Ей было одиноко. Острее всего я ощущала это за ужином. Оказавшись среди пустых тарелок, она не спешила. Да и куда ей было спешить. Сидела и потягивала свой чай с мятой и лимоном, который иногда сменялся киселем из чёрной смородины – её любимым, не отрывая взгляда от окна. То ли полная задумчивости, то ли лишенная единой мысли. Может и взгляд её вовсе не был устремлен на улицу, а так, просто вперёд – в пустоту. Ей становилось одиноко даже со мной. Но я не виню её. Так ей было проще смириться с разлукой. Всё скоро вернётся на круги своя. Завтрак станет ужином, а ужин завтраком, так спать легче, как она говорит. Возраст. Но даже когда я не живу у неё, а это большая часть года, она не бывает одна. Ни дня. Старший брат – по сути младший. Молчаливый пожилой мужчина с невинной детской улыбкой. Я порой задаюсь вопросом, какие мысли живут в его голове. И есть ли им там вообще место. А сколько в нем беспокойства. Наверное, им постоянно движут эмоции, какие-то инстинкты. Так и продолжаю теряться в догадках.
Почти каждый день мы ужинаем втроём, да и обедаем тоже вместе. И всегда одна и та же сцена: я доедаю первой, но задерживаюсь за столом, чтобы поговорить с ней. Он же, доев, говорит спасибо, моет руки и уходит. Я только поняла – моет руки после еды. Странно. Но это дело привычки, мне кажется. Она тихо отвечает ему на здоровье, но и то не всегда. В этот самый момент я ловлю её отчужденный взгляд. И остро чувствую одиночество. Не своё. Её.
А сейчас ведь лето. Светает рано. Дверь в дом открыта даже ночью. Жара. Летом всегда как-то легче. А мне так тревожно за неё. Что же будет осенью. А Новый Год – совсем одна. А там впереди вечно холодный февраль. Самый пустой месяц на свете. И она, такая крошечная и хрупкая, словно покрывшаяся инеем веточка вишни. Сломать не составит и труда, тем более, что уже согнули, и не слегка.
В этот раз я ощущаю потерю острее, чем прежде. Она часто его вспоминает. И не ругается, как раньше, когда он был жив. Меньше года назад. Девять месяцев. Напротив, ей его не хватает. Очень. После стольких лет вместе, и тех, что провела в одиночестве до встречи с ним, она вновь осталась одна. Семья? Одновременно большая и маленькая. У всех свои жизни, заботы, живут далеко, кто-то даже слишком. Это она про меня. У неё появляться будут только реже, её слова. Я, конечно, по натуре своей в это верить отказываюсь. Она же реалистка, даже через чур.
Не было ни дня за этот месяц, что я здесь, чтобы она его не вспомнила. А я будто пытаюсь сменить тему. Отшутиться. Нет, не от того, что мне неприятно вспоминать или не знаю, что сказать. Просто боюсь не сдержать слёз и сделать тем самым больнее ей мсамой. Просто мне стыдно, что чаще звонила ей, а не ему. Что стеснялась его слёз. Он все чаще начинал плакать во время разговора. Порой подолгу ни слова сказать не мог. А ведь это от гордости. От гордости за меня. Он так искренне радовался и верил, что все получится, да и по-другому просто быть не может. А я продолжала стараться, ведь знала, что есть на свете он – мой дедушка, который ценит и гордится моими победами больше, чем я сама. И этот его настрой передавался мне за тысячу километров, что ли. За все полторы. А сейчас, сейчас мне часто бывает страшно. И просто хочется позвонить и сказать, что я люблю его. Очень сильно. Сказать спасибо за то, что он никогда не сомневался во мне. Хотя, наверное, в детстве думал, что я слишком громкая, слишком живая для его размеренной жизни. Но я не позвоню. Не хочу, чтобы ответил кто-то другой.
Наверное, это и называется – становиться старше. Отпускать, отдавать, отказываться. Всё на о. Только вот терять и лишаться совсем на другие буквы. На более страшные. Да, я постоянно избегаю разговора о нём, а ведь мне так много хочется сказать. Преимущественно ему. А избегаю, потому что не хочу верить в то, что его больше нет. Здесь как раз-таки проявляется детскость или как в психологии – «стадия отрицания», начавшаяся за пару дней до его смерти и не отступившая до сих пор.
Он был тем ещё дачником. Всё никак не мог расстаться со своими двенадцатью сотками. Вот я и продолжаю думать, что всё как обычно. Очередное лето, за которое мы увидимся раза три-четыре: в день моего приезда, когда я приеду на дачу, когда он приедет на один день домой, так почему-то надо, и вдень моего отъезда. Только вот в этом году он стал настолько одержим, что решил меня не встречать, поэтому калитку отворила она одна.
Чёртов вирус.
Время может и замирает для тебя самого, но не для остальных. А ты не знаешь наверняка, когда нахлынет, когда остро ощутишь, что как прежде не будет. Я не поняла этого в мае, потому что это был мой первый май в этом городе. Меня накрыло холодной пенной волной в июле. Накрыло с головой. Потому что лето – это про тридцать шесть часов в поезде туда и столько же обратно. Иногда в одиночку, иногда с мамой. Лето – это про детство. Детство в зелёном доме с зелёным забором и гаражом.
Лето. Приоткрыть белую узорчатую тюль, вдохнуть ароматы цветов, бережно высаженных бабушкой во дворе, сделать шаг и оказаться на улице - один из самых долгожданных моментов каждого лета здесь. Этот день, как и день рождения - бывает лишь раз в году. Первый глоток воздуха - самый ценный. Конечно, можно перешагивать этот невысокий порожек по сто раз на дню, зелёная краска на котором разбежалась в стороны, словно желая показать, что она лишь одежда для деревца, которое покорно лежит здесь не первое десятилетие. Но это равносильно поздравлению, сказанному через месяц - приятно, но улыбка уже не до ушей, ведь это не твой день, твои здесь лишь пара минут. Тоже и с зелёным порожком, ты перешагиваешь его, не придавая особого значения. А первый день - это день воспоминаний, день открытий!
Вон там у забора раньше был небольшой пенёк, на котором была сделана не одна детская фотография. Сейчас там растёт чёрный перец-«высокий одуванчик», которому не страшен ветер. У входа одна пара галош, в детстве их всегда стояло две, когда дедушка возвращался с дачи и принимался колдовать у себя в гараже - пещере чудес, чего там только не найти!
Одноногий стол, который служил местом для чтения, шумных игр, а главное семейных обедов, теперь молчаливо стоит и ждёт, когда на него обратят внимание. Под столом на старом стуле блаженно дремлет кот Васька после сытного завтрака. Здесь все также можно протянуть руку и сорвать пару вишенок, завернуть за угол и найти ягодки малины, играющие с тобой в прятки.
А самое любимое - асфальт во дворе: восемь когда-то белых, но сейчас хранящих память о сотне тысяч шагов плиток, и две серые длинные полоски асфальта. Они обжигают ступни в самые жаркие дни, а когда идёт дождь - весь двор наполняется тем самым запахом мокрого асфальта. У этого запаха, кстати, есть название - петрикор.
И вот я стою на этом потёртом порожке и словно смотрю в прошлое, на три, пять, десять и пятнадцать лет назад. Здесь всё так легко, стоит лишь приоткрыть белую шторку. Здесь я впервые почувствовала свободу. А сейчас передо мной пустая полка в шкафу, почти собранный чемодан, 14 дней пролетевших как один час и желание - поскорее вернуться сюда снова.
Воспоминания двухлетней давности. Сейчас же – ни галош, ни кота, ни его.
«Живы будем, на следующий год увидимся.» Прошлым августом он этого не сказал, а теперь только и остаётся, что подмечать знаки. В груди все сжимается. Оказывается, терять это в тысячу тысяч раз больнее, чем я представляла. И ты не ждёшь, что нахлынуть и накрыть с головой может именно сейчас.
А может всё изменилось ещё до этого года. В год, когда вместо одной поездки выдалось две. Когда поезд приехал не в 3:45 утра, а без двадцати три дня. Как прежде точно не будет. В этом мне предстоит убедиться ещё не раз.
Июль 2021