Почему два секретных советских физика назвал свою бомбу "Изделие 49"
Радиация не только вредна, но и полезна. А иначе как объяснить, что один из создателей советской термоядерной бомбы, академик РАН Юрий ТРУТНЕВ в свои почти 94 года пребывает не только в ясном уме и твёрдой памяти, но и в здоровом и очень энергичном теле. «Союзному государству» учёный рассказал, как рождалось мощнейшее оружие в истории человечества
- Юрий Алексеевич, поделитесь секретом. Насколько мне известно, вы до сих пор работаете в Сарове, в Российском Федеральном Ядерном Центре. Как вам в почти столетнем возрасте удаётся хорошо не только выглядеть, но и вести такую активную жизнь?
- Я не буду говорить о правильном образе жизни. Всё это ерунда. Моя жизнь была наполнена многими событиям, которые здоровыми никак не назовёшь. У меня хорошая генетика. Я генами пошёл в мать, а она у меня совсем немного не дожила до 100-летнего юбилея, умерла в 99. А бабушка по маминой линии, прожила 105 лет. Причём, все 105 лет - с ясным умом и в твёрдой памяти. Поэтому, я счастлив, если во мне есть что-то от неё.
До взрыва
- Научный склад ума – тоже генетика?
- Все не так просто. Физиков в близкой родне у меня не было. Мать – уральская казачка, отец родился в деревне, недалеко от Сарова. Встретились они в Москве, в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, вместе её окончили, вместе распределились в Кострому, а уже оттуда перебрались в Ленинград, где отец работал как почвовед в отделении ВАСХНИЛ. Мать же была домохозяйкой, меня воспитывала.
- Откуда же взялось увлечение физикой?
- У нас тогда, в 1930-е годы, учебников не было, были «Книги для чтения», по которым мы учились читать. А в них – всё, что угодно. И политика, и литература, и наука, конечно – в детском варианте. Были детские журналы: «Чиж», «Ёж»... Вы не поверите, но именно в «Еже» я ещё ребёнком впервые прочитал «Гаргантюа и Пантагрюэля». Конечно, в детском изложении, но с иллюстрациями Доре!
Я вообще любил читать, и читал очень много. Обожал Маяковского, наизусть знал не только его стихи, но и поэмы. Правда, как потом оказалось, знал с купюрами. Есть, например, в поэме «Владимир Ильич Ленин» такая фраза:
В броневики
и на почтамт! —
— По приказу
товарища Троцкого! —
— Есть! —
повернулся
и скрылся скоро,
и только
на ленте
у флотского
под лампой
блеснуло —
«Аврора».
В моём варианте Троцкого выкинули и я читал без него.
Так что читал я не просто много, а очень много. Меня даже из 4 в 5 класс перевели без экзамена, потому, что я весь был зелёный от чтения. Конечно, читал много всяких приключений, фантастики, но научные книги меня особенно заинтересовали. В то время было очень много интереснейшей научно-популярной литературы. Как великая книга Поля де Крюи «Охотники за микробами». Или замечательная серия «Жизнь замечательных людей». Или «Занимательная физика» и «Занимательная математика» Перельмана, «Занимательная минералогия» Ферсмана и так далее. Эти книги захватывали и не выпускали до тех пор, пока с сожалением не прочтёшь последнюю страничку. У отца в отделении ВАСХНИЛ была прекрасная библиотека. Я туда забирался и сидел там до самого закрытия. Такая литература заставляла думать, и не только думать, но действовать. Отец приносил всякие пробирки, я ставил разные опыты. Однажды, попытался в пробирке расплавить магний... Хорошо ещё догадался руку чем-то замотать. Бабах – всё в дребезги разлетелось.
0- То есть, первый «взрывной опыт» вы получили ещё до войны.
- Про атомную энергию мне первым рассказал отец. Конечно, не как об оружии, а как об источнике колоссальной силы, которая может осчастливить человечество. Потом, в 1939 году в журнале «Техника — молодёжи» я прочитал статью об открытии нашими молодыми учёными Георгием Флеровым и Константином Петржаком самопроизвольного деления урана. В этом участвовал уже известный и авторитетный Игорь Курчатов. Тогда же в одной из центральных газет появилась маленькая статейка с коротким названием «Уран-235». Там было написано о возможности использования урана-235 для атомной энергетики и строительства реакторов, а также что в совсем небольшой массе этого вещества заключается столько энергии, что теплоход на нём может пройти от Ленинграда до Нью-Йорка и обратно без дозаправки.
- И вы решили посвятить себя ядерной энергетике?
- Ну, мне тогда едва исполнилось 12 лет, поэтому о каком-то решении говорить было рано. Мне и в голову не приходило, что когда-то я буду работать рядом с такими людьми, как Флеров и Курчатов. Но то, что какие-то несколько килограмм урана могут заменить десятки тонн угля – это запало и в память, и в сознание. Поражала мощь, скрывавшаяся в этом веществе. Но о том, что я буду этим заниматься, ещё не думал. Мне просто нравилось узнавать всё новое, понимать, как устроен этот мир.
Потом, когда американцы сбросили её на Хиросиму, я прочитал об этом в газете, и первая реакция была: прозевали! Прозевали такую вещь! Не мы первые.
После войны я поступил в Ленинградский университет на химфак. Два года там проучился и понял, что химия не для меня. Досдал три экзамена и перевёлся на факультет физический. И когда пришёл на первую лекцию профессора Фриша «Движение электронов в скрещённых магнитных электрических полях», я понял, что попал куда нужно. Попал я на кафедру «Строение вещества», которой заведовал Борис Сергеевич Джелепов. На ней как раз готовили выпускников под атомный проект.
Когда университет окончил, нас, выпускников физфака в двух вагонах отправили в Москву. На Ленинградское шоссе в КБ-1, в котором одним из двух главных конструкторов был Серго Берия, сын Лаврентия Берии.
- Сейчас это НПО «Алмаз».
- Да. Там была явная ракетная тематика. Мы все отказались, в результате нас раскидали по всему Союзу. Меня с одним из сокурсников, отправили на Солянку, где тогда занимались набором в атомный проект. Там мне и предложили «очень интересную работу в одном очень интересном месте». Я за Ленинград не держался и в 1951 году попал в Саров, к Якову Борисовичу Зельдовичу и Давиду Альбертовичу Франк-Каменецкому. В то время там уже работали такие зубры, как Николай Николаевич Боголюбов, Игорь Евгеньевич Тамм, Андрей Дмитриевич Сахаров. Приехал я в Саров в феврале в довольно экзотическом виде: на мне были сапоги, галифе и пиджак. Просто председатель колхоза! Ничего же в магазинах не было. Тогда «на объект» впервые отправили много молодых специалистов — как теоретиков, так и экспериментаторов. Позади была война, я уже, конечно, был взрослым человеком, но в работе был, конечно, мальчишкой, потому, что работать в университете толком не учили — там нас учили формулы выводить. Здесь же надо было именно работать, числа получать! Физик начинается тогда, когда получает не просто формулы, а соотношения между различными физическими величинами уже в конкретных цифрах.
Взрыв
- Когда 12 августа 1953 года была успешно испытана сахаровская «слойка», это конечно была не термоядерная бомба, а ядерная с термоядерным усилением. Термоядерное усиление давало поток нейтронов, который увеличил мощность заряда до 400 килотонн за счет деления урана.
- То есть, в 25 раз больше, чем мощность бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму.
- Перед нами тогда была поставлена задача создать настоящий термоядерный заряд и увеличить мощность взрыва до мегатонного уровня. Стал актуальным призыв: «Ребята, давайте свежие идеи. Давайте — думайте...». Первоначально хотели использовать энергию продуктов атомного взрыва. Скажем, обложить в кожухе термоядерный заряд атомными бомбами и взорвать их одновременно. У меня возникла идея использовать для сжатия термоядерного заряда энергию мягкого рентгеновского излучения. Я рассказал об этом Франк Каменецкому, Сахарову и Зельдовичу. Оказалось, что Сахаров и Зельдович независимо и одновременно пришли к сходным идеям. Хотя по ряду существенных физических деталей были и отличия. Можно сказать, что сама идея заряда РДС-37, который фактически и стал первым советским настоящим термоядерным зарядом, принадлежит троим: Зельдовичу, Сахарову и Трутневу.
- На испытаниях вы присутствовали?
- Конечно нет! Я не присутствовал, я на них работал! Те, кто «присутствовали», находились вместе с руководством в 70 километрах от эпицентра взрыва, на смотровых трибунах, сооружённых в городке испытателей. А мы наблюдали взрыв на расстоянии в 40 километров, в степи. Зрелище было потрясающее, словами не передать. Нам дали чёрные очки, постелили какую-то попону, чтобы мы лежали. Полыхнуло, конечно, замечательно. Я очки немного приоткрыл и чуть не ослеп, зажмурился сразу. Все вскочили, закричали «Ура! Получилось!» Сидевший на скамейке Сахаров тоже вскочил, запрыгал, закричал. Тут мы увидели идущую к нам ударную волну. Хлоп – и все свалились. Только встали – пришла вторая ударная волна, опять все попадали, некоторые уже не поднимались до тех пор, пока всё не завершилось.
Небо быстро затянуло облаками, пошёл дождик, нас вывезли на берег Иртыша, в испытательный городок, где был штаб. Курчатов, Зельдович, Сахаров, Харитон в штабе совещались.
- Прямо по горячим следам обсуждали результаты?
- По-моему, они уже не столько обсуждали, сколько праздновали. Когда они к нам вышли, от них заметно попахивало хорошим коньяком. Тут я впервые и Курчатову руку пожал по-настоящему, и с Сахаровым расцеловались, и с Харитоном.
Сорок девятый
- По результатам измерений мощность взрыва составила 1,6 Мт. В полтора раза больше, чем требовалось.
- Все, и академики, и руководство страны, и мы были очень довольны. В домах, куда нас поселили, ударной волной были выбиты и окна, и двери. Но в тот вечер все с шумом праздновали успех. А у меня ещё до взрыва зародилась идея нового принципа конструирования термоядерных зарядов.
- Какая?
- Нет смысла рассказывать. Для неспециалиста это слишком сложно и долго, а специалисты о ней сейчас и так знают.
С нами работал мой товарищ Юрий Николаевич Бабаев. Он был на год моложе меня и хорошо себя проявил при разработке РДС-6с. И я уже на следующий после испытания день сказал ему: «Юра, у меня есть такая идея. Давай сделаем?» Начали мы эту идею прорабатывать. Работали над новым зарядом, рассказывали о новом подходе на различных совещаниях. Нам никто не верил, считали «молодёжь забавляется». Все киты занимались каждый своим вариантом. Харитон, насколько я понимаю, делал ставку на изделие Зельдовича и Зайделя. Но у китов пошли отказы. А мы своё дело сделали, и во время отпуска Харитона умудрились добиться, чтобы наше изделие включили в план испытаний.
- А включить в план было задачей сложной?
- Конечно. Мы сделали на Научно-техническом совете доклад. Бросили с Бабаевым жребий, кому из нас выступать, и монета указала на меня. На сцене сидели за столиком вместе. Висел плакат со схемой нашего изделия.
Я наблюдал, как доклад слушает сидевший в первом ряду Курчатов. Слушал он очень внимательно, не задал ни одного вопроса и нас поддержал. Зельдович потом подошёл ко мне и сказал: «Здорово отбарабанили!» Другие тоже подходили и говорили, что доклад хороший. Но вместо того чтобы испытать наше "изделие 49" в 1957 году, взорвали его только 23 февраля 1958 года, в день Советской Армии на Новой Земле.
- А какова судьба предыдущих 48 изделий?
- Да ни какова. Это мы просто сами придумали – 49-е изделие, без всякого значения или подтекста. Просто так. Но сразу стало понятно, что это то, что нужно делать. Мы с Бабаевым развернули работу над целой серией зарядов разных габаритов, весов и мощностей, от 300 кт до 3 Мт. Успешные испытания пошли один за другим. Остался только самый маленький по тем временам заряд. И тут министерство почему-то «забастовало»: хватит, наиспытывали, не нужно и так далее. Мы, конечно, возмутились — что это такое? Я предложил Сахарову: «Поедем к Курчатову». Пришли к нему в кабинет в министерстве. Я говорю: «Игорь Васильевич! Мы спроектировали и уже изготовили новый важный заряд. Хотим или не хотим, но мы в этом направлении все равно должны и будем работать. Все равно будем испытывать. Так чего откладывать?! Мы, по крайней мере, получим совершенно новую информацию. А движение определилось — в сторону миниатюризации, малогабаритных зарядов. Министерство же почему-то против». Курчатов выслушал, взял палку, он тогда с палочкой ходил, говорит: «Пойдёмте на Научно-технический совет».
Пошли на тот совет, уселись в зале. Министерство опять свое: Славский (министр среднего машиностроения, читай - атомной промышленности, В.Ч.) — против, начальник Главного управления опытных конструкций генерал Павлов — против... В общем — большинство против. Я, конечно, нервничаю и пытаюсь убедить всех в обратном. Но тех, кого невозможно убедить, не убедишь. Игорь Васильевич слушал – слушал, потом встал, пристукнул своей палкой по столу и решительно произнёс: «Испытываем!» На этом заседание закончилось и осенью заряд мощностью около 200 кт был испытан. За эти работы мы с Бабаевым были отмечены в 1959 году Ленинской премией. А заряды, испытанные 23 февраля 1958 года и позднее, осенью, составили в дальнейшем основу термоядерного вооружения страны. Они стали базовыми и для последующих новых разработок.
- Сегодня ядерное и термоядерное оружие – основа мощи российских вооружённых сил, наш ядерный щит. Но насколько эта мощь сохранилась в сравнении со временами Советского Союза?
- Несмотря на развал СССР, что, конечно, было огромной глупостью, современным ядерным оружием мы обеспечены хорошо, и нас боятся. И правильно, что боятся. Но, конечно, удар по ядерной оружейной отрасли в 90-х годах прошлого века был нанесён колоссальный. Ведь в Союзе существовала великолепно развитая система, позволявшая каждой республике как-то участвовать в атомном производстве и получать от этого хороший доход. Где-то добывали уран, где-то его обогащали, где-то собирали заряды, где-то делали электронную начинку, системы наведения и так далее. И все постсоветские республики, даже получив независимость, до сих пор «проедают» это ядерное наследство, живут на него. Мы, конечно, вышли из положения, нашли замену потерянным мощностям и производствам, но я до сих пор не могу без боли смотреть на карту нашей страны. Тяжело.
К СВЕДЕНИЮ
Своим названием «РДС» первые советские ядерные и термоядерные заряды обязаны режиму строжайшей секретности. В постановлении СМ СССР № 1286—525 от 21 июня 1946 года «О плане развёртывания работ КБ-11 при Лаборатории № 2 АН СССР» сказано: «…1. а) создать … Реактивный двигатель С (сокращённо „РДС“) в двух вариантах — с применением тяжёлого топлива (вариант С-1) и с применением лёгкого топлива (вариант С-2)…». А вот что означала буква С никто сказать точно может. Наиболее популярная версия гласит, что полностью РДС расшифровывалось как «Реактивный Двигатель Сталина», хотя с несколько меньшим успехом этот «двигатель» мог быть и «специальным», и «сверхмощным», и «секретным» и «советским». Но скорее всего буква не означала ничего и была просто взята «с потолка», чтобы экспертам ЦРУ было над чем поломать голову.
беседовал Валерий ЧУМАКОВ, Москва
Фото из архива Юрия ТРУТНЕВА
Материал дан в сокращённом виде. Хотите полную версию - пишите в комментариях.
© "Союзное государство", № 11, 2017
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!
УЧЁНЫЕ СОЮЗНОГО ГОСУДАРСТВА
100 лет назад великий гений Владимир Шухов был расстрелян большевиками. Условно
Жорес Алфёров: "Не мог же я после этого сказать Черномырдину: катись со своим "Домом" подальше"
Ренату АКЧУРИНУ - 75 лет! 4 мудрых совета от патриарха кардиохирургии о том, как жить долго и счастливо
Почему Сергей Капица так и не стал академиком
Самый народный учёный Яков ПЕРЕЛЬМАН умер от голода
Так говорил Академик Фортов...
Почему идеолог российского торпедного оружия чертит формулы на воротах и на асфальте
Научный руководитель Института космических исследований РАН Лев Зелёный о том, когда мы полетим на Луну и зачем
Ядерные артиллерийские снаряды, мирные термоядерные заряды, а что ещё есть у России?