И последняя.
Как только я слегка оклемался от очередной болячки, мне позвонили из Москвы. Снова Индия, новый корабль. Первый корабль был просто ржавой галошей. Этот – переделанный под сейсмику бывший трубовоз. “C-Orion”. Огромная плавучая коробка с крышей, набитая всяческими лебедками и прочими механизмами. Было, на чем работать.
Новый первый оператор, снова англичанин. Мелкий лысый тип в огромных сапогах (согласно технике безопасности). Прекрасный учитель, как бы я без него дальше жил. Он в том рейсе наделал столько ошибок, на которых я постоянно учился, что вернулся я домой почти профессором.
Он вышел сам в первую смену, ночью. Начинался профиль. Новый магнитометр, плавучий кабель к нему, и дали нам для него огромную сейсмическую лебедку. Но, похоже, он знал все эти дела только чисто теоретически. Потому что, вместо того, чтобы выпускать кабель хоть с середины кормы, и понемногу, но с лебедки, он растащил все 300 м. кабеля по палубе, и начал его спускать вручную. При этом бегал вдоль всей кормы потому, что за бортом ему все мешало. Скорость судна была маленькая, кабель уходил в воду петлями, которые так и норовили за что-то там, за бортом, зацепиться. Там много чего было, что нам могло помешать. Слева и справа – огромные пушечные поплавки. Попадешь на них, останешься без магнитометра.
Потом судно резко прибавило ход. Кабель сам пошел в воду. Кевин попал в петли кабеля, разбросанные по палубе, и превратился в статую Лаокоона, опутанного змеями. Но, в отличие от настоящей статуи, которая где-то стояла на месте, его потащило в воду.
Минут через 20 после начала работы народ в лаборатории забеспокоился. Мы уже стреляем, а Кевина все нет. И на обзорном мониторе заметили, что на корме под бортом что-то шевелится. Рванули туда, и Кевина успели спасти. Он сидел там на корточках, ухватившись руками за скобы, торчащие из палубы. Размотали его, всей толпой кабель за борт отправили. Пошла работа.
Наутро они мне все рассказали, и я понял, что так жить нельзя. Пошел к великому человеку, которого звали по-ихнему чифган. Главный пушечный мастер. Вся кормовая техника была его.
А теперь начинается очень тонкая психология. Я не пошел к нему, я смиренно пополз к нему на коленях. И, чуть не плача, начал рассказывать ему о своих проблемах. Я – сопливый магнитчик, он – бог. Но боги, если к ним так уважительно относиться, могут стать великодушными. И он сам дал мне ту самую каретку, которую я хотел у него отжать. Хотя я и не имел на нее разрешения, но что такое разрешение для богов? Пыль на ветру. Каретка эта была на потолке кормы, и ездила от левого до правого борта. Самое то. Повесил на нее блок, и пропустил через него кабель. Теперь я мог с помощью рукояток управления выпускать кабель из любой точки кормы прямо с нашей лебедки. Нужен был только центрующий блок перед лебедкой, который я растянул на веревке, привязанной к тем же палубным скобам. После выпуска кабеля он вставал с палубы и повисал в воздухе на этих растяжках.
Поработал я так, отлично поработал. На шее пульт от лебедки: вперед-назад. Другой рукой держусь за ручку “лево-право”. Магнитометр идет, куда надо, движениями обоих рук сразу. Чифган начал поглядывать на меня с добром.
Потом пришел Кевин. И все равно умудрился посадить магнитометр на пушки. Стал лебедкой сдирать его оттуда, причем стоял почему-то рядом с центрующим блоком. Но если не идет, сиди там, раз попал, лучше ведь не будет. Только порвешь все. И он порвал. Одна растяжка не выдержала, лопнула, и блок этот дал ему по ребрам. Лежал он на палубе минут пять, часы разбил. Ребра целы, но синяк здоровый. Кричал на меня: почему я слабую веревку поставил? Так если бы я поставил покрепче, и ты ее порвал, тебя бы убило, придурок!
Блок он у меня отобрал. Тогда я снова пошел к чифгану, и он по потолку привел ко мне на линию лебедки свою спецдырку для сейсмокосы вместо этого блока. Для центровки. Мы ведь уже стали с ним почти друзьями. Залез я кабелем в эту дырку, и работа пошла дальше.
Слабое натяжение кабеля, петли кабеля за бортом. Значит, надо натяжение увеличить, козе понятное дело. Сказал Кевину, что есть такие вот водяные якоря. Тряпочное ведро без дна. Чем меньше дырка, тем больше натяжение. Кевин вытаращил на меня глаза, и полез в свои ящики. И нашел две штуки, они у него были!
Поставили, уже хорошо поработали, но снова недолго. Оторвал он их. Но я проснулся за полтора часа до начала работы, и сляпал ему самодельный. Успели. Потом я наделал ему целую кучу таких якорей. И в конце рейса те, что еще остались, он начал тоже укладывать в свои ящики. Ну, нет! Отобрал я их у него, и на каждом несмываемым фломастером поставил свою огромную подпись. Как в паспорте. Пользуйся, Великобритания!
Вообще, каждый раз я вставал с койки только с ощущением беды. Что-то там обязательно случилось. Последнее. В лаборатории Кевина нет, ничего не работает. Пошел на корму. Он там сидит и режет на части уже второй бортовой кабель. Лохмотья от первого лежат рядом с ним. Короткое замыкание. Отобрал у него кабель, проверил прибором. Правда. Почему? Ведь кабель этот на борту. Лежит себе тихо и никого не трогает. Что с ним? Переключил прибор на вольты, воткнул концы в разъем. 24 вольта, наше питание! Мать твою! Он забыл в лаборатории отключить кабель от питания, поэтому прибор и показывал короткое замыкание. Замотали кабель изолентой, и пошли работать дальше.
Вот так я стал профессором. Потом это все пригодилось. Пытался попасть потом прямо в эту их контору, Фугро Геотим называется, но тот самый Кевин воспротивился. Логично. Ведь тогда ему пришлось бы каждый день поить меня там до поросячьего визга, чтобы я чего лишнего про него не сболтнул. Ну и ладно. Пошел в Норвегию. И послал навсегда и эти самые путинские тучные нулевые, и Путина вместе с ними.
Конец.