Хроника подготовки и реализации убийства со слов непосредственного участника событий, бывшего австрийского военнопленного Ганса Мейера с привлечением информации из документов, которые Мейер вывез в Европу после расстрела Романовых.
Публикация увидела свет после смерти Мейера.
После захвата власти большевиками, находившиеся в Сибири германские и австро-венгерские военнопленные (более полутора миллиона) были освобождены, и значительная часть их вступила в ряды Красной Армии. Из них особенно отличались венгры, с мадьярской жестокостью подавлявшие всякое сопротивление большевикам. Военнопленные были не только в рядах Красной Армии, они были в Чека. Граф А. Кейзерлинг рассказывал, что в тюменской чека распоряжались немцы и венгры, и его самого допрашивала жена венгра Фишера. В этих чека, попавшим в их руки русским офицерам пощады не было. Число расстрелов не поддаётся учёту.
Один из таких освобождённых военнопленных, австриец Ганс Мейер, согласно выданному ему удостоверению, подписанному Председателем Уральского областного исполнительного комитета Белобородовым, вступил 12 марта 1918 года в местную Красную Гвардию и стал членом коммунистической партии России, Уральского района. С марта до июля он руководил работами мобилизационного отдела Уральского военного округа и находился всё это время в Екатеринбурге. Он был на заседании, на котором решено было “ликвидировать” Царскую Семью, и на заседании, на котором председатель чека Янкель Юровский сделал подробный доклад об этой “ликвидации”. В 1922 г. он вернулся в Австрию, причём вывез несколько документов, между прочим Протокол заседания Областного Исполнительного Комитета Коммунистической Партии Урала и Военно-революционного комитета, на котором обсуждался вопрос “ликвидации” быв. Царской Семьи, Список Команды Особого назначения в дом Ипатьева и Протокол экстренного заседания Обл. Исп. Ком. совместно с членами Чрезвычайной Комиссии и Революционного Штаба, на котором заслушан был “доклад, подтверждающий факт ликвидации органами Чрезвычайной Комиссии семьи Романовых, согласно Постановлению от 7 июля 1918 года. Выполнение указанного постановления состоялось 17 июля 1918 г., в 1 час 15 мин. утра”.
В 1956 году он эти документы опубликовал. На вопрос, почему он не сделал этого раньше, он объяснил, что возвратясь в Австрию, он не мог признаться, что служил в Красной Армии, потом во время Гитлера он и подавно этого не мог, после того, находясь в зоне, оккупированной советскими войсками, тоже не смел рассказывать, что он знал об убийстве Царской Семьи. Побудило же его к этом появление личностей, выдающих себя за членов Царской Семьи, тогда как он своими глазами видел безжизненные трупы их всех. Теперь этого Мейера нет больше в живых.
В общем его рассказ подтверждает то, что было установлено следователем Соколовым, но существенно дополняет его и раскрывает имена убийц, которых установить Соколов не смог. Так, в своё время говорилось о белокуром латыше, игравшем решающую роль в убийстве, но имя его никогда не называлось. Мейер удостоверяет, что латыш этот был немец и имя его - Александр Мебиус. Он был студент Горного Института и в начале войны, как германский подданный, был выслан в Сибирь, где работал в шахтах. После революции он исчез в Петербург и вернулся потом в Екатеринбург начальником революционного штаба по назначению Троцкого.
4 июля, рассказывает Мейер, Мебиус сделал неожиданно тщательный обыск в доме Ипатьева и нашёл за ванной пять винтовок, завёрнутых в тряпки, и патроны, спрятанные под опилками. В этот момент, говорит Мейер, судьба Романовых, до того неопределённая, определилась. В тот же день красноармейский караул в доме был заменён чекистами и интернационалистами (военнопленными). Комендантом стал венгерец Лайонс Горват. Теперь всякая возможность спасения Царской Семьи исключалась, потому что, говорит Мейер, эти интернационалисты скорее дали бы себя расстрелять, чем допустить освобождение царственных пленников. Их ненависть была настоящей, вытекала из мести за плен и из убеждения, что победа русской контрреволюции отразилась бы невыгодно на ходе войны.
7 июля состоялось заседание Революционного Комитета для обсуждения вопроса об участи Царской Семьи. Председателем был Александр Георгиевич Белобородов; прежде он назывался Вейсбарт. Он родился в 1880 году в семье торговцами мехами Исидора Вейсбарта и был долгое время бухгалтером на лесопильном заводе в Сибири. Его мнение было, что Революционный Комитет самостоятельно решить судьбу Романовых не может, и поэтому надо послать тов. Голочекина в Москву к тов. Свердлову в Центральный Комитет. Этот Голочекин был политический военный комиссар и давний друг Свердлова. Командиры Красной Армии ненавидели его и боялись. Голочекин заявил, что по мнению Революционного комитета Романовы заслужили смерть, и потребовал от членов комитета, чтобы они вынесли постановление в этом смысле, которое он мог бы предъявить в Москве тов. Свердлову. Наступило молчание. Как всегда, никто не смел возражать Голочекину. Однако нашёлся один всё-таки, который высказал своё мнение. Это был Павел Быков. Он не играл никакой роли, но как старейший большевик имел место и голос в совете. Его мнение было - предать Романовых, или, лучше, одного Николая, суду народного трибунала. Голочекин побледнел от злости. Тогда вмешался Мебиус, председатель военно-революционного комитета, и заявил, что тов. Голочекин совершенно прав и что комитет присоединяется к его мнению. После этих слов наступила полная тишина. Потом Белобородов поднялся и объявил решение. На следующий день Голочекин уехал в Москву.
14 июля Мебиус и Мейер поехали на фронт, в штаб 3-ей интернациональной бригады. Когда они вечером вернулись, Голочекин был в своей комнате. Участь Романовых была окончательно решена.
Заседание Революционного Трибунала состоялось вечером 14 июля. Сначала начальник штаба Мальцев доложил о военном положении. Было ясно, что больше десяти дней город удержать нельзя. Затем поднялся Голочекин и доложил о своей поездке в Москву. Совет Народных Комиссаров не желал, чтобы Семья Романовых привезена была в Москву, и предоставила Уральскому Совету и Революционному Комитету решить, что с ними делать. Голочекин оглядел всех. “Мы уже постановили”, сказал он, “ликвидировать семью Романовых. И полагаю, что все члены с этим согласны и голосование излишне”. Возражений не было. Милютин, быв. екатеринбургский присяжный поверенный, выразив согласие и одобрение, высказал, что остаётся только выяснить, когда и как будет произведена ликвидация, на что Мебиус заявил, что по мнению Революционного Комитета это дело надо поручить председателю чека Юровскому, команда же будет назначена комитетом. Юровский, очень гордый важным поручением, имел ещё вопрос: что делать со слугами. Мебиус разрешил этот вопрос так, что доктору Боткину было предложено оставить семью, он не захотел, поэтому он должен умереть, и другие тоже. Заседание было закончено. Голочекин продиктовал протокол. В нём было сказано, что ликвидация должна быть произведена не позже 18 июля.
Утром Юровский с Ермаковым, начальником Вохры, и с комендантом Горватом отправился на место, которое он выбрал для уничтожения убитых. Они вернулись после обеда. Юровский был в очень хорошем настроении и насвистывал какую-то песенку. Вечером Мейер видел его в казино с Белобородовым, Войковым и Ермаковым, по-видимому они обсуждали подробности.
На следующее утро, 16 июля , Мейер получил требование, подписанное Юровским и Голочекиным, с отметкой “По делу Романовых”, на 30 метров шинельного сукна, запаса которого на складе был ещё велик. Через 24 часа он узнал, для чего оно было нужно. Перед обедом Мейера вызвали в комнату Революционного Штаба, где были Мебиус, Маклаванский, Голочекин, Белобородов и Юровский. Голочекин хотел знать, из какой части можно будет выделить в особый наряд ночью 50-60 человек. Назначены были 50 человек из Вохры. Первый эскадрон кавалерийского дивизиона Шерамна назначался в патруль вокруг дома Ипатьева. Второй эскадрон под командой Черных и отряд Вохры - на охрану леса. Днём Горват сказал Мейеру, что ему поручено выбрать из интернациональной охраны дома Ипатьева семь самых надёжных людей и в полночь предоставить их в распоряжение Юровского.
Часов в 9 вечера Мейер пришёл в казино и подсел к столу, за которым сидел Мебиус: ему нужно было распоряжение относительно женского батальона, который слонялся в городе. Около 11 часов появился в дверях Горват и сделал знак Юровскому. Юровский встал и позвал с собою Мебиуса и Маклаванского. Через полчаса они вернулись без Юровского. После полуночи Мебиус поднялся и с Мейером вышел, одновременно встали и вышли Белобородов, Войков и Голочекин.
Часть города, где находился дом Ипатьева, была обыкновенно в это время ночи как вымершая, теперь же она была очень оживлена, везде стояли посты и появлялись силуэты лошадей патруля. Посты железным кольцом окружали местность и проверяли документы, один пост совсем не хотел пропустить Мейера и Мебиуса. Никому постороннему проникнуть в дом и потом уйти было совершенно невозможно. В это время в доме находились только 22 человека. Одиннадцать, которые должны были умереть, и одиннадцать их убийц.
Мейер и Мебиус стояли на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, как вдруг дом Ипатьева осветился внутри. Теперь Юровский разбудил Царя. Было немного больше половины первого.
Как происходил расстрел? Мейер рассказывает по рассказам Горвата и других участников ему лично и по подробному докладу Юровского 19 июля вечером Комитету. Прежде всего Юровский разбудил Царя и сказал ему, что в городе возникли беспорядки, что он отвечает за безопасность пленников и что они должны одеться и собраться в столовой. Когда они, некоторое время спустя, собрались, он повёл их, ничего не подозревавших, в подвальное помещение. С ним были Медведев, Никулин и Ваганов. Ваганов освещал лампой узкую и тёмную лестницу. Впереди шёл Царь со стонавшим Наследником на руках, за ним шла Царица с дочерьми. Анастасия несла на руках маленькую собачку Татьяны. За ними шёл доктор Боткин, затем камердинер Трупп с одеялом в руках, Демидова с двумя подушками и последним шёл повар Харитонов в ночных туфлях.
Когда они пришли в полутёмное и пустое помещение, Царь несколько раз растерянно оглянулся. Царица потребовала стулья. По приказанию Юровского Ваганов принёс три стула. На один сел Царь, справа от него села Царица и между ними Наследник. Царевны стали за стульями родителей. Слева от Царя стал доктор Боткин, единственный, который понял, что происходит что-то особенное. У левой стены стояли слуги. Впереди Трупп, который покрыл своим одеялом Наследника, затем Демидова с подушками, последним стоял Харитонов.
В это время в другом помещении уже ждала команда особого назначения из самых надёжных людей интернационального караула. Согласно списку это были: Горват Лайонс, Фишер Анзелм, Эдельштейн Исидор, Фекете Эмиль, Над Имре, Гринфелд Виктор, Вергази Андреас. Итак с тремя русскими чекистами и Юровским всех убийц было одиннадцать по числу жертв. У каждого из них было по нагану, кал. 7,62 мм с семью зарядами. Никаких штыков и другого оружия не было.
Оглядевши ещё раз свои жертвы, Юровский вышел к команде и, дав им последние указания, повёл их туда, где ждала Царская Семья с последними преданными им людьми. Когда они вошли в почти переполненное теперь помещение, доктор понял, что происходит, и, казалось, хотел броситься на входящих. Едва владея собой, он спросил: “Что это значит?” “Молчите!”, крикнул на него Юровский, вынул свой револьвер и, обратясь к Царю, сказал, держа в руке бумагу с приговором: “По приговору революционного трибунала мы должны расстрелять Вас и Вашу семью”. Царь как будто всё ещё не понимал. “Как же это”, выговорил он, приподнимаясь. В этот момент попала в него первая пуля из револьвера Юровского, и в тот же момент стали стрелять другие. Каждый уже знал свою жертву.
Доктор Боткин сделал шаг вперёд, когда пуля Горвата свалила его, и лежал головой вперёд, лицом на полу. Царь упал вперёд и лежал перед своим стулом. Царица упала на левую сторону. Царевич лежал на спине, на его шее была рана. Великие Княжны лежали рядом, как будто они держались за руки, и между ними лежала собачка, которую Анастасия прижимала к себе до последнего момента. Демидова, которая, по словам Юровского, страшно кричала, лежала у самой стены, к которой она прижалась при первых выстрелах, всё ещё с подушками в руках, как бы защищаясь ими. Трупп лежал рядом с нею. Харитонов лежал лицом вперёд, голова его была у самых ног великих княжен.
На улице выстрелов не было слышно. Когда Мейер вошёл в дом и в помещение, где произошло убийство, Войков внимательно осматривал застреленных, не жив ли ещё кто-нибудь из них, и повёртывал их на спину. У Царицы он снял золотые браслеты. Медведев, Ваганов и Никулин заворачивали трупы в сукно, которое Мейер выдал несколько дней тому назад. Ермаков принёс носилки. Юровский позвал нескольких чекистов (между ними были Якимов, Старков и Стрекотин, которых Мейер знал) выносить трупы. Они выносили их наверх, на улицу. Было одиннадцать трупов. Медведев был на машине и укладывал их там. Когда все были уже уложены, Якимов вынес за задние ноги собачку и кинул её в машину. Мейер говорит, что его удивило равнодушие шофёра, спавшего и не обращавшего никакого внимания на то, что происходит за его спиной.
В десять часов утра Мейер опять явился на службу и поехал с Мебиусом на место, где трупы должны были быть уничтожены. С появлением Мебиуса дело пришло в движение. Войкой и Ермаков разворачивали и раздевали убитых, кроме Наследника. В одежде их оказалось много драгоценностей. Юровский положил на землю фуражку, и в неё клали, что находили в одеждах. Как Горват говорил потом Мейеру, ничего из вещей не пропало, кроме одного кольца, а именно кольца с особенно дорогим рубином, которое носил на руке Государь. Его взял себе Войков.
По докладу Юровского вечером 19 июля, в шахту брошены были дрова, потом трупы, потом опять дрова, и на всё было вылито 220 литров бензина, и всё зажжено. Войков и Юровский остались на ночь на месте и на другой день повторили процедуру. Под конец вылита была серная кислота.
Голочекин сообщил по телефону в Центральный Комитет об убийстве Царской семьи. Сообщение принял Свердлов. Что в Москве думали об этом, Мейер никогда не узнал, но полагает, что там были рады, что дело решилось. Белобородов распорядился напечатать экстренное сообщение о расстреле Царской Семьи и расклеить в городе. Голочекин же и Мебиус ни в коем случае не хотели вносить беспокойство в население, и Мебиус приказал весь выпуск изъять и, за исключением нескольких экземпляров, уничтожить. Первое официальное сообщение появилось в екатеринбургских “Известиях”, где сообщалось об убийстве одного Царя.
Между тем положение города становилось всё более опасным <...текст утрачен...> был особый поезд из тех самых вагонов, в которых привезена была Царская Семья. В эти вагоны погружены были все деньги Уральского государственного банка, круглым числом 64 миллиона рублей, и много ящиков с драгоценностями. На этом же поезде выехала вся команда, производившая расстрел.
Утром 25 июля Мейер и Мебиус уехали на последнем бронепоезде. Вдали они уже видели конные разъезды Белой Армии. Из Нижнего Тагила, где они были расквартированы в середине августа, Мебиус отправился для инспекции на фронт и не вернулся. Его портфель с важнейшими бумагами Мейер взял себе и, в конце концов, вывез их в Европу.
(Публикация 1958 года из эмигрантского журнала "Православная Русь", Джондарвилль, штат Нью-Йорк, издается по сей день).
