не взглянув на меня, махнул рукой: обращайся!
Докладываю командиру части:
— Товарищ капитан 1 ранга! Первая рота задачу номер такой-то выполнила. Личный состав роты построен.
Адмирал резко повернулся в нашу сторону, в темноте пытался разглядеть меня:
— Что он сказал?
Командир части объяснил, что первая рота задачу выполнила. Адмирал посмотрел на часы, потом подошел с командиром части ко мне:
— Вы кто такой? Представьтесь!
— Исполняющий обязанности командира первой роты, старший лейтенант Егоров.
Адмирал удивлённо повернулся к командиру части:
— Почему старший лейтенант?
— Товарищ адмирал, штатный командир, капитан 3 ранга Гребенников, болен и лежит в госпитале.
Адмирал, видимо, вспомнил, что днём уже видел меня:
— А! Так это ты? А ну пойдём к роте, проверим, как вы выполнили!
Подошли к строю. При свете фонарика адмирал лично стал проверять готовность роты. Чуть ли не каждого офицера заставил расстегнуть шинель, проверял форму одежды до кальсон, личные документы, наличие мобилизационного предписания, личное оружие. Спрашивал каждого его дальнейшие действия при объявлении войны. Офицеры бодро отвечали, как отличники в пятом классе. А адмирал недоумённо покачивал головой. Похоже он не мог поверить, что в его родной Военно-Морской базе нашлась целая рота отличников.
Минут через двадцать он закончил проверку офицеров и, недоверчиво посмотрев на меня, приказал одному офицеру из своей свиты позвонить в гавань, на паромный причал и в секретный отдел штаба, чтобы узнать, где мои остальные люди.
Через пять минут этот офицер доложил, что секретные документы только что сданы в штаб, несколько офицеров бегом прибежали на паромный причал, а другая группа прибыла в Гавань, где пришвартованы соответствующие корабли.
А по части продолжалась в темноте хаотичная беготня испуганных моряков. Причём присутствие адмирала явно не успокаивало этот бардак. Мои ребята уже начали замерзать в строю на морозе, но тут адмирал говорит нашему командиру части:
— Ну что вы людей держите на морозе! Первая рота задачу выполнила. Пусть идут спать в казарму.
Кап-раз махнул мне рукой, и я скомандовал:
— Рота! Напра-а-во! В казарму шагом марш!
Через полчаса все наши офицеры уже крепко спали, как будто и не было никакой войны.
На следующий после учений день всю нашу часть собрали в каком-то большом актовом зале для разбора полётов и раздачи слонов. Зал довольно мрачный, без окон, сводчатый высокий потолок из кирпича. Триста моряков сидели притихшие и ждали появления дядьки-адмирала. Ожидалось всеобщее избиение личного состава, в зале царило напряжённое молчание.
Вошли адмирал со своей свитой, поднялись на сцену. Свита расселась по-хозяйски за столом президиума, а адмирал с мрачным видом встал у трибуны и с ходу начал разоблачительную речь. При этом он стучал по трибуне огромным кулаком и выражался в изысканной флотской манере. Некоторые наиболее яркие его выражения я даже потом записал в дневник для памяти. А мои офицеры несколько дней после этого, до конца сборов, вставляли их в прямую речь, к месту и не к месту. Просто из любви к изящному искусству.
В полной тишине зала гремел рычащий баритон адмирала:
— Это что за воинская часть, мать-мать-мать..!! Вам всем за такие учения надо жестоко набить кормовой подзор! Мать-мать..! Ползали в темноте, как беременные бабы, в Бога душу!! Вы посмотрите на себя! Вы же не военные моряки! Вы похожи на недоумков- пацифистов!
Командир нашей части и его кадровые офицеры сидели в первом ряду и старались не глядеть на адмирала.
— И ведь знали же, что учения будут! Знали! Не верю, что не знали! Не такой у меня штаб, чтобы хранить военную тайну от товарищей!
Потом адмирал кратко, в ярких русских выражениях, охарактеризовал командира в/ч и каждого из командиров рот. Причём самыми мягкими выражениями были «уроды в погонах» и «недоразвитые импотенты».
Хотя обо мне не было сказано ни одного слова, но я, сидя в зале среди своих офицеров, почему-то тоже чувствовал себя виноватым. Видимо, из чувства морской солидарности. Только я успел подумать, что, слава Богу, я не кадровый офицер, с меня и спроса нет, как вдруг слышу вопль адмирала:
— А где тут старший лейтенант Егоров?!
Адмирал осмотрел зал горящим взором. Ну, думаю, и до меня он добрался! Вскочил с кресла:
— Есть!
Адмирал с угрозой:
— А ну, идите сюда!
Я быстренько по проходу поднялся на сцену, вытянулся перед адмиралом:
— Исполняющий обязанности командира первой роты старший лейтенант запаса Егоров!
Адмирал несколько секунд разглядывал меня, как ботаник смотрит на незнакомое насекомое. Потом повернулся к залу и медленно подняв руку, показал на меня пальцем:
— Вот! Простой старший лейтенант ЗА-ПА-СА! Показал вам всем, как надо служить на флоте! Вернувшись на флот из запаса, он весь запас своей бодрости за пару месяцев передал своим подчинённым! Пока вы пытались, воплями в ночи, собрать в кучу своих недоразвитых моряков, этот старший лейтенант заставил каждого из своих семидесяти офицеров бегать по тревоге строго по расчётным траекториям, согласно инструкций. И через 6 минут неспешным шагом подошёл ко мне и доложил о готовности! Учитесь!
На командира части и его офицеров было жалко смотреть.
Адмирал выдержал паузу для усиления эффекта и торжественно, уже без мата, произнёс:
— Старший лейтенант Егоров! За отлично проведённые учения вашей роте присваивается почётное звание «Лучшего воинского подразделения Ленинградской Военно-Морской базы 1984 года»!
Я ещё не совсем понял, что это значит, а офицеры моей роты через секунду вскочили, как один, запрыгали в зале с поднятыми руками и оглушительно заорали «Ур-р-ра-а!».
Когда «ура» стихло и все сели, я ответил, как положено было в таких случаях:
— Служу Советскому Союзу!
Адмирал одобрительно кивнул, мол, правильно, и обернулся к своей свите:
— Вручить переходящий приз!
Один из офицеров сдёрнул чехол с квадратного предмета на столе. Под чехлом оказалась изумительно выполненная модель ракетного крейсера с золотой надписью: «Лучшему воинскому подразделению года Ленинградской Военно-Морской Базы». Адмирал передал мне из рук в руки приз и в заключение пророкотал:
— Вам, Егоров, в ближайшее время будет присвоено звание капитан-лейтенанта! Молодец! Иди садись к своим.
В тот же день на вечернем построении перед строем я поблагодарил офицеров моей роты:
— Товарищи офицеры! Поздравляю вас с наградой по итогам прошедших учений! Благодарю за чёткую службу!
Офицеры дружно, как на параде, в один голос весело отозвались:
— Служим Советскому Союзу!
Мне невольно подумалось, что за два месяца эти люди из расхлябанных гражданских снова превратились в нормальных морских офицеров — и им самим это явно нравится.
Вечером после отбоя я с облегчением снял с себя китель, протёр тряпочкой призовой крейсер. Осуществил, так сказать, ежедневную влажную приборку корабля (теперь я за него отвечаю) и уже собрался с чувством выполненного долга спокойно поспать до утра, логично рассудив, что условный противник вряд ли после такой нашей победы рискнёт за одни сутки дважды объявлять войну.
Но тут опять стук в дверь. Появилась голова неизвестного матроса в шапке и с красной нарукавной повязкой — дневальный из 3 роты:
— Товарищ старший лейтенант, командир третьей роты просит вас подняться к нему на второй этаж. Велел сказать, что это не приказ старшего по званию, а просьба.
Оделся, поднялся в третью роту. Постучал в дверь кабинета командира. Из-за двери: «Входите, старший лейтенант!»
Захожу. За столом сидят командиры других трёх рот нашей части: один капитан 2 ранга и два капитана 3 ранга. Обратился, как положено, к старшему по званию:
— Товарищ капитан 2 ранга! Старший лейтенант…
Но кап-два прервал меня:
— Не надо! Садись за стол.
Стол сервирован, как ко Дню Победы: бутылки коньяка, нарезанная закуска, открытые консервы. Похоже, офицеры решили залить горечь поражения и заодно расслабиться от стресса после общения с адмиралом.
Я сел. Передо мной поставили стакан, налили коньяк. Офицеры молча в упор мрачно смотрели на меня, я на них. Капитан 2 ранга встал, взял стакан и начал торжественным голосом:
— Товарищи офицеры! Я хочу поднять этот бокал… — но тут голос его сорвался. Он удивлённо посмотрел на меня сверху вниз и уже простым человеческим голосом спросил: — Слушай, Егоров, откуда ты такой взялся?!
Это было сказано так по-детски искренне, что мы все четверо захохотали.
Чокнулись стаканами, выпили без тоста и обстановка сама собой разрядилась до дружеской. Офицеры, конечно, молодцы. Даже после этого позора и пинков под корму от адмирала они нашли в себе мужество пригласить меня за стол и поздравить с победой и присвоением звания. Воспитанные люди — этого не отнять.
Немного оттаяв, они уже серьёзно поинтересовались, кто я такой, кем работаю, где служил.
Я очень коротко сказал, что сам из семьи военного, работаю в ЭПРОНе капитаном, во время войны на Кипре был в нашей Средиземноморской эскадре два года, там получил старлея.
После второй бутылки коньяка решил, что слишком уж мне скромничать не обязательно. В конце концов, адмирал отдал крейсер мне, а не им. И я им, между прочим, заметил, что в ЭПРОНе служить сложнее, чем в ВМФ. Есть существенная разница: если ты, к примеру, что-нибудь не выполнил на военной службе, то в мирное время тебе в худшем случае грозит выговор от начальства. А в ЭПРОНе и вообще на гражданском флоте, который постоянно в море, если ты пошёл выполнять задание, допустим, спасать пароход, или производить сложную буксировку в штормовых условиях, или обеспечивать водолазные работы, и вдруг не смог — это может закончиться гибелью людей или «медноголовых» (водолазов). Поэтому у многих из нас выработалась такая привычка: сказал, что сделаешь — значит умри, но сделай. И о наградах не думай, это у нас не принято.
Офицеры выслушали меня внимательно, серьезно и согласились.
На следующий день вечером, вернувшись с занятий вместе со своей ротой, я обнаружил в своём кабинете благополучно выздоровевшего капитана 3 ранга Гребенникова. Александр Иванович выглядел хорошо отдохнувшим, розовощеким и вполне счастливым.
Увидев меня, он встал со стула и, радостно улыбаясь, с возгласом «Е-го-ров!» пошёл медвежьей походкой на меня, широко раскинув руки для дружеских объятий. Я успел только произнести:
— Здравия желаю! Ну, как протекала язвенная болезнь?
Гребенников стиснул меня в объятьях и радостно рассмеялся. Лицо его просто сияло от счастья:
— Я только что был у командира части. Он рассказал мне, как это вчера было. Ну ты даёшь! Я теперь, оказывается, командую лучшим воинским подразделением Ленинградской Военно-Морской Базы! Ты не представляешь, что это значит!
— Представляю! Я как раз этим подразделением два месяца командовал…
— Нет, ты не понимаешь! Это же блистательная страница в моём послужном списке! И скорое повышение по службе. Это точно! Я себе давно уже новую должность присмотрел, в штабе заранее договорился. Да начальство всё не решалось на перевод: в личном деле, кроме выговоров, ничего! Ну, а теперь они не открутятся! А на той должности я через год — капитан 2 ранга!
Командир через дневального вызвал к нам моего помощника Володю Полозкова. Усадил меня за мой же стол и, конечно, как положено на ВМФ, достал бутылку коньяка. Тут и Полозков к нам присоединился. Капитан 3 ранга любовно погладил по корме призовой ракетный крейсер и чокнулся стаканом по его форштевню. Я не удержался и пошутил:
— Ну, с благополучным выздоровлением, Александр Иванович! Принимайте роту вместе с крейсером…
— Слушай, Егоров! А оставайся в ВМФ, будешь моей ротой командовать! Тебя после этих учений запросто в кадровые офицеры переведут. Будешь в Кронштадте служить.
— Нет уж. Как говорится, лучше вы к нам в Сочи приезжайте!
На следующий день мы тепло попрощались с офицерами роты. Как и обещал им, мы расстались друзьями. И поехали с Володей Полозковым в Сочи.
Пока летели домой в самолёте, Володя Полозков продолжал обрабатывать мою психику описанием чудес Кавказа. Я окончательно сдался, и мы решили, что летом я возьму отпуск и мы перейдём через весь Кавказ в районе Сочи — Гузерипль. Витю Гусева возьмём с собой. Так мы и сделали через несколько месяцев. Но об этом в двух словах не расскажешь…
Потом я ещё пару раз ходил с Полозковым в горы по-серьёзному. Кстати, после этих военных сборов Володе присвоили старшего лейтенанта и он перешёл на работу в сочинской отдел КГБ. К сожалению, через пять лет Полозков вместе с двумя своими товарищами погиб в горах. Ему было всего 33 года.
Прибыв в Сочи, я прямо на следующий день поехал на свой пароход, сменил Мишу Елизарова, который больше двух месяцев нёс вахту.
Через месяц Миша опять сменил меня, и я приехал в Кудепсту в управление 8-го отряда. В коридоре встретил начальника отдела кадров Дрожжу Владимира Николаевича. Он же был и секретарём партийной организации, он же руководил отделом труда и заработной платы. Вот такой незаменимый товарищ. Дрожжа с некоторым оттенком возмущения приветствовал меня:
— Владимир Николаевич! Ты что там натворил в Кронштадте?
— Я? Да ничего, вроде. Служил, как все. А что случилось?
— Да тут Адлерский военкомат переслал нам распоряжение из штаба Балтийского флота: премировать тебя в размере трёх средних заработков за какие-то особые заслуги перед Военно-Морским Флотом. (При СССР практиковался такой вид поощрения офицеров запаса за счёт госпредприятий.) Что ты там делал? Наш главбух в шоке: два средних заработка за время сборов, плюс ещё три средних заработка. Итого в этом месяце у тебя зарплата будет больше, чем у всего твоего экипажа! Разве так можно? И ещё там написано, что тебе звание какое-то присвоено!
Я решил добить жадного Дрожжу:
— И это ещё не всё! ВМФ ещё заплатил мне за два месяца службы должностной оклад. И ещё проезд жене с сыном в Питер и обратно.
— За что тебе всё это?!
Я снисходительно объяснил:
— На Военном Флоте так принято. Там нас ценят, нормальных моряков. Это у нас в ЭПРОНе мы регулярно жизнью рискуем, и никто даже «спасибо» не скажет. А в ВМФ люди понимают службу и уважают нас. Короче — платите в полном объёме герою Балтики! Приказы адмирала надо выполнять.
Так я стал временно богатым человеком.