Марина Ивановна бежит, не касаясь земли ногами — она счастлива. Рабочий день окончен, заветная дверь все ближе. Городские огни освещают все, кроме того, что нужно. На тротуарах — нежное суфле из снега с песком, под ним слой ласкового льда. Периодически кто-нибудь валится, скороговоркой проговаривая на разных сленгах «как неловко получилось».
Но Марина Ивановна летит к своей мечте и не замечает препятствий. Пункт выдачи интернет-магазина, вот что сияет, как свет в конце туннеля рабочего дня. Ее прелесть доставлена! Еще один квартал, еще один поворот, волшебный звон колокольчика над дверью…
Женщина не может удержаться, дотерпеть до дома. Тут тесно, да, собственно никто обычно не открывает посылки. Но она пристраивается на подоконнике и аккуратно взрезает бумагу, пленку, снова бумагу. Только сверху, там, где прощупывается округлое.
Слои упаковки расходятся, как плацента под скальпелем хирурга, обнажая идеальное лицо. Голубые глаза закрыты, черные нейлоновые ресницы отбрасывают веерные тени на персиковые щечки. Губы, изогнутые луком амура, приоткрыты, меж ними сияет белая полоска.
Марина Ивановна проводит дрожащими пальцами по лицу, едва касаясь гладкой пластмассы, потом подхватывает продолговатый сверток как младенца, пристраивает голову на согнутый локоть.
Глаза распахиваются. Они не голубые, они карие! Густого, насыщенного цвета. Горький шоколад.
В желудке горечь оборачивается кислотой разочарования. Изжога гложет, мысли мечутся, руки судорожно стискивают сверток, ноги начинают мерзнуть в промокшей, оказывается, обуви.
— Это не та кукла! — шепотом кричит Марина, снова чувствуя себя первоклассницей, которую ловко надула наглая соседка, сказавшая, что игрушку ее она вернула, вот под коврик у дверей сунула и ушла. А если кто-то взял, так она ни при чем.
Женщина довольно быстро берет себя в руки, привычно загоняя негатив куда-то вниз. Ей всегда представляется картинка, как будто она повисает на локтях в некоем колодце, а ногами проталкивает аморфную массу, та проваливается и послушно исчезает в темных лабиринтах канализации.
Завод пружины счастья кончается, Марина Ивановна небрежно сует несостоявшуюся прелесть в пакет и бредет домой.
— Марин, ты что такая? Не пришло? — сочувственно спрашивает муж.
Он уже давно дома. Квартира пропитана запахами только что приготовленной еды.
Желудок расстроенной женщины призывает принять внутрь котлетку с пюре, согреться, забить на неприятности. И она поддается.
Николай Сергеевич совершенно искренне переживает неудачу жены. Пусть комната дочери, давно упорхнувшей из родительского гнезда, превратилась в филиал «Детского мира», ему не жалко. Вот ни на микрон не жалко.
Потому что у Николая Сергеевича тоже есть фетиш, и он прекрасно понимает Марину. Его коллекция блёсен занимает гораздо меньше места. Суть от этого не меняется. Он прекрасно помнит каждую почти детскую обиду на мир, когда добыча оказывается несколько не такой, что ожидаешь.
Подумать только, заявить модель одного года, а подсунуть куклу из другой коллекции! Жила бы эта недобросовестная коллекционерша в их городе — нашел бы и лично волосенки повыдергал.
— Марин, слушай-ка что скажу, — помявшись, предлагает Николай Сергеевич, — я познакомился в реале с одним мужиком. Даже на рыбалку вместе ходили. Компанейский товарищ такой. Никитой зовут. Так вот. В тот выходной, на подледной мы снова рядом сидели, я и рассказал, что ты у меня кукол собираешь. А он как завопит, что это судьба! Семьями дружить, — он воодушевляется, видя, заинтересованность во взгляде жены, — звал новый год вместе встречать.
— Так в чем судьба, не поняла? — Марина Ивановна прихлебывает чай, заедает стресс запретным вареньем.
— А! Так его жена тоже на куклах советских повернута. Только она недавно с ума сошла, поэтому у нее всего штук пять их.
Марина Ивановна посмеивается. Настроение взлетает вверх. Она давно не обращает внимания на выражения, вроде «повернута», «крышей поехавшая». Мужу можно — он сам такой.
— Пословица «рыбак рыбака видит издалека» обретает глубину и наполненность двойными смыслами, — говорит она, — но вот новогоднюю ночь я не готова провести с незнакомыми людьми, извини. Может нам просто сходить к ним в гости? Или они пусть приходят. В последний выходной года. А? Ой, а сколько лет этому Никите?
— Думаю, помладше нас он. Примерно сорок пять, — задумывается Николай Сергеевич.
Марина тихо выдыхает про себя и идет любоваться своими «детками».
— И вовсе не правда, что я вами внуков заменяю, — говорит она вслух. Но после того, как плотно прикрывает за собой дверь.
Потом она усаживает неудачное приобретение под дерево. На самом деле это тоже игрушка — пластилин, налепленный на основу из проволоки. Когда-то они с дочерью сооружали целые ландшафты с лужайками, микроскопическими домиками, пластиковыми человечками и зверюшками из киндер-сюрпризов.
Дерево и оградка вокруг неприятно напоминают кладбище. Марина хмурится, но продолжает то вслух, то про себя выговаривать куклам за запылившееся платьице, исчезнувшую туфельку и опавшую прическу.
Из-за двери слышится голос мужа. Он явно повышает тон, впадая в азарт. Наверняка болтает по телефону с Сашкой о своих блёснах!
Но односторонний диалог все набирает обороты, Марине слышится ее имя, она выходит из святилища.
Муж машет рукой, подзывает к себе, прикрывает микрофон.
— Прикинь, Никитина жена, Соня, три дня в печали потому что получила не ту куклу, что заказывала! Плачет, говорит, что глаза в той партии должны быть карими, а у этой голубые. И одёжа не та.
Он такого невероятного известия у Марины Ивановны перехватывает дыхание. Она стоит, прижав руки к груди, и беспомощно разевает рот.
Николай Сергеевич даже слегка обеспокоен — не девочка, чай, от радости преждевременной не свалилась бы в обморок. Он вскакивает, обхватывает немаленькую талию жены, силком усаживает рядом с собой на диван.
— Моя сейчас реветь начнет, — говорит он в трубку, — так когда встречаемся?
Марина вскрикивает, принимается теребить мужа. Она готова бежать в гости хоть сейчас, не смотря на поздний вечер.
Но согласовать визит удается не сразу. Никита уже вышел в ночь на смену. И Соня работает по сложному графику. Три дня ожидания!
Женщина еще раз заглядывает к своим куклам перед сном.
— Имя тебе даст настоящая мамочка, — шепчет она. Глаза ее лихорадочно блестят, губы дергаются в неуверенной улыбке. — Вас просто перепутали, как малышей в роддоме. Моя девочка дождется меня.
В час икс Марина Ивановна впадает в оцепенение. Муж поглядывает на нее с подозрением, но от подколок воздерживается. На сверток, судорожно прижатый к боку, старается не смотреть вовсе. Ему кажется, что это уже перебор, так переживать из-за старых гэдээровских пупсов. Пусть они и похожи на реальных внучек, живущих слишком далеко.
Супруги Ивлевы нервничают не меньше гостей. С порога женщины сцепляются взглядами, читая видимые только им тайные знаки.
Соня протягивает руки, Марина передает ей безымянную куклу, спешно освобожденную от оков обертки.
Мужчины бочком просачиваются на кухню, чувствуя неловкость. Им кажется, что они подглядывают сакральную церемонию, чисто женскую.
— Водка, коньяк? — тихо спрашивает хозяин.
— Да без разницы. Нет, давай водки. И тащи свои коробочки. А у меня-а, — добавляет гость таинственным голосом и извлекает на свет последнее приобретение.
Никита радостно потирает руки, усаживает гостя за уже накрытый стол, бежит за специальной прозрачной шкатулкой, в ячейках которой покоятся его фетиши.
— Первую за просто так, — он разливает, — дамы наши наревутся, аппетит нагуляют, а мы им по второй.
А в это время Марина и Соня, утерев слезы-сопли, совместно подправив макияж, что сближает, согласитесь, уже вовсю трещат о названиях разнообразных серий кукол, средствах реставрации, надежных сайтах.
Каждая из женщин баюкает на руках свою прелесть, счастливо нашедшую хозяйку. Ни той, ни другой не кажется странным, что куклы как бы участвуют в разговоре. За них высказываются владелицы, меняя тембр на сюсюкающий.
Вскоре дамы, переполнившись информацией, вспоминают о своих мужчинах. Понятливо хихикают, представляя, сколько рюмок опрокинуто за время их отсутствия. А после и присоединяются к кухонному пиршеству.
— Новый год встречаем вместе, — категорично заявляет Соня.
Все бурно поддерживают этот знаменательный тост.
— Твоя приедет? — интересуется Соня. Она никак не может поверить, что знакома с Маринкой всего три часа, кажется, она была подругой всегда.
— Нет, — вздыхает Марина Ивановна, — через всю страну лететь, считай, да с двумя мелкими. Только летом.
— А мои вообще за океаном оба.
Они еще расскажут друг другу все-все-все. Но такое впечатление, что уже рассказали. В глазах их отражается похожая, привычная тоска, руки одинаково слабо взлетают в поисках кого-то маленького — обнять, прижать, погладить.
— Девочки, не тормозим, закусываем. Виноградик, фрукты там, — поехавшим голосом провозглашает Николай Сергеевич.
— Да, девчонки! Вы чего это запечалились? Праздник скоро. Зато мы все теперь знаем, что просить у Деда Мороза, — оптимистично утешает Никита.
— Да мы и раньше знали, — Марина запивает грусть и слабо улыбается, — счастья всем.
— Даром, — кивает Соня.
— Не увернешься, — ухмыляется Николай и шутливо грозит кулаком в потолок.